Под небесами

               

            Деревенский дом – такой, каким он представляется, наверное, большинству городских жителей: бревенчатые стены, ситцевые занавесочки на окнах, печка, стол, стулья, радиола, панцирная кровать с пирамидкой подушек, гобеленовый коврик на стене, часы с кукушкой…

            За окнами темнота. У стола сидит Игорь, что-то лениво ест из стоящей перед ним тарелки. Работает радиола.

ДИКТОР: По сообщениям украинских информагентств, сегодня молния ударила в здание библиотеки Киево-Печерской лавры. Возник пожар, от которого пострадали ценные книги, в том числе Библия Ивана Федорова. Сейчас бесценные экземпляры залиты водой, их пытаются спасти.

Игорь хмыкает. За окном слышатся приглушенные голоса. Гремит гром. Стук в окно.

ГОЛОС РИММЫ: Эй, там есть кто?

ГОЛОС ВОВЫ: Хозяйка! (Стук) Алё, хозяева!

ГОЛОС ЛЕНЫ: Сейчас дождь начнётся…

Стук в окно.

ГОЛОС РИММЫ: Откройте, пожалуйста! Мы туристы!

ГОЛОС ЛЕНЫ: Дождь.

Игорь подходит к окну, открывает его, выглядывает.

ИГОРЬ: Ну, чего там?

ГОЛОС РИММЫ: Добрый вечер.

ГОЛОС ВОВЫ: Земляк, где тут санаторий этот, «Белый ключ», а?

ГОЛОС ЛЕНЫ: Вы нас не пустите? Дождь начинается.

ИГОРЬ: Пустить?

ХОРОМ: Да!

ИГОРЬ: Н-ну…

ГОЛОС ВОВЫ: Мужик, да мы не бандиты! Видишь – с сумками, отдыхающие мы! В санаторий! Пусти на пять сек!

ИГОРЬ: Не знаю… Если хотите, конечно.

ГОЛОС РИММЫ: Да, пустите, пожалуйста, мы заблудились, кажется!

ГОЛОС ЛЕНЫ: Тут дождь начинается. Пустите, а?

ИГОРЬ: Ну, если хотите…

ХОРОМ: Да, да, хотим!

Игорь выходит в сени. Звук открывающейся двери, шум входящих людей.

ГОЛОС ЛЕНЫ: Вот спасибо вам!

ИГОРЬ: Да не за что. Туда вон проходите.

Через некоторое время в комнату заходит хозяин, за ним – Вова, Римма, Слава и Лена.

СЛАВА: Ух ты. Настоящая избушка.

ИГОРЬ: Много вас как.

ВОВА: Четверо.

РИММА: Вы только не бойтесь, ладно? Нас шофёр высадил, сказал, что до санатория пять минут ходьбы, а мы шли, шли…

ИГОРЬ: Это какой же санаторий?

РИММА: «Белый ключ».

ИГОРЬ: Ну, это, допустим, в другую сторону немного.

ВОВА: Как это?

ИГОРЬ: Ну, там вон поле видели? Вот через него. На развилке не туда ваш шофёр свернул.

ВОВА: Вот морда!

РИММА: Вовка!

ВОВА: Да ладно. Козёл. Как мы сейчас ночью через поле-то попрём?

ЛЕНА: А который час?

ИГОРЬ: Второй.

ВОВА: Вот сука!

РИММА: Вов!

ИГОРЬ: Да вы проходите давайте. Садитесь. Есть будете?

ВОВА: Чего?

ИГОРЬ: Есть. Ужинать.

РИММА: Ой, да ладно. Вы не беспокойтесь. Вы нам только объясните, как идти-то туда.

За окнами – шум дождя.

ЛЕНА: Ну вот…

ВОВА: И что там сейчас с этим полем станет?

СЛАВА: Грязь станет.

ВОВА: Вот коз-зел… Таксист хренов.

ИГОРЬ: Городской, наверное. Откуда ему знать?

ВОВА: А что ж вы на развилках указателей не понапихали? Санаторий – туда, в жопу – сюда!

РИММА: Вовка!

ИГОРЬ: У меня там картошка с тушенкой в печке, сейчас огурцов из подпола достану. (Выходит)

ВОВА: Вот блин!

ЛЕНА: А есть действительно хочется.

СЛАВА: Хороший дом какой.

ЛЕНА: Прямо деревенский.

РИММА: Один он, что ли, живёт? Без жены?

ВОВА: Машины у него нет, конечно…

РИММА: Да расслабься уже! Поужинаем сейчас, дождь переждём – чего ты завёлся?

ВОВА: Поехали отдохнуть, блин. Вот говорил я тебе…

РИММА: Вова! Всё. Обсудим потом. 

СЛАВА: Проигрыватель старый какой…

ВОВА: Это радиола. (Римме) Во молодёжь, а? Ничего уже не знают.

РИММА: Да ладно. Тоже, мудрый старец нашёлся.

ВОВА (Славе): Тебя как зовут, братан?

СЛАВА: Слава.

ВОВА: А я Вовка. Может – того?

РИММА: Вова.

СЛАВА: Да нет, не хочется что-то.

ВОВА: Да граммульку всего.

СЛАВА: Ну, если немного…

ВОВА (Лене): Девушка, вы как насчёт согреться?

РИММА: Вова!

ЛЕНА: В смысле?!

ВОВА (доставая из-за пазухи плоскую фляжку): Наливочки, в смысле. Чисто символически.

РИММА: Не обращайте внимания на него.

ВОВА (наливая в крышечку): Вас как звать, девушка?

РИММА: Вова.

ЛЕНА: Елена.

ВОВА (выпив, передаёт фляжку Славе): На учительницу мою первую похожи. Валентину Сергеевну.

РИММА: Многоликая она у тебя какая, Валентина Сергеевна. (Лене) Всем подряд про училку эту врет. Брюнетки, блондинки, худышки, полнушки – все на Валентину Сергеевну похожи.

ВОВА:  Жинка моя, Римма.

ЛЕНА: Лена.

РИММА: Вы, главное, на него внимания не обращайте.

СЛАВА (Лене): Вы в первый раз в этот санаторий?

ЛЕНА: Да. Родители отправили.

СЛАВА: И меня. Мама.

Входит хозяин дома. В одной руке – трехлитровая банка соленых огурцов, в другой – большая бутылка с прозрачной жидкостью. Ставит банку и бутылку на стол.

ИГОРЬ: А что на стол-то не собираете?

РИММА (бутылке): А вот это уж совсем лишнее.

ИГОРЬ: Ну, как…

ВОВА: О, хозяин, уважаешь! Баб не слушай. (Протягивает руку) Вова.

ИГОРЬ (жмет руку): Игорь.

ВОВА: Это вот Лена, это Славка. Жинка моя, Римма.

ИГОРЬ: Ну, давайте, что ли, на стол собирать? Поужинаем.

Гремит гром.

Затемнение.

Когда снова зажигается свет, все сидят за столом. Ужин идёт своим чередом, самогона в бутылке поубавилось. За окнами по-прежнему барабанит дождь, радиола что-то тихо бубнит. Настроение у собравшихся благостное.

ВОВА: Завидую я тебе, Игорёха! Живёшь – кум королю, сват министру. Тишина тут у тебя, смотри, поко-ой. Меня вот так посели – я б тоже не скучал, не! Достаёт цивилизация-то.

РИММА: Пить меньше надо.

ВОВА (хозяину): О! Видишь? И так вот всегда. Так, бывает, накатит – душа, говорю, болит. А она: «Пить меньше надо!»

РИММА: Ой, ладно. Душевнобольной.

ВОВА: Вот. Вот так всегда. А ведь любит. Так на учительницу мою первую похожа…

ЛЕНА: А вам не страшно тут одному?

ИГОРЬ: Да я тут недолго. И не страшно.

ЛЕНА: Ладно, когда деревня. А то дорога, поле и дом ваш один на пригорке…

РИММА: Хорошо, что вы не спали-то еще. Мы идём, темень хоть глаз выколи, вдруг видим – свет. Окна ваши горят. Думали, санаторий.

СЛАВА: Пахнет здесь хорошо. Деревом. По-летнему.

ВОВА: Дык, главное, таксист этот, паскуда: садись, говорит, каждый день в «Белый ключ» мотаюсь!

РИММА: Ну, заработать хотел человек. (Игорю) Мы все на одном поезде были. Знаем, что от вокзала автобус ходит. А поезд опоздал на два часа – авария там какая-то случилась, так стояли, ждали. Ну, приехали уже, считай, в половине двенадцатого – никакого автобуса, конечно, нет. Взяли шоферюгу этого.

ВОВА: Вот спецом на обратном пути на вокзале найду эту харю, и все ему подробно разъясню!

ЛЕНА: Так стеснили мы вас…

ИГОРЬ: Да нет, нисколько.

Пауза.

СЛАВА: Очень тут хорошо.

ИГОРЬ: Может, выпьем?

ВОВА: О! Категорически солидаризируюсь!

РИММА: Вова.

ВОВА: Ну, «категорически солидаризируюсь» без запинки ж говорю? Значит, не пьяный!

РИММА: Да у тебя это быстро.

ВОВА: Я вот думаю, может, вообще нам спать не ложиться? Сейчас два уже, в шесть бы вышли, к завтраку в санатории были бы. А, хозяин? Разумно?

РИММА: Ну, скажешь тоже.

ИГОРЬ (выпив и закусив огурцом): Разумно. Тем более, в шесть выйти всё равно не получится.

ВОВА (Римме): О! Разумно.

СЛАВА: Почему не получится?

ИГОРЬ (после паузы, во время которой он достает из банки еще один огурец): А здесь только вход, выхода нет.

СЛАВА: В смысле?

ИГОРЬ (откусывает огурец, прожевывает): Вы стучали?

СЛАВА: Ну.

ИГОРЬ: Войти просились?

СЛАВА: Да.

ИГОРЬ: Трижды вы стучали, трижды я спросил, хотите ли вы войти, и вы мне трижды ответили – хотим. Было?

СЛАВА: Н-ну?..

ИГОРЬ: И вы вошли. Всё. (Встает и выходит из комнаты)

Пауза.

СЛАВА: Что-то я не понял…

ЛЕНА: Это… в каком смысле?

ВОВА: Что произошло-то, Славк?

СЛАВА: Да что-то я не понял.

РИММА: Да наклюкался мужик.

ЛЕНА: Ой.

ВОВА: Чего «ой»?

ЛЕНА: А если он маньяк?

РИММА: Да брось.

ЛЕНА: А чего? Живёт один, вокруг никого, а у него пыточная камера в подвале.

Гремит гром.

ВОВА: О, блин. Бабы-дуры.

СЛАВА: Нездоровая какая-то фигня.

ЛЕНА: Ой.

РИММА: Да хватит! Он один, а нас вон сколько. И двое мужиков.

СЛАВА: Ну, он, может, тоже мужиков звать пошел…

ВОВА: Не, я не понял. Это Игорёха чего сейчас трындел про «трижды стучали, трижды просили»?

ЛЕНА: Ой. Мамочки.

Входит хозяин, в руках – банка грибов.

ИГОРЬ: У меня ж ещё грибы есть. Забыл.

Гости молча смотрят на него. Он открывает банку, выкладывает грибы на тарелку, ставит на стол. Садится.

ВОВА: Слушай, земляк, тут бабы запаниковали чего-то. Чего-то не поняли мы тебя.

РИММА: Кто запаниковал? Никто не паникует.

ЛЕНА: Вы если нас в заложники взять хотите, то мы бедные. Вы не думайте.

Пауза.

ИГОРЬ: Поели? Выпили? Расслабились? Можно и к делу. Значит, выйти и уйти отсюда вы действительно не можете. Вы, некоторым образом, умерли. То есть, не «некоторым образом», а в полном смысле этого слова. Вы, можно сказать, почти на том свете. «Почти» – потому что ещё всё-таки не совсем на том. Это типа прихожая. Скоро двинетесь дальше.

Пауза.

ВОВА: Что-то я не всасываю…

ИГОРЬ: Ну, я не знаю, как ещё объяснить.

СЛАВА: Вы простите… Я не хочу обидеть, конечно…

ИГОРЬ: Да смелее.

СЛАВА: Вы не сумасшедший?

Хозяин громко хохочет.

ЛЕНА: Ой.

РИММА: Во попали…

ИГОРЬ (отсмеявшись): Нет, не сумасшедший. (Пауза, весело смотрит на всех) Да вы спрашивайте, о чём хотите, не стесняйтесь.

ВОВА: Может, выпьем?

РИММА: Да ты что, совсем опупел, что ли?! Ты разговор вообще слушаешь?

ВОВА: Слушаю. Слушаю. Только не понимаю ни хрена. Выпить надо.

ИГОРЬ: А давайте. Давайте все выпьем.

РИММА: Вова. Не пей. И не ешь ничего тут.

ВОВА: Дык ели ж уже! Нормально всё.

ИГОРЬ: Насколько может быть.

СЛАВА: Я вас не понимаю всё-таки. Вы скажите, как есть. Вы, если хотите, чтобы мы у вас подольше погостили – вы так и скажите. Мне лично вообще санаторий тот по барабану, я и ехать-то туда не хотел, мама отправила. Там грязи полезные, у меня здоровье не очень. Но мне тут так нравится у вас, что я бы лучше здесь, чем в санатории этом. Тут тихо так у вас, спокойно. А?

Пауза.

ИГОРЬ: Ну, хорошо. Попробуем ещё раз. Вы, естественно, думаете: «Как мы можем быть мёртвыми, когда чувствуем себя вполне живыми, сидим за столом, едим и пьём?» С другой стороны, откуда вы можете знать, как оно там, после смерти? Да вот так оно. Вот так, как сейчас. Таксист ваш потерял управление, слетел с дороги, врезался в столб. Вы, Вова, поскольку сидели впереди и ремнём, конечно, не пристегнулись, вылетели через лобовое стекло и лежите сейчас метрах в десяти от машины. Приземлились головой о камень, поэтому, сами понимаете – без вариантов. В голове дырка размером с крупное яйцо. Такое, знаете ли, от супер-несушки. Мне продолжать?

ВОВА: Да ты охренел, зёма.

СЛАВА: Подождите, Володя, подождите! (Хозяину) Ладно. Пусть так, пусть мы попали в аварию, разбились, пусть мы мертвы. А где тогда водитель? Водитель-то где?

ИГОРЬ: А водитель жив.

ВОВА: Чего-о?

ИГОРЬ: Пристёгиваться надо.

Лена начинает плакать.

РИММА (встаёт): Значит так, ты, шутничок. Ты сейчас нас, сволочь, не то, что отсюда выпустишь – ты сейчас нас до санатория этого грёбаного проводишь и сумки донесёшь. Понял, нет? Тебе что здесь, делать нечего? Одичал совсем в глуши у себя? Развлекаешься так, да?

СЛАВА: Римма, Римма, подождите…

РИММА: Не лезь ко мне! (Идет к двери, толкает её. Дверь не поддается. Хозяину) Открыл дверь быстро! Открыл, я сказала!

ИГОРЬ (скучающе): Я сейчас тоже начну сердиться.

ВОВА: Риммка, а ну сядь! Сядь, кому сказал.

РИММА: Да пошёл ты! Не буду. (Остаётся у двери)

ВОВА: Игорёха, ты не обращай внимания на неё. Горячая женщина.

ИГОРЬ: Лена, успокойтесь. Не надо плакать.

ЛЕНА: Я боюсь.

ИГОРЬ: Теперь нечего бояться. Вам всего секунду было страшно – тогда, когда почувствовали удар. Вы не помните, да и не надо. Всё будет хорошо.

СЛАВА: Нас хоть найдут? Похоронят?

ИГОРЬ: Найдут. Похоронят.

ВОВА: Ну, и слава Богу. (Выпивает)

ИГОРЬ: Слава Богу.

ЛЕНА: А мама… Что я маме-то скажу?

ИГОРЬ: Ну, Лена…

ЛЕНА: Ой… ой… Мамочка…

ВОВА (Римме): А я тебе говорил. А ты: «Санаторий, санаторий!..» Подлечились, ага.

РИММА: Вы что, ему верите, что ли?

ВОВА: Да мне по фиг. Все умрём, блин.

РИММА: В том-то и дело – умрём! Умрём! Не умерли, а – умрём! И хватит пить уже! (Подходит к мужу, отнимает стакан, выпивает сама, садится)

Пауза.

СЛАВА (хозяину): А вы – кто?

ИГОРЬ: Встречающий.

СЛАВА: В смысле?

ИГОРЬ: Встречаю таких, как вы.

СЛАВА: Вы… ангел?

РИММА: Ангел, ага! Вылитый. А где твои крылышки, ангел?

ИГОРЬ: После стирки на верёвочке сушатся. Я тебе потом покажу, если захочешь.

ЛЕНА: Я сейчас с ума сойду.

ВОВА: Выпей, Ленусик. Я тебе говорил, что ты на мою первую учительницу похожа?

Римма встает, ходит по комнате.

СЛАВА: А… как оно там?

ИГОРЬ: Где?

СЛАВА: Н-ну… на небе.

ИГОРЬ: Не понял вопроса.

СЛАВА: Ну, если вы ангел, вы же должны знать, как оно там.

ИГОРЬ: А почему вы решили, что я оттуда?

СЛАВА: А откуда же?

ИГОРЬ: Может быть, оттуда. (Показывает в пол)

СЛАВА: Как это?

Пауза.

ИГОРЬ: Шучу.

СЛАВА: А-а. Фу ты. Ну, а как на небе-то?

ИГОРЬ: Пока это неважно.

СЛАВА: Почему?

ИГОРЬ: Потому что не факт, что вы туда, на это, как вы выражаетесь, «небо» попадёте.

СЛАВА: Как это?

ИГОРЬ: А вы считаете себя достойным?

СЛАВА: Н-ну… А вы считаете, нет?

ИГОРЬ: Это не я решаю. Вы думайте пока об этом, не отвлекайтесь.

Гремит гром.

ЛЕНА: А вы… вы маме моей поможете?

ИГОРЬ: Кто? Я?

ЛЕНА: Просто если всё правда, если я умерла, мама не переживёт. Поможете?

ИГОРЬ: Я ей помогать не буду. Этим пусть к ней приставленный занимается.

РИММА: Бред! (Пауза) Я хочу посмотреть.

ИГОРЬ: На что?

РИММА: Вы знаете.

ИГОРЬ: Нельзя.

РИММА: Я. Хочу. Посмотреть.

ИГОРЬ: Нель-зя.

РИММА: Значит, всё обман.

ИГОРЬ: Здесь нет выхода. Только вход.

РИММА: Всё обман.

ВОВА: На что ты там посмотреть хочешь?

ИГОРЬ: На машину разбитую. И на себя со сломанной шеей.

ЛЕНА: Ой…

РИММА (хозяину): Слушай, ты кончай это…

ИГОРЬ: А ты успокойся. Нельзя. Правда. Нет выхода, всё.

Пауза. Гремит гром.

СЛАВА: Так вы же сказали, что мы скоро двинемся дальше, а если выхода нет, то как? Или мы тут навсегда останемся? Вот в этом вот доме?

ИГОРЬ: Пугающая перспектива?

СЛАВА: Пожалуй.

ИГОРЬ: Сами же говорили: какой чудный дом, да как тут приятно пахнет!

СЛАВА: Но – навечно?

ИГОРЬ: Уж поверьте мне: некоторые вынуждены вечно пребывать в местах куда менее приятных и вкусно пахнущих.

Пауза.

ЛЕНА: Вы совсем не похожи на вестника смерти…

ХОЗЯИН (равнодушно): Да?

ЛЕНА: Да. Вы… вы симпатичный такой. Доброжелательный.

ИГОРЬ: Я бы не советовал преувеличивать степень моей доброжелательности.

ЛЕНА: Но ведь ангелы… вы же… Ангелы любят нас.

ИГОРЬ: Кого «вас»?

ЛЕНА: Нас, людей.

ИГОРЬ: С чего вы взяли?

ЛЕНА: Ну, как же?..

ИГОРЬ: Вас любит Бог. Он приставил нас вам помогать, служить, мы служим. А любить вас мы очень хотим, да, но вам-то любовь эта не нужна. 

СЛАВА: Почему не нужна?

ИГОРЬ: Ну, так по всему выходит. Ни любовь, ни служение наше. Вы же ни о чём, кроме земного, думать не хотите, правда?

РИММА: Ох, батюшки, сейчас этот шизик нам ещё мораль читать будет!

ЛЕНА: А я думала, любят…

ВОВА: Да, ты тоже вот странный, Игорёха. «О земном думаете»! А жить-то как? Попробуй не думать, ага. Зарплату получишь, сразу давай прикидывать: столько-то за хату, да за свет, да за телефон, да пожрать, да одеться.

РИММА: Да что ты объясняешь?! Распинаться ещё перед ним!

СЛАВА: Римма, ну, подождите.

ВОВА: Вот вроде хватило бабок на всё – ну, слава те, Божечка. Так, если подумать, Он-то тоже, между нами, мог и получше всё устроить. Что, нет? А то смотришь – паскуда какая-нибудь, у которой ничего святого, как сыр в масле катается, а ты, рабочий человек, который всегда всё по-чесноку, только знай себе крутишься, как рыба об лёд.

ИГОРЬ: Ну, понятно. Всё как обычно.

ВОВА: Не, а чё «как обычно»? Чё «как обычно»-то? Я не прав, что ли? Не, ну скажи!

ЛЕНА: Володя, простите, но вы не понимаете ничего.

ВОВА: Да ладно. Всё я понимаю. Ему-то, конечно, хорошо рассуждать, раз он ангел – лежи себе на облачке, грейся на солнышке. А у Риммки бесплодие вон.

РИММА: Вова!

ВОВА: Ну, а чё? Половина получки – на лечение. Так что ты, Игорёх, жить меня не учи, ясно? Ты и капельки не знаешь из того, что я знаю, понял? (Игорь не отвечает) Вот то-то.

Пауза.

ЛЕНА (Игорю): Вы простите нас…

Игорь не отвечает. Пауза. Гремит гром.

ИГОРЬ: Вам пора.

СЛАВА: Как? Куда?

ИГОРЬ: Дальше.

РИММА: Ну, ты молодец вообще! Ночь на улице, ливень, а ты нас за порог выгоняешь?! (Садится) Никуда я не пойду!

СЛАВА: Римма, ну вы что? Сами же рвались уйти.

РИММА: А вот хрен я теперь отсюда уйду. И вы сидите! Утра дождёмся и уйдём.

ИГОРЬ: Не беспокойтесь, Римма, дождя там не будет.

РИММА: Сказала – не пойду. Надо было сразу выпускать, когда просила. Развёл балаган.

ВОВА: Ладно, Риммка, пошли. Авось не утонем. Дойдём как-нибудь до санатория этого, гори он синим пламенем. (Встаёт, наливает всем) Давайте на посошок.

ЛЕНА: Я не буду.

СЛАВА: Я тоже.

ВОВА: Здрасьте. Игорёх, ну, давай хоть с тобой накатим, что ли? Странный ты, конечно, но всё равно видно, что душевный мужик!

ИГОРЬ: Давай. (Поднимает стакан) Всё хорошо будет, Вова.

ВОВА: А то! Конечно! Главное, я считаю, не надо унывать! Жизнь тебя – тюк по темечку, а ты ей – о-ба! – накося-выкуси, нас так просто не возьмёшь! Я ж в детском доме рос, там такую закалку дают, что никаким ангелам и не снилась! (Смеётся) Ладно, звиняй, я не со зла. Хороший ты мужик. Давай, вздрогнули. (Чокается с Игорем, выпивают) Пошли, Риммка.

ИГОРЬ: Да, пора.

СЛАВА: Так… неожиданно как-то всё. Не поговорили даже толком.

ИГОРЬ: А есть о чём?

СЛАВА: Не знаю…

ИГОРЬ: Ну, вот видите.

РИММА: Ты дверь-то отопри.

ИГОРЬ: Там открыто.

РИММА: Закрыто там! (Подошедший Вова толкает дверь, она открывается) Не поняла… (Игорю) Ты когда успел?

ИГОРЬ: Прощайте.

ВОВА: Давай, Игорёх. Не скучай тут. (Выходит, за ним Римма)

ЛЕНА: Вы простите, если что не так…

СЛАВА: Пойдёмте, Лена.

ЛЕНА: Да…

Игорь провожает их до двери, стоит на пороге.

ГОЛОС ВОВЫ: Слышь, Игорёх, где тут выход-то у тебя? Ни хрена не видно!

ИГОРЬ: Сейчас будет свет. Идите на него. (Закрывает дверь)

Кабинет Антипова. Стол, стулья, тумбочка, книжный шкаф, раковина у двери. Антипов, Дорофеев и Кузнецова – в белых халатах и шапочках. Антипов сидит, Дорофеев и Кузнецова стоят по обе стороны стола.

АНТИПОВ: …То есть как это – «пропало»?

ДОРОФЕЕВ: Вот так.

КУЗНЕЦОВА: Да. Нету.

АНТИПОВ: Ну как это – «нету»?

ДОРОФЕЕВ: Исчезло.

АНТИПОВ: Так, дорогие мои старики. Так, погодите. То есть вы мне что сейчас пытаетесь сказать? Что стоило мне уехать на несчастных четыре дня, как за это время у вас не только один из пациентов помер, и сейчас писанины не оберёшься, так потом его тело еще и из морга пропало? Вы вот это мне пытаетесь сказать?

ДОРОФЕЕВ: Андрей Сергеич…

АНТИПОВ: Нет, Женя, ты погоди. Ты это время был и.о. главврача. У тебя что тут происходило-то вообще, дорогой мой человек? Что творилось-то у вас тут?

КУЗНЕЦОВА: Да Евгений Дмитриевич когда пришел с утра, уже не было его!

АНТИПОВ: Кого «его»?

КУЗНЕЦОВА: Тела.

АНТИПОВ: С телом погодите. Тело – это второй тур вальса. А меня всё с начала интересует, Женя. Ты представляешь, что начнется сейчас?

ДОРОФЕЕВ: Андрей Сергеич, ну что ты, ей-богу? Ну, что начнётся-то? Первый раз умирают, что ли?

АНТИПОВ: Ага. Конечно. Конечно. И вот именно сейчас, когда там, в райздравотделе, Михальчик, сука, на моё место своего блатного двигает – вот сейчас оно нам всё в самый раз! Да, Женя? А? (Пауза) Ну, а вы, Анна Степановна, драгоценная вы моя женщина, что сказать имеете? Вы старшая медсестра тут, кажется. Объясните мне, что в хозяйстве-то творится у вас, что больные мрут, и трупы из морга пропадают?

КУЗНЕЦОВА: Ну да, умер. Позавчера. Скоропостижно. Оформили всё, как полагается, телеграмму матери в деревню дали, тело в морг. Сегодня утром Самохин приходит – дверь открыта, трупа нет…

АНТИПОВ: Интересно. И?..

КУЗНЕЦОВА: И простыня на полу валяется.

АНТИПОВ (после паузы): Прекрасно. Очень хочется услышать ваши предположения, где уважаемый наш пациент Тихонов может находиться в данный момент.

КУЗНЕЦОВА: То есть труп?

АНТИПОВ: Ну, он же умер?

КУЗНЕЦОВА: Тихонов?

АНТИПОВ: А что, еще кто-то был?

КУЗНЕЦОВА: Не-ет… Я бы знала.

АНТИПОВ: Анна Степановна, вы издеваетесь, что ли?

КУЗНЕЦОВА: Андрей Сергеевич, вы давайте чётко спрашивайте, пожалуйста, без хохмочек этих своих, ладно? У меня и так голова кругом, ну что такое!

АНТИПОВ: Да у нас тут скоро вообще головы у всех слететь могут, вы понимаете?! Всё, без хохмочек: куда он пропасть мог?

КУЗНЕЦОВА: А я знаю? Забрался кто-то ночью и утащил.

АНТИПОВ: Зачем?

КУЗНЕЦОВА: Андрей Сергеевич, ну вы что – меня спрашиваете?! (Достает из кармана пузырек, открывает, вытряхивает пару таблеток, глотает их, резко запрокинув голову).

АНТИПОВ: Что это у вас?

КУЗНЕЦОВА: Валерьянка. Мозги набекрень совсем.

АНТИПОВ: Так… Жень, а ты что думаешь?

ДОРОФЕЕВ: Насчет того, кто ноги приделал?

АНТИПОВ: Ну.

ДОРОФЕЕВ: Да бред какой-то вообще.

АНТИПОВ: Прекрасно.

ДОРОФЕЕВ: Нет, Андрей Сергеич, ну сам посуди: помер в психбольнице шизофреник на стационаре, труп пропадает из больничного морга – ну, какие тут предположения могут быть? Бред и бред.

АНТИПОВ: Самохин что говорит?

ДОРОФЕЕВ: Пришел – дверь открыта – трупа нет – простыня на полу валяется.

КУЗНЕЦОВА: Я ж сказала.

АНТИПОВ: Так, Анна Степановна, зовите-ка мне Самохина сюда. (Кузнецова уходит) Я со всеми этими простынями на полу разберусь в конце концов. (Дорофееву) Тыцни там чайник. (Дорофеев включает электрочайник на тумбочке) Аж во рту пересохло.

ДОРОФЕЕВ: Андрей, да не парься ты так. Идиотская ситуация, конечно, но как-то же должно всё проясниться.

АНТИПОВ: Ха! Ты Михальчика не знаешь. Он там уже половину райздрава под себя подмял, гадёныш. Я всё не поддаюсь. И тут такое ЧП! Да это ж прям подарок в коробочке с красной ленточкой: на, Михальчик, кушай на здоровьице Андрея Сергеевича Антипова! И заодно, заметь, Евгения Дмитриевича Дорофеева, ага. И даже Кузнецову Анну Степановну. Кушай, не обляпайся. (Пауза) Да вообще всех уволить могут…

ДОРОФЕЕВ: Ну, ты тоже заладил про Михальчика этого. Глава-то всё равно Кулешова. Ей и решать.

АНТИПОВ: Кулешова, конечно. Которую Михальчик трахает.

ДОРОФЕЕВ: Да ты чё?! Чё, серьёзно?!

АНТИПОВ: А ты прикинь кой-чего к носу, да поразмысли. Как он приподнялся-то так? У меня лично только одно объяснение.

ДОРОФЕЕВ: Ну ничего себе анамнезик нарисовался!

АНТИПОВ: Чайник вскипел вон. Налей, а?

Дорофеев достает из тумбочки чай в пакетиках, две чашки, наливает в них воду. В кабинет заходит Самохин – хмурый мужчина с всклокоченной шевелюрой, в белом халате.

САМОХИН: Вызывали?

АНТИПОВ: А то как же. Проходи, дорогой мой человек, присаживайся. Чай будешь?

САМОХИН (садится): Нет.

АНТИПОВ: Ну здравствуй, Самохин.

САМОХИН: Приветствую.

АНТИПОВ: Так как там, говоришь, было-то? Дверь открыта, трупа нет, простыня на полу валяется? (Самохин молчит, смотрит в пол) Ты знаешь, что теперь с нами-то со всеми может быть, а, Самохин? И с тобой в том числе. А? (Самохин молчит)

ДОРОФЕЕВ: Толя, ну надо же разобраться как-то в ерунде этой. Ты чего молчишь-то?

АНТИПОВ: А он, Евгений Дмитриевич, молчит, я думаю, потому, что не без его участия всё это произошло. Ты дверь в морг и замок там видел, Евгений Дмитриевич?

ДОРОФЕЕВ: А то.

АНТИПОВ: Вот как это хозяйство без автогена вскрыть – я что-то не представляю. И придурка, который ради кражи трупа какого-то шизофреника будет пробираться в больницу с автогеном, я тоже не представляю. А вы, Евгений Дмитриевич?

ДОРОФЕЕВ: И я нет.

АНТИПОВ: Так вот я и думаю, Евгений Дмитриевич, а уж не обошлось ли тут без нашего Самохина? Скажем, дверь не закрыл, или ключик третьему лицу передал?

ДОРОФЕЕВ: Резонная мысль, Андрей Сер…

САМОХИН (перебивает, Антипову): Да оставьте вы эти подходцы ваши. Человек умер, а вам лишь бы глумиться, что ли?

АНТИПОВ (ошарашен): Ты чего это, Самохин?

САМОХИН: Того. Пусть этот выйдет, я при нем не буду говорить.

ДОРОФЕЕВ (спокойно): Толя, ты офонарел совсем. Я вообще-то замглавврача.

САМОХИН (Антипову): Пожалуйста.

Пауза. Самохин смотрит на Антипова.

АНТИПОВ: Евгений Дмитриевич, извините нас. Я вас вызову. (Дорофеев со стуком ставит чашку на стол, быстро выходит) Ты, конечно, Анатолий Петрович, прости, но я со своим замом согласен. Ты офонарел. Это что за цирк-шапито, дорогой мой человек?

САМОХИН: Ну, а чего вы начали-то этот цирк? Позвали говорить – так давайте нормально говорить. Пациент умер, труп исчез – какие шутки могут быть?

АНТИПОВ: Кхм! Я, если хочешь знать, такими вот шутками спасаюсь, чтобы крыша окончательно не съехала. Я же вот только подумаю, что в райздраве начнётся, когда там обо всём узнают – да ты представить не можешь, как у меня мозги-то вскипают.

САМОХИН: Да уж начнётся, как пить дать…

АНТИПОВ: Вот. А ты говоришь… Чай будешь?

САМОХИН: Нет.

АНТИПОВ: Ну, чего случилось-то, Толь? Что это за херня с открытыми дверями?

САМОХИН: Да не знаю. Сам ошалевший до сих пор. Прихожу утром, спускаюсь вниз к себе, вижу – дверь приоткрыта. Как это, думаю? Что за на фиг? Подхожу, смотрю, а дверь… ну, я даже не знаю, как описать-то это…

АНТИПОВ: Ну?

САМОХИН: Она же толстая, зараза, металлическая, замок вот такенный вделан, и вот он… ты понимаешь…

АНТИПОВ: Толя!

САМОХИН: Он в труху весь.

АНТИПОВ: В смысле?

САМОХИН: А вот вроде пыли. Или пепла.

АНТИПОВ: Кто? Замок?

САМОХИН: Ну да.

АНТИПОВ: Как это?

САМОХИН: Да вот не знаю, как! Там вот, смотри, углубление же в двери, сбоку, под замок-то, так вот замка там в этом углублении больше нет, а есть только труха эта. Дырка в двери сбоку, а там – труха. А замка нет.

АНТИПОВ: Кислотой, что ли, плеснули?

САМОХИН: Если б кислотой плеснули, то снаружи на двери дыра бы была! Разлезлась бы дверь-то. А дверь – цела. Только замка внутри не осталось.

АНТИПОВ: Значит, в скважину налили.

САМОХИН: Кислоту? Так тот же эффект бы получился – не только замок бы разъело. Видел я, как это бывает… А главное, Андрей Сергеич – кому это нужно-то на фиг всё? Кому этот Тихонов понадобился?

АНТИПОВ: Меня в райздраве закопают…

САМОХИН: Где вот он теперь?

АНТИПОВ: Ну, чего… Ментов вызывать надо. Сколько уже времени прошло?

САМОХИН: Как я пришел? Три часа.

АНТИПОВ: Ну, это нормально. Объясним, что меня ждали, пока подъеду. Я же главврач всё-таки… Ты чего ёрзаешь?

САМОХИН: Андрей Сергеевич, там… ну, там есть нюансы.

АНТИПОВ: В смысле?

САМОХИН: Я насчет Тихонова.

АНТИПОВ (театральным жестом кладет руку на сердце): Я щас тебя грохну.

САМОХИН: Меня Дорофеев просил не говорить, типа сам скажет. И вообще, раз уж пропал – так теперь вроде и не важно. Но только вдруг найдут его, так тогда же… я прям не знаю.

АНТИПОВ: Господи, да что там такое?

САМОХИН: Там несчастный случай был.

АНТИПОВ (быстро): Суицид? Он суициднулся, что ли?

САМОХИН: Н-ну, можно и так сказать…

АНТИПОВ: Так. Суицид на стационаре… Как в сказке – чем дальше, тем страшнее. Михаааальчиииик! Михальчик, дорогой, я готов, кушай меня. (Самохину) Не обращай внимания, это я о своём. Все полетим, ты понимаешь? Кувырком. 

САМОХИН: Всё оформлено как несчастный случай.

АНТИПОВ: Ну да, конечно. А в райздраве дураки. А я – Наполеон. «Несчастный случай». Случайно повесился, да? Или что там было?

САМОХИН: Нет.

АНТИПОВ: Что «нет»?

САМОХИН: Не повесился.

АНТИПОВ: Господи, на четыре дня уехал… на праздники. Честно заработанные отгулы взял. И вы тут тоже праздновали, ага. Закопают. (Одним глотком допивает чай) И, главное, смотри, молчат, поганки какие! Дорогие мои москвичи, а? Женька и Анна Степановна, тихушники!

САМОХИН: Договорились сказать чуть позже. А то вы прям с корабля на бал. Ну, то есть…

АНТИПОВ: Да-да. На бал. Второй тур вальса. Весело прошли праздники. Суицид на стационаре.

САМОХИН: Там несчастный случай был, Андрей Сергеевич.

АНТИПОВ (не слушает): А вот мне бы кто-нибудь еще объяснил, с чего это Тихонов суициднулся-то, а? Сколько здесь жил – никаких попыток, склонности никакой не выказывал. А тут что? Ну, Женя, паразит… (Снимает трубку, набирает внутренний номер) Ага, аллё-аллё, прекрасная маркиза. Зайди-ка сюда, Евгений ты мой уважаемый Дмитриевич. Ко мне, ко мне, да. (Кладет трубку)

САМОХИН: Его Савельев толкнул случайно.

АНТИПОВ: Да? А с чего это Савельев замглавврача толкнул?

САМОХИН: Какого зама?.. Нет, он Тихонова. Вы не поняли.

АНТИПОВ: В смысле?

САМОХИН: Несчастный случай, говорю же.

Долгая пауза.

АНТИПОВ (ровно): То есть ты, Самохин, пытаешься донести до меня мысль, что медбрат Савельев толкнул пациента Тихонова, после чего тот умер?

Заходит Дорофеев – он преувеличенно бодр.

ДОРОФЕЕВ: Прибыл, Андрей Сергеевич!

САМОХИН: Да, именно ее и пытаюсь.

Долгая пауза. Дорофеев мнется у двери.

АНТИПОВ (не глядя на Дорофеева): Женя…

ДОРОФЕЕВ: Андрей Сергеич, ну пойми – решили сразу не говорить, потом бы сказали всё равно, ну ты же понимаешь! Ты бы всяко узнал! Ну несчастный случай, ну ё-моё, я уже вставил пистоны всем, ну бывает же, ну! Тихонов возбудился, полез, Савельев его скрутить пытался, Мельников ещё прибежать не успел, а Савельев один, ну и тот вывернулся как-то, а Савельев толкнул, тот упал, ударился! Да вообще разговора никакого – несчастный случай, сто процентов! Ну, чего огород-то городить теперь?!

АНТИПОВ (бесцветно): Самохин, иди. Савельева позови мне. (Самохин встает) Да, и смотри, чтобы там эту дверь никто не трогал до приезда ментов.

Самохин кивает и уходит. Дорофеев плюхается на его место.

ДОРОФЕЕВ: Андрей, ну чего ты, а? Ну, ты где работаешь-то вообще? Несчастный случай, что там еще расследовать? Да в райздраве слова не скажут – что они, не знают, с кем мы тут дело имеем, что ли? Всё нормально будет, Андрей! (Антипов закуривает) И Савельеву я уже дал по балде, он же не виноват, там говорить не о чем с ним! И увольнять нельзя его, понимаешь? Ты же понимаешь всё! Людей и так нет! Кто работать-то будет, Андрей? Где людей брать?!

После стука в дверь заходит Савельев – здоровый молодой мужик. 

АНТИПОВ (ровно): Евгений Дмитриевич, вы у себя побудьте пока – я вызову.

ДОРОФЕЕВ (встает): Андрей Сергеич. Людей нет. (Уходит)

АНТИПОВ: Садись.

САВЕЛЬЕВ (садится): Здравствуйте.

АНТИПОВ (всё так же ровно): И тебе не хворать.

САВЕЛЬЕВ: Что, как отдохнули?

АНТИПОВ: А ты?

САВЕЛЬЕВ: Кхм! Андрей Сергеевич, ну, вам же уже рассказали всё. Такое вот дело…

АНТИПОВ: Какое?

САВЕЛЬЕВ: Там пол скользкий, вы же знаете. Линолеум. Ну, и он это… Об угол виском, в общем.

АНТИПОВ: Прекрасно.

САВЕЛЬЕВ: Если б еще Лёшка Мельников рядом был, а то он в другом конце коридора. Ну, а я один, вы ж понимаете. И хроник возбуждённый. Кинулся.

АНТИПОВ: Тихонов кинулся?

САВЕЛЬЕВ: Ну да.

Пауза.

АНТИПОВ: Я сейчас сам на тебя кинусь.

САВЕЛЬЕВ: Андрей Сергеевич…

АНТИПОВ: Ты мне что сейчас рассказать пытаешься? Что вот Тихонов, который всю дорогу тут ходил-улыбался, да помогал из-под лежачих судна выносить, да обосранные жопы этим лежачим с улыбкой мыл – он вот, этот Тихонов, вдруг на тебя кинулся? Тихонов, который для меня гербарий вот этот на стенке собрал? Этот Тихонов кинулся, а? Или другой какой-то, незнакомый?

САВЕЛЬЕВ (просто): Так он шизофреник же был, Андрей Сергеевич.

Пауза.

АНТИПОВ: Пропавший труп – твоя работа?

САВЕЛЬЕВ: Нет, что вы. Мне зачем?

АНТИПОВ: Ну, конечно.

САВЕЛЬЕВ: Несчастный случай, правда, Андрей Сергеевич. А трупешник пропавший – я сам удивляюсь.

АНТИПОВ: Ну да.

САВЕЛЬЕВ (встает): Я пойду?

АНТИПОВ: Имей в виду – тебя менты допрашивать будут.

САВЕЛЬЕВ: Да понятно. А чего допрашивать? Я – не я, и шапка не моя.

АНТИПОВ: И Мельникова допрашивать будут.

САВЕЛЬЕВ: Понимаем.

АНТИПОВ: Так что… Ну ладно, иди.

На последних словах Антипова дверь широко распахивается, за ней – трое молодых мужчин в одинаковых плащах. Савельев остается на месте. 

ПЕРВЫЙ (с открытой улыбкой): Добрый день, Андрей Сергеевич. К вам можно?

САВЕЛЬЕВ (поворачивается к Антипову, тихо): Уже настучал кто-то, что ли?

АНТИПОВ: Прошу прощения, а вы по какому вопросу? (Савельеву) Иди. (Савельев выходит, Первый провожает его взглядом)

Трое заходят. Первый садится напротив Антипова, Второй встает у книжного шкафа, Третий, закрыв дверь, остается около неё. Первый во время всего следующего разговора улыбается и ведет себя подчеркнуто дружелюбно.

ПЕРВЫЙ: Это Савельев был, да? Медбрат? Александр Борисович?

АНТИПОВ: Допустим. Так вы, простите, кто такие будете?

ПЕРВЫЙ: А то вы не догадались.

АНТИПОВ: Знаете, нет.

ПЕРВЫЙ: Знаем – догадались. Вам ведь известно, что за последние три дня во вверенном вам лечебном учреждении произошло два ЧП. Как-то многовато происшествий за такое время, не находите? Да и каких происшествий: смерть пациента, пропажа его трупа!

АНТИПОВ: Я… Кхм! Вы, пожалуйста, документы свои предъявите.

ПЕРВЫЙ: Да вы, Андрей Сергеевич, за наши документы не беспокойтесь. Вы за свои беспокойтесь. А то, знаете ли, можно и паспорта лишиться – его у заключенного изымают, если вы не в курсе.

АНТИПОВ (фыркает): Бред!

ПЕРВЫЙ: Ну, вам виднее. Вы же у нас психиатр.

ВТОРОЙ: Изымают, совершенно точно.

АНТИПОВ: Так, послушайте. У нас действительно имело место два ЧП. Мне нужно милицию вызывать. Отказываетесь предъявлять документы – я сейчас звоню 02, и пусть они заодно и с вами разбираются. (Поднимает трубку телефона)

ПЕРВЫЙ: Простите – связи нет.

АНТИПОВ (нажимает на рычажок): Что за чёрт?

ПЕРВЫЙ: Ну что вы.

АНТИПОВ (опускает трубку, смотрит на Первого): Вы кто такие? (Пауза) Исчезнувший труп – ваша работа?

ПЕРВЫЙ: Заявить такое было бы весьма смело с нашей стороны.

АНТИПОВ: В смысле? Это ваших рук дело или нет?

ПЕРВЫЙ: Андрей Сергеевич, видите ли, в вашей больнице произошло событие, про которое невозможно сказать, что это дело чьих-либо рук. Я про исчезновение тела Тихонова. Про смерть Тихонова можно сказать со всей определенностью – это дело рук медбрата Савельева. Преступление, на которое вы решили закрыть глаза. Вы ведь решили их закрыть, не правда ли, Андрей Сергеевич?

АНТИПОВ: Какое преступление, о чём вы?

ПЕРВЫЙ: Да-да, конечно. Ну, вы же умный человек, Андрей Сергеевич, вы всё поняли. Но, повторяю, решили закрыть глаза. Мы, собственно, именно поэтому и появились.

АНТИПОВ: Было преступление или нет – в этом пусть милиция разбирается. Савельев – хороший, добросовестный работник. Имел место несчастный случай.

ТРЕТИЙ (без эмоций): Ай-яй-яй, какое горе.

АНТИПОВ: И, позвольте, вам откуда вообще известны все эти детали? Вам кто звонил?

ПЕРВЫЙ: Куда?

АНТИПОВ: В смысле?

ПЕРВЫЙ: Куда нам звонили?

АНТИПОВ: В райздравотдел.

ПЕРВЫЙ: Куда?!

АНТИПОВ: Ой, вот только не надо делать большие глаза. Не надо. И господину Михальчику можете передать, что не на того напал.

ПЕРВЫЙ (Второму): Он думает, что мы из райздравотдела.

ВТОРОЙ (Третьему): Слышишь? От Михальчика.

ТРЕТИЙ: Да, от того гадёныша, что на его место своего блатного двигает.

ПЕРВЫЙ: И трахает параллельно Кулешову.

ВТОРОЙ: Свечку никто не держал, конечно, но, сами понимаете…

ТРЕТИЙ: Иначе как Михальчик приподнялся-то так?

Долгая пауза.

АНТИПОВ: Ну, спасибо, Женя. Не ожидал…

ПЕРВЫЙ: Андрей Сергеевич, меня поражает, с какой скоростью у вас в мозгу возникают теории заговоров. Ваш зам Дорофеев тут совершенно не при чём. Так же, как Михальчик и весь райздравотдел во главе с Кулешовой. Вы вообще о чём-то другом способны думать, кроме просчёта последствий этого, как вы мысленно выражаетесь, «геморроя», возникшего из-за смерти Тихонова и пропажи его тела?

Пауза.

АНТИПОВ: А о чём ещё мне думать прикажете?

ПЕРВЫЙ: Ну, например, о том, с какой лёгкостью вы готовы покрыть убийство совершенно невинного человека. С какой лёгкостью вы готовы принять ложь Савельева. Савельев ведь не по неосторожности Тихонова убил. Нет, – он именно что специально толкнул его, и толкнул именно так, чтобы Тихонов на тот угол головой налетел. Я даже вам больше скажу: после падения Тихонов не ударился, и тогда Савельев его поднял, руками голову его сжал и совершенно хладнокровно виском в этот угол впечатал. 

Пауза.

АНТИПОВ: Зачем?

ПЕРВЫЙ: А просто Тихонов подробно ему рассказал, кто такой Савельев есть на самом деле. Подробно рассказал обо всех его, мягко говоря, неблаговидных поступках. И предупредил, что если тот не одумается и не покается, вечная погибель его ждёт. Из самых лучших чувств предупредил, кстати. Искренне боролся за него.

Пауза.

АНТИПОВ: Значит, всё-таки Савельев труп украл?

ПЕРВЫЙ: Нет.

АНТИПОВ: А кто тогда?

ПЕРВЫЙ: Никто.

АНТИПОВ: Послушайте, почему вы всё время улыбаетесь? Обвиняете меня в том, что я на преступление готов закрыть глаза, а сами об убийстве с улыбочкой рассказываете? Что вы весёлого во всём этом находите?!

ПЕРВЫЙ (по-прежнему улыбаясь): Ну, что вы, Андрей Сергеевич. Я в этом нахожу столь мало весёлого, что, будь моя воля, я испепелил бы вас на месте. А перед этим сделал бы так, чтобы ваши глаза, которые вы трусливо закрываете на истину, закипели бы в глазницах, а сердце ваше, полное малодушного страха, иссохло бы до размеров изюминки, а мозги ваши, наводнённые лишь мыслями об интригах завистников, стали бы клубком ядовитых змей. Но и тогда вы не почувствовали бы и сотой доли того страдания, которое я хотел, чтобы вы почувствовали.

АНТИПОВ: Вы… Вы что себе позволяете?

ПЕРВЫЙ: Увы, у меня нет полномочий всё это с вами проделать, поэтому я сижу, улыбаюсь, и мирно стараюсь донести до вас мысль о глубине вашего падения.

АНТИПОВ: Да какое падение, о чём вы говорите вообще?! Я уезжал, меня в городе не было четыре дня! Сегодня вернулся утром и узнал про всю эту ерунду!

ПЕРВЫЙ: Да знаем, знаем. Поймите, Андрей Сергеевич, мы пришли и разговариваем тут с вами только потому, что нам известно, какие чувства вызвало у вас сообщение Самохина о причастности Савельева к смерти Тихонова. И как вы броситься на Савельева хотели, знаем. Потому что вы не поверили ему ни на секунду. Нас, собственно, интересует, почему вы с такой лёгкостью отринули лучшие свои чувства и выбрали путь гибели души, простите за пафос.

АНТИПОВ: Господи, да какая гибель души, о чём вы?! Вам легко рассуждать, мои дорогие, а у меня множество других обстоятельств имеется! У меня, если хотите знать, жена, да двое детей, да кредит за тачку выплачивать! Если я отсюда вылечу – дальше-то что?!

ВТОРОЙ: Да-да. Вы еще про Мальвину забыли.

АНТИПОВ: Что-о?!

ВТОРОЙ: Про ещё одну важную статью расходов.

ТРЕТИЙ: Марину Ивановну Игнатьеву, которую вы Мальвиной называете. Ласково.

АНТИПОВ: Ну, а вот это, простите, уж точно не ваше собачье дело.

ПЕРВЫЙ: Да нет, конечно. Мы просто напомнили. А то вы пропустили.

Пауза.

АНТИПОВ: Чёрт-те что. «Гибель души»! Если Савельев убил, то вы лучше ему про это расскажите.

ПЕРВЫЙ: О, ему расскажут, не беспокойтесь.

АНТИПОВ: Нет, уехал на четыре дня, меня близко вообще не было, и сейчас будут мне про гибель души говорить и глаза кипящие. Прям гореть мне в аду.

ПЕРВЫЙ: Ох, дорогой Андрей Сергеевич, да что вы можете знать про ад? Какое горение? Вы еще про чёртиков со сковородками скажите. Я так ясно вижу, что рисует вам ваше воображение: где-то глубоко под землей, среди кипящей лавы, находится страшный и ужасный ад! (Пауза) Ад, если хотите знать, – это полное лишение благодати Божьей. Когда Бог перестаёт говорить с вами и ежесекундно рядом с вами быть – вот это и есть ад.

АНТИПОВ: Да?

ПЕРВЫЙ: Видите, вы даже такую простую мысль не способны понять.

АНТИПОВ: Почему это? Я…

ПЕРВЫЙ: Нет, вы не понимаете. Я знаю, и вы это знаете. Не понимаете, потому что невозможно осознать, что лишился чего-то, если прежде не осознавал, что оно у тебя есть.

Пауза.

АНТИПОВ: Вы простите, я не религиозный человек.

Первый, Второй и Третий переглядываются, потом начинают смеяться. Антипов растерянно смотрит на них.

ПЕРВЫЙ (отсмеявшись): Да мы знаем, знаем, Андрей Сергеевич! Уж это само собой.

АНТИПОВ: Так, товарищи мои дорогие. Мне, конечно, беседовать с вами интересно очень, однако, простите, пора и честь знать. Вы, кстати, мне так и не представились, и я вообще не понимаю, какого чёрта с вами своё время трачу.

ПЕРВЫЙ: Экий вы крепкий орешек, Андрей Сергеевич.

ВТОРОЙ: Психиатр.

ТРЕТИЙ: Да, к ним на кривой козе не подъедешь.

АНТИПОВ: Нет, ну бред же, честное слово. Ребята, вы кто такие, а? Вы о чём говорите вообще? Мне ментовку вызывать надо – труп искать. Потому что если не будет трупа, то никакому Савельеву, простите, ничего не грозит. Мать Тихонова приедет из деревни – ей же похоронить сына надо, а то что же это? И жил – не человек, и умер – не покойник… Вы вот меня задерживаете, а чем раньше менты искать начнут – тем же лучше.

ПЕРВЫЙ: Мать Тихонова не приедет, вы не переживайте.

АНТИПОВ: С чего это? Ей телеграмму дали.

ПЕРВЫЙ: Мы её предупредили, что ехать не надо. Она простая женщина и гораздо лучше вас некоторые важные вещи постигает. Так что она знает, что приезжать не нужно. Что тела нет, и не будет.

АНТИПОВ: В смысле? То есть вы всё-таки знаете, куда оно исчезло?

ПЕРВЫЙ: Естественно. Я думал, вы это уже поняли.

АНТИПОВ: Так кто его украл?

ПЕРВЫЙ: Андрей Сергеевич, я же уже сказал вам: никто. Вы это пропустили мимо ушей, и начали меня спрашивать, почему это я улыбаюсь. А еще раньше я говорил, что в вашей больнице произошло событие, про которое невозможно сказать, что это дело чьих-либо рук. Ну, в обычном смысле этого слова. Я как раз исчезновение тела Тихонова имел в виду.

АНТИПОВ: Так. Стоп. Я запутался.

ПЕРВЫЙ (смотрит на Второго и Третьего): Мы по кругу сейчас начнём ходить, да?

ВТОРОЙ: Однозначно.

ТРЕТИЙ (Первому): Ты уже должен как-то сказать ему всё. Ты же видишь – тут пустота полная, никакого отклика!

ВТОРОЙ: Да, действительно, пустота. Ни мысли, ни проблеска догадки.

АНТИПОВ: Ребята, вы о чём вообще?

ПЕРВЫЙ: Андрей Сергеевич, вы, конечно, человек не религиозный. Но, может быть, вы всё-таки помните ту историю, как «нашли камень отваленным от гроба»? (Пауза) Ну?

АНТИПОВ: Вы о чём?

ПЕРВЫЙ: Ну, вы же когда-то читали про это, Андрей Сергеевич. Ну?.. Вспомните, как там было-то. Пришли и нашли камень отваленным от гроба, зашли…

ВТОРОЙ: …А Тела нет.

ТРЕТИЙ: Пришедшие начали недоумевать, и вдруг перед ними явились двое в белых сияющих одеждах.

ПЕРВЫЙ: Некоторые источники сообщают об одном явившемся. 

ТРЕТИЙ: Ну, вообще-то, нас было трое, как сейчас, но увидели не всех. Суть не в этом.

ПЕРВЫЙ: Безусловно. Совсем не в этом.

ВТОРОЙ: Пришедшие, само собой, испугались.

ПЕРВЫЙ: Очень их понимаю. Надо всё-таки уметь являться так, чтобы чрезмерно не волновать очевидцев. Но тогда требовалось именно это.

ТРЕТИЙ: Мне нравится этот плащ. Так… нейтрально.

ВТОРОЙ: В то же время солидно.

АНТИПОВ (вдруг): «И когда они были в страхе и наклонили лица свои к земле, – сказали им: что вы ищете живого между мёртвыми? Его нет здесь: Он…» (Будто споткнувшись, замолкает)

ПЕРВЫЙ: И что там дальше? «Он…»? (Пауза) Ну же, Андрей Сергеевич. «Он…»?

АНТИПОВ (глухо): «…Воскрес».

Трое спокойно смотрят на Антипова, тот смотрит в стол. Молчание.

АНТИПОВ: Этого не может быть. (Пауза. Поднимает голову, оглядывает всех). Вы кто?

ПЕРВЫЙ (без улыбки): Те, кого прислали возвестить об убийстве.

АНТИПОВ: Получается – еще об одном? Снова?

ПЕРВЫЙ: Снова. Об очередном.

ВТОРОЙ: Он не оставляет попыток.

ТРЕТИЙ: Всё надеется на лучшее.

ПЕРВЫЙ (с улыбкой): Впрочем, вы же не религиозны, Андрей Сергеевич. Вам не понять.

АНТИПОВ: Я… Тихонов, он… вы знаете…

ПЕРВЫЙ: Знаем.

АНТИПОВ: Там, вы понимаете… Там совершенно ясный анамнез был. 

ПЕРВЫЙ: Ну, чего уж теперь говорить.

АНТИПОВ: Я…

ПЕРВЫЙ: Вы, вы, вы, Андрей Сергеевич. Сейчас обсуждать совершенно нечего, ну, согласитесь. И совершенно не наше дело вас выслушивать.

ВТОРОЙ: Да и неинтересно.

ТРЕТИЙ: Вот уж действительно.

ПЕРВЫЙ: Ноющая плоть. Ходячий прах.

ВТОРОЙ: Кредит на тачку, и Михальчик подсиживает.

ТРЕТИЙ: И целая система отмазок для жены, чтоб с Мальвинкой встретиться.

ПЕРВЫЙ: Что к этому может быть?  Брезгливая жалость, да и только.

ВТОРОЙ: Да какая жалость? Давно пора всё серным дождём залить.

ПЕРВЫЙ: И то верно.

ТРЕТИЙ: Вкупе с моровой язвой.

ПЕРВЫЙ (встаёт): Счастливо оставаться, Андрей Сергеевич. Телефон, кстати, заработал, так что можете вызывать милицию. (Идёт к двери, за ним Второй)

АНТИПОВ (встаёт): По… послушайте. Но… как же это? Мне-то что теперь делать?

ПЕРВЫЙ (оборачивается): Вы меня спрашиваете? Я, простите, вашей волей распоряжаться не могу. Тут уж вы сами. Правда, один совет всё-таки дам. Скоро, Андрей Сергеевич, начнутся очень… как бы это помягче выразиться?..

ВТОРОЙ: Непростые?..

ПЕРВЫЙ: Нет, это уж совсем мягко. Начнутся очень суровые времена, Андрей Сергеевич.

ТРЕТИЙ: Да, «очень суровые» – это нормально сформулировано.

ВТОРОЙ: Да. Тоже очень мягко, конечно, но лучше.

ПЕРВЫЙ: Так что вы в следующий раз, выбирая, на какую сторону становиться, думайте. Самое смешное, что Он-то вас по-прежнему любит.

АНТИПОВ: Меня?

ПЕРВЫЙ: Всех. Ну, и вас в том числе.

АНТИПОВ: Я… вы понимаете…

ВТОРОЙ: Он опять хочет про анамнез рассказывать.

ТРЕТИЙ: Пойдёмте быстрее, а то я сейчас не выдержу.

АНТИПОВ: Подождите!

Второй и Третий выходят, Первый остаётся у приоткрытой двери.

ПЕРВЫЙ: Ну?

АНТИПОВ: Я… Я так много у вас хочу спросить… Вы…

ПЕРВЫЙ: Да ничего вы не хотите спросить. Если и будете спрашивать, то какую-нибудь глупость, типа «А как выглядит Бог?», или «А у вас действительно есть крылья?», или, в самом лучшем случае, «В чём смысл жизни?». Всё время одно и то же. Лучше не надо. Прощайте. (Выходит)

Тишина. Антипов стоит, глядя на закрывшуюся дверь.

Купе стоящего поезда. На правой нижней полке сидят Юрий и Михаил. Юрий, подперев голову рукой, смотрит в окно, Михаил читает газету. 

МИХАИЛ: Смотри-ка, что пишут: «Американские ученые сообщили об испытании вакцины против кокаиновой зависимости. Предполагается, что вакцина будет вызывать аллергическую реакцию на кокаин, либо блокировать его молекулы, не давая им попасть в мозг и вызвать “кайф”. А скандинавские ученые проводят испытание вакцины от курения, которая будет работать по тому же принципу». Какая перспектива, а?

ЮРИЙ: Внушает оптимизм. Хотя не очень-то.

МИХАИЛ: Правда, дальше написано, что: «Однако, помимо кокаина, есть множество психостимуляторов со сходным эффектом, но иной химической формулой, против которой вакцина работать не будет. Кардинально ни одна прививка не решит проблему химической зависимости. На каждое подобное лекарство рынок предложит иное вещество, иную структуру».

ЮРИЙ: Да, уж он-то предложит, можно не сомневаться.

МИХАИЛ: Это да.

Пауза. Заходит Максим. На плече у него портфель на ремне, в руках – сумка-чехол, в которой путешествующие деловые люди возят костюмы, дабы не мялись.

МАКСИМ (с улыбкой): Купе номер пять?

МИХАИЛ: Так точно.

МАКСИМ: Значит, сюда. Так, семнадцатое место… Ага. (Кладет на левую нижнюю полку портфель, вешает чехол на крючок у двери. Садится напротив Михаила. Заметно, что Максим нервничает) Добрый день.

МИХАИЛ, ЮРИЙ: Здравствуйте.

МАКСИМ: Что, попутчиками будем, значит?

МИХАИЛ: Видимо, да.

МАКСИМ (протягивает руку): Максим.

МИХАИЛ (пожимает): Михаил.

ЮРИЙ (пожимает): Юрий.

МАКСИМ: Поедем, значит. (Пауза. Юрий отворачивается к окну, Михаил возвращается к чтению) Вы извините, конечно, н-но… вы как насчёт коньяка?

МИХАИЛ: В смысле?

МАКСИМ: В смысле немного выпить. Я… Знаете, самолёты эти, поезда… Катастрофы на транспорте… Как-то это нервирует всё, не находите?

Михаил и Юрий переглядываются.

МИХАИЛ: Да нет, в общем-то.

МАКСИМ (со вздохом): Везёт. А я прям не могу.

ЮРИЙ: Боитесь ездить?

МАКСИМ: Просто туши свет.

МИХАИЛ: Нет, ну если вам коньяк помогает, то мы, конечно, можем компанию составить…

МАКСИМ: Ой, правда? Вот хорошо! (Лезет в портфель, вытаскивает бутылку коньяка, лимон, большую шоколадку, всё время продолжая говорить) Я теперь прямо радуюсь, что сделали отдельные купе для мужчин и женщин. Раньше едешь иногда – одни бабы в соседях, так просто не знаешь, что делать. С кем выпить. А теперь хорошо. То есть, с одной стороны, конечно, отлично было, если какая-нибудь симпатичная в попутчицах, но в смысле коньяка, само собой, предложить ей как-то неудобно всё равно. А теперь хорошо. (Оглядывает возникший на столе натюрморт) Ну вот. Пойду, стаканы у проводницы возьму. (Выходит)

Михаил и Юрий переглядываются. Михаил пожимает плечами и возвращается к чтению газеты. Юрий отворачивается к окну.
Голос проводницы в коридоре: «Поезд отправляется! Провожающим просьба покинуть вагон! Выходите, провожающие!»
Возвращается Максим с тремя стаканами и двумя тарелками.

МАКСИМ: Какой голос пронзительный – ужас просто. (Расставляет всё на столике). Сейчас лимончик порежем, выпьем, всё будет хорошо. (Достает из кармана перочинный нож, начинает резать лимон на тарелке).

ЮРИЙ: Да вы, Максим, не волнуйтесь. Поезда же редко с рельсов сходят.

МАКСИМ: Ну, как «редко»? Как «редко»? А вот в прошлом году… или когда? – Взорвали пути, и привет.

МИХАИЛ: Единичный случай.

МАКСИМ: Да-да, конечно. Но вот если бы вообще никогда – тогда ладно. А то бывает же. (Ломает шоколадку на вторую тарелку, садится, берет бутылку, открывает, наливает, поднимает стакан) Ну, что? (Михаил и Юрий берут стаканы, чокаются с Максимом). Как говорится – счастливого нам всем пути.

МИХАИЛ: Да.

Выпивают.
Поезд трогается.

МАКСИМ: Всё, поехали. (Достает из-под футболки крестик, целует, прячет обратно. Замечает взгляд попутчиков) А, не обращайте внимания. Это так, тараканы мои.

ЮРИЙ: Да нет, мы ничего.

МИХАИЛ: Пожалуйста.

МАКСИМ: Так-то не сказать, что особо верю, но всё равно успокаивает, знаете ли. (Наливает) Ну, что – между первой и второй…

МИХАИЛ: Хороший темп берёте.

МАКСИМ: А иначе никак. Вот после трёх отпустит немного, а то я сейчас сам не свой.

ЮРИЙ: Вы что, попадали в катастрофы?

МАКСИМ: Ха! Если бы попадал, вообще бы ездить перестал. Нет, мне и воображения достаточно. Давайте за добрый путь и удачное прибытие. (Чокаются, выпивают)

МИХАИЛ (кивает на чехол для костюмов): По делам?

МАКСИМ: Ой, да вообще. Веду проект один, а дебилы из хэдофиса именно по этому проекту решили вдруг какое-то глобальное совещание устроить. Шефа вызвали, меня вызвали. Неясно им там что-то, видите ли! Всё ведь уже двадцать раз по телефону им обсказал, по «мылу» отослал всё – нет! Совещание. Приезжайте. Шеф завтра на самолёте вылетает, а я вот на поезде сегодня, потому что в самолет я согласен вообще только без сознания загружаться. (Наливает) Что-то душно, а?

МИХАИЛ: Да вроде нет.

МАКСИМ: Значит, это меня колбасит всё еще. (Поднимает) Давайте по третьей. Меня после третьей обычно отпускает.

ЮРИЙ: Ну, чтобы отпустило. (Чокаются)

МАКСИМ: Ой, не говорите-ка. (Выпивают) Ф-фу! Душно. А вы-то сами куда? Тоже по делам?

МИХАИЛ: Нет, мы так… путешествуем. Любуемся красотами.

МАКСИМ: Везёт… А я из-за этой фобии дурацкой и путешествовать толком не могу. Да и работы столько, что некогда. Две недели отпуска, а так – дом-работа, работа-дом.

ЮРИЙ: Работать так любите?

МАКСИМ: Ну, как?.. То есть, вообще-то, да, конечно. Деньги там… Жить же надо. Сейчас вот квартиру нормальную думаю взять. А квартиру возьмёшь, это – ремонт сделай, мебель цивильную купи, технику, плазму нормальную, то, сё…

МИХАИЛ: Плазму?

МАКСИМ: Ну да. Экран плазменный. Я хочу такой, чтоб на стену повесил, и как в кинотеатре. Метра полтора диагональка чтобы.

ЮРИЙ: Да, внушительно. Кино смотреть хорошо по такому.

МАКСИМ: Главное, чтобы время было – кино смотреть. А то часов в девять приходишь, на диван брык, одним глазком в какую-нибудь лабуду уставишься, потом глаза открываешь – мама мия, уже двенадцать ночи. Заснул. Встаёшь, умылся и баиньки. И так почти каждый день. Пораньше освободишься – тогда в клубешник можно, конечно. Надо же дать отдохнуть организму. Пару порций текилки накатишь – о, просветлело, можно отдыхать, ау, девчонки.

МИХАИЛ: Как… э-э…

ЮРИЙ: Насыщенно.

МИХАИЛ: Точно.

МАКСИМ: Ну, ничего там особо насыщенного нет, конечно. Так, если вдуматься.

МИХАИЛ: Да?

МАКСИМ: Если вдуматься. (Наливает)

ЮРИЙ: Если вдуматься, то нет?

МАКСИМ: Да. Отец вот всё говорит, мол, что это за работа для мужика, простигосподи, бумажки с места на место перекладывать, воздух по коридорам гонять. Я говорю: «Батя, а ты бы что хотел – чтобы я всю жизнь, как ты, в солярке да масле, да в кабине бульдозера?» Батя у меня бульдозерист знатный. Ага, серьёзно. Ему самые навороченные машины всю жизнь доверяли. На «Камацу» долго работал – это японский бульдозер, потом на «Катерпиллер» пересел. Как-то, мне лет пять было, говорит: «Айда, сын, посмотришь на танк на мой!» Взял с собой на площадку, где работал тогда. Трубы какие-то здоровые укладывали, батя расчищал там всё это дело. Приходим, отец говорит – вот, мол, смотри, танчик мой, красавец. Я смотрю – что-то огромное такое стоит, оранжевое, яркое, красивое! Это как раз «Катерпиллер» и был. Меня отец в кабину поднял, на колени усадил, завёл бульдозер – мама мия! Держись, говорит, за ручку вот эту. Я двумя руками схватился, батя: «Всё, поехали». Покатал по площадке туда-сюда. Мужики стоят, смеются. Что, спрашивают, Андреич, смену себе растишь? Батя: «А то!» А у меня счастья – полные штаны! Пацанам потом во дворе да в садике рассказывал, они завидовали так! Пусть, говорят, твой папка и нас покатает. А я такой: «А в бульдозер чужим нельзя, только своим!» (Смеётся. Пауза. Поднимает стакан) Давайте за то, что не стал бульдозеристом.

МИХАИЛ (чокаясь):  То есть за несбывшуюся мечту?

МАКСИМ (смеётся): Ну, можно и так сказать. Только у кого они сбываются, мечты-то эти?

Выпивают.

ЮРИЙ: Без мечты сложно.

МАКСИМ: Это да, конечно. Мечты-то есть. Работаем над исполнением.

ЮРИЙ: И о чем мечтаете, если не секрет?

МАКСИМ: Ну, квартиру вот нормальную хочу, я говорил уже.

МИХАИЛ: А, ну да… А если в глобальном плане?

МАКСИМ: Хе, а вы знаете, сколько квартира нормальная стоит? Куда уж глобальнее!

МИХАИЛ (с улыбкой): А если вдруг завтра – конец света?

МАКСИМ: Как это?

МИХАИЛ: Ну… конец. Конец вот этого всего.

МАКСИМ: Типа ядерного взрыва?

МИХАИЛ: Ну, например.

МАКСИМ: Завтра?

МИХАИЛ: Да. Или сегодня вечером.

МАКСИМ: Ого… То есть бункер я вырыть всяко не успею?

ЮРИЙ: Бункер?

МИХАИЛ: Нет-нет, даже если и успеете – никакой бункер вас не спасёт. Ну, представим вот такое. Что тогда?

МАКСИМ: То есть, что я буду делать?

МИХАИЛ: Да.

ЮРИЙ: О чём мечтать?

МАКСИМ: Хм… Вообще, конечно, интересный вопрос. Правда, я такие вещи представлять не люблю, потому что если начнешь в это вдумываться…

МИХАИЛ: Да, если начать вдумываться, то безусловно.

МАКСИМ: Что «безусловно»?

МИХАИЛ: Ну, мрачно всё получается. Если вдуматься.

МАКСИМ: Да уж, мрачно. Но вообще, наверное, я бы собрал друзей, закатили бы пьянку. Родителей бы навестил… Сказал бы кое-что одному человеку… важное. Ну, вот как-то так. Даже не знаю. (Наливает) Давайте, чтобы ничего такого. Как там?.. – «Солнечному миру – да, да, да! Ядерному взрыву – нет, нет, нет!» (Все смеются, чокаются, выпивают) Ну и, опять же, понятно, что бомбу сбрасывать вроде некому. В кино вечно каких-то арабских террористов показывают, которые ядерные боеголовки тырят, но, я думаю, кишка у них тонка взорвать все эти погремушки. И, кстати, если и будут они кого взрывать – так это пиндосов, ясно же. И я это даже пойму. А нечего косорезить, правда ведь?

ЮРИЙ: К станции подъезжаем.

МАКСИМ: Да, пригород, Скоробогатово. У меня тут бабуля живёт. Я, кстати, пока стоим, метнусь в магазинчик – еще коньяка взять. Там рядом с кассами есть. Вы как?

МИХАИЛ: Может, не надо?

МАКСИМ: Нет, я не заставляю, просто лично я еще бы выпил. Кстати, у вас вообще, по-моему, ни в одном глазу.

ЮРИЙ: Мы крепкие.

МАКСИМ: Вот везёт же. Нет, ну везёт вам, мужики! Эх! (Выходит. Пауза. Поезд останавливается).

МИХАИЛ: Шоколадка вкусная. (Берёт газету)

ЮРИЙ: Да, и мне нравится. (Пауза) Мне ещё про ядерный взрыв понравилось. И про бункер.

МИХАИЛ: Ага. Всё думают легко отделаться.

ЮРИЙ: Привыкли.

МИХАИЛ: Ну да. Как они там говорят: не согрешишь – не покаешься?..

ЮРИЙ: …Не покаешься – не спасёшься. (Вздыхает) Горестно мне смотреть на всё это.

МИХАИЛ: Ну, уж чего там говорить. Выражаясь их современным языком, требуется полное форматирование системы.

ЮРИЙ: Было ведь и хорошее.

МИХАИЛ: Было. Ещё бы не было. Вон, даже про бульдозер-то этот – а?

ЮРИЙ: Да, пробрало.

МИХАИЛ: Ведь всё было дано. Всё. Только тернистым-то путём никто идти не хочет. А в широкие ворота просторным путём – это да.

В купе заходит Алексей.

АЛЕКСЕЙ: Здравствуйте.

МИХАИЛ, ЮРИЙ: Здравствуйте.

АЛЕКСЕЙ: Пятое же, да?

ЮРИЙ: Оно.

АЛЕКСЕЙ: У меня девятнадцатое место.

ЮРИЙ: Это вон то, наверху.

АЛЕКСЕЙ: Да, спасибо.

Женский голос из коридора: «Лёша, ты где? Помоги!»

АЛЕКСЕЙ (в коридор): Да, Надюш, сейчас! (Забрасывает на левую верхнюю полку свою сумку и выходит).

ЮРИЙ (глядя в окно): Ой, красота какая.

МИХАИЛ: Чего там? (Смотрит в окно)

ЮРИЙ: Да вон, видишь, ребёнок целый букет одуванчиков собрал и дунул. Вся голова в пухе! (Смеётся) Стоит и хохочет.

Михаил кивает, отодвигается от окна.
Голос проводницы в коридоре: «Поезд отправляется! Провожающим просьба покинуть вагон! Выходите, провожающие!»
Возвращается Максим с пакетом в руках.

МАКСИМ: А вот и я!  Вишь, как успел! (Ставит пакет на стол) Там, главное, очередь – в этот магазин же всё Скоробогатово ходит, а я такой: «Товарищи, миленькие, дорогие, у меня стоянка поезда десять минут, христомбогом заклинаю!» Еле прорвался! Зато… о! (Достает из пакета бутылку коньяка, ставит на стол) Потом – о-ба! (Выкладывает на стол мясную нарезку в вакуумной упаковке, белый батон, литровый пакет сока, шоколад, лимон, ещё что-то…) И даже – ап! (Достаёт из пакета и крутит в руке банку чёрной икры) Сейчас будем сидеть как белые люди, мужики! Даже чёрная икра в Скоробогатово есть, вы видите? (Смеётся)

ЮРИЙ: Вау. Круто.

Михаил смотрит на Юрия, тот пожимает плечами. Поезд трогается.

МАКСИМ: Всё, поехали. Сейчас я у проводницы еще тарелочки под бутеры возьму. (Выходит)

МИХАИЛ: «Вау»? «Круто»?

ЮРИЙ: Ну, так принято говорить.

МИХАИЛ: Ладно. Я просто удивился.

Заходит Максим с тарелками.

МАКСИМ (расставляет тарелки на столике и начинает выкладывать на них принесённое): Я прям надеялся, что вдруг бабуля там в скоробогатовском магазе окажется. Уже полгода не был у неё. У бабули баня – о-о-о! Вот уж рай земной, если вдуматься! В баню пойдёшь, бабуля даёт фляжку с отваром своим фирменным – там, короче, травки всякие намешаны, настой из них, и вот на каменку-то плеснёшь это дело – мама мия! Прям вот, как бабуля говорит, будто дух святой на тебя дыхнул! О, там такая бабуля у меня… (Оглядывает стол) Ну, вроде всё. (Открывает бутылку, наливает, садится) Мужики, ещё, а?.. Под икорку? (Поднимает стакан)

Заходит Алексей. Кивает Максиму.

ЮРИЙ: Максим, это наш сосед новый.

МАКСИМ: О, из Скоробогатово, что ли?

АЛЕКСЕЙ: Да.

МАКСИМ: Земляки, значит! Да вы садитесь. (Алексей садится на полку Максима) У меня ж в Скоробогатово бабуля живёт, батина мама! Коньяк будете?

АЛЕКСЕЙ: Вы знаете, я, наверное…

МАКСИМ: Ну, чисто символически, а?

АЛЕКСЕЙ: Н-ну… чуть-чуть если.

МАКСИМ (протягивает руку): Максим!

АЛЕКСЕЙ (пожимает): Алексей. Лёша.

МАКСИМ: А вот Миша и Юрий. (Алексей жмёт руки Михаилу и Юрию) Едем, мужики! Стакан вам, Алексей, надо под коньяк! Я мигом. (Выходит)

ЮРИЙ (Алексею): Максим просто на поезде ездить боится, поэтому так вот…

АЛЕКСЕЙ: А, то-то я смотрю… (Пауза) Вообще не очень удобно, на мой взгляд, сделали сейчас с этими мужскими и женскими купе. Я вот с женой и дочкой еду. Раньше бы в одном купе были, а сейчас неудобно. Хотя, конечно, понятно, почему так… Логично. Но можно было бы семейные купе сделать, мне кажется.

Заходит Максим со стаканом, садится, наливает коньяк, протягивает Алексею.

МАКСИМ: Всё, давайте. Мы тут уже вот с мужиками выпивали, а вы у нас новый человек в компании, можно сказать. Из Скоробогатово, а? Прям земляк! У меня ж там бабуля.

МИХАИЛ (поднимает стакан): Какой же тост будет, Максим?

МАКСИМ (поднимает свой стакан): Н-ну… Вы знаете, что-то вы, конечно, нездоровый какой-то разговор завели тогда насчёт конца света… Я вот побежал за коньяком, думал про это и понял, в чём прикол. То есть вы типа мне хотели показать, что мечты мои о новой хате и огромном плазменном экране – это говно, да?

Михаил и Юрий переглядываются.

МИХАИЛ: Разве?

МАКСИМ: Нет, ну это действительно говно, я же понимаю. А вот если вы мне скажете, о чём нужно мечтать – я, может быть, с этим соглашусь, и приму, и буду мечтать об этом. Так вы скажите мне! Я же вижу, как вы смотрите. Как будто мне пять лет. Не, мужики, ну так вы мне скажите, о чём мечтать-то!

МИХАИЛ: Как можно это сказать?

ЮРИЙ: Максим, если мы вам скажем, то это же уже не будет вашей мечтой.

МАКСИМ: Конечно. Ну, так я вам свою мечту сказал. Вот такая мечта у меня, да. И что? Мелкая? Дебильная? Ну, вот такая. Зато моя.

Детский голос из коридор: «Папа!» Женский голос: «Света, ты куда?» Детский голос: «А где папа?»

АЛЕКСЕЙ: Простите, дочка.

Поднимается, чтобы выйти, но дверь купе открывается. На пороге Света, девочка в темных очках.

СВЕТА: Папа, я тебя услышала по твоей туалетной воде.

АЛЕКСЕЙ: Доча, я же тут рядом, за стенкой, в соседнем купе. Не волнуйся.

Пауза. Света смотрит в сторону Юрия и Михаила.

ЮРИЙ: Здравствуй.

АЛЕКСЕЙ: Вы простите, у неё очень плохое зрение. Поздоровайся, доча.

МАКСИМ: Привет.

СВЕТА (по-прежнему глядя в сторону Юрия и Михаила): Здравствуйте.

МИХАИЛ: Здравствуй.

ЮРИЙ (с улыбкой): Мне кажется, она нас видит.

МИХАИЛ: Да.

АЛЕКСЕЙ: Совершенно точно нет. (Кричит в коридор) Надя!.. (Дочери) Светланка, я же рядом, я же в соседнем купе. (Встаёт, обнимает её, уводит)

МАКСИМ: Эх, бедный ребёнок. Ну, она хоть всего лишь не видит. А я, вы знаете, поражаюсь историям о слепоглухонемых людях. Они же университеты заканчивают, кучу языков учат… Слепоглухонемые! Не видят, не слышат, говорить не умеют. То есть это ведь, вы понимаете, как будто просто оболочка, в которой разум заперт. Я вот не понимаю, как можно слепоглухонемому вообще объяснить что-то про наш мир. У него же закрыты все каналы связи. И всё там – я как-то смотрел передачу про интернат для таких вот – у них всё там, фактически, через пальцы. То есть они мир могут постигать только через эти… как их? Через тактильные ощущения, во! И я вот всё пытаюсь представить… знаете… Ну, вот ребёнок. Он с рождения не видит, не слышит, и, понятно, если не слышит, то говорить тоже не может. И вот как этому ребёнку объяснить, что он – человек? И как объяснить ему, что такое, например, музыка? Ну, или стихи там?.. А? Я теряюсь, мужики, честное слово. А эти ведь слепоглухонемые универы заканчивают! Учат языки!

МИХАИЛ: Бывает.

МАКСИМ: Да совершенно точно! Вы не в курсе разве? Не видят, не слышат, а универы заканчивают!

Заходит Алексей, садится.

АЛЕКСЕЙ: Вы простите, мы её на операцию везём. Уже семь лет боремся. Атипичный склероз хрусталика.

МАКСИМ: Земляк… сочувствую, ей-богу. Чёрт.

АЛЕКСЕЙ: Спасибо. Коньяку можно мне?

МАКСИМ: Да ты что?! Конечно! Давай. Мужики, давайте за Лёхину дочку, а? Чтоб видеть стала! (Наливает) Давайте, а?

МИХАИЛ: Давайте.

Чокаются, выпивают.

АЛЕКСЕЙ: Операция будет. Но, в общем, успеха не гарантирует никто.

МАКСИМ: Ничего! Всё получится! Тут надо надеяться только хорошенько.

АЛЕКСЕЙ: Ну, вот надеемся…

МАКСИМ (Михаилу): А вы говорите «конец света». Мечты какие-то последние. А в жизни видите, как?

АЛЕКСЕЙ: В каком смысле – «последние мечты»?

МАКСИМ: Да тут разговор был у нас, кто что будет делать, если завтра конец света наступит. Вот вы бы что делать стали, если завтра всему кирдык?

АЛЕКСЕЙ: Хм… А можно, чтобы я умер, а жена с дочкой чтобы живы остались? Так можно?

МИХАИЛ: Боюсь, нет.

АЛЕКСЕЙ: А только дочка? (Михаил отрицательно качает головой)

МАКСИМ (наклоняясь к Алексею): Очень странные личности, кстати. Очень странные. (Смеётся)

АЛЕКСЕЙ: Ну, просто если конец света, то погибнуть, конечно, должен я. А Надя со Светой не должны.

МИХАИЛ: Вот как?

АЛЕКСЕЙ: Конечно. Мне что? Я и так горю каждый день.

МАКСИМ: Давайте выпьем.

АЛЕКСЕЙ: Я не буду.

МАКСИМ: Ну?

МИХАИЛ: Максим, не форсируйте.

МАКСИМ: Ладно, простите. (Выпивает в одиночку)

АЛЕКСЕЙ: Меня концом света не напугать, нет. Я сам всё знаю. А вот если бы можно было отдать свою жизнь заместо Светкиного зрения – вот это бы я обрадовался. 

МИХАИЛ: Не согрешишь – не покаешься, да?

АЛЕКСЕЙ: Что? (Голос Светы в коридоре: «Папа!») Вы что имеете в виду?

ЮРИЙ: Вас дочка зовёт.

АЛЕКСЕЙ (в коридор): Света, я здесь. Что такое?

Заходит Света.

СВЕТА: Папа, мама просит к ней зайти.

АЛЕКСЕЙ: Так, сядь здесь на пять минут. (Света садится на его место) Посиди. (Выходит)

МАКСИМ: Свет, хочешь шоколадку?

СВЕТА (смотрит в пол): Нет, спасибо.

МАКСИМ: А бутербродик с икрой?

СВЕТА: Не хочу, спасибо.

МАКСИМ: А вот тут мясо вкусное, а?

СВЕТА (повернувшись к Юрию): Вас же Уриил зовут, да? И вы же против того, что будет, да?

ЮРИЙ (удивлённо): Что, прости?

СВЕТА: У вас огонь в левой руке.

ЮРИЙ: Что? (Растерянно смеётся, смотрит на Михаила)

МИХАИЛ: Ну, ты же сам сказал – она видит. Отвечай.

МАКСИМ: Светуля, ты о чём?

Пауза.

ЮРИЙ: Да, Света. Меня не радует предстоящее. И никого оно не радует. Но просто произошло событие, которое переполнило чашу. Прости, я ничего не могу сделать.

СВЕТА: И тот малыш в пухе от одуванчиков – он уже никакой роли не играет, да?

ЮРИЙ: Не играет.

МИХАИЛ: Света.

СВЕТА: А вы не зовите меня, не надо меня звать, я не хочу на вас смотреть, не хочу вообще! (Закрывает лицо руками)

МАКСИМ: Светуль, ты успокойся. (Михаилу) Вы чё пугаете её, мужики?

МИХАИЛ: Света.

СВЕТА: И не надо мне говорить, что папа маму заревновал и в живот ударил, а теперь я слепая, не надо!

ЮРИЙ: Михаил.

МИХАИЛ: Но ведь так и было.

ЮРИЙ: А теперь он готов сгореть в огне, чтобы так не было.

МИХАИЛ: Но ведь так было. Было?

ЮРИЙ: Да.

МИХАИЛ: Не согрешишь – не покаешься?

ЮРИЙ: Да.

МИХАИЛ: Свобода воли. Главный дар после разума. Ты знаешь путь к свету, и знаешь путь во тьму. Всё расписано совершенно чётко. К свету идти труднее, во тьму идти легче. И за каждый шаг, куда бы ты ни шёл, нужно держать ответ. Потому что иногда ты думаешь, что идёшь к свету, а на самом деле шествуешь во тьму. Вспомни всех этих фанатиков. Но когда ты идёшь во тьму, ты обычно точно знаешь, что идёшь туда. Потому что на том пути всё проще. И всё – по собственной воле, заметь.

ЮРИЙ: Да.

МАКСИМ: Мужики, вы о чём? Вы пугаете ребёнка.

СВЕТА: Да никто меня не пугает!

МАКСИМ: Точно?

СВЕТА (Максиму): Как же вы не видите?

МАКСИМ: Чего?

СВЕТА: Они же не люди!

МАКСИМ: Светик, спокойно, щас папа вернётся. Ну, как «не люди»? Нормальные дядьки, ну, ты чего?

МИХАИЛ: Света, он не увидит всё равно.

СВЕТА: За что вы нас так не любите?

МИХАИЛ: Я?

СВЕТА: Это же вы низвергли его. Я думала, это ради нас!

МИХАИЛ: Ради вас?! То есть людей? Какая глупость. Ну, во-первых, низверг я его задолго до появления людей, а, во-вторых, что толку от того, что я его низверг, если вы с такой готовностью прётесь к нему в широкие врата и по просторному пути, а? Любить вас, когда вы сами… да ладно. О чём тут говорить? На это только у Бога сил хватает.

МАКСИМ: Так, мужики, я, если честно, ничего не понимаю, но давайте тон сбавим. И выпьем уже, в конце концов. (Наливает)

Пауза.

СВЕТА: Не трубите, пожалуйста.

МАКСИМ: Что?

МИХАИЛ: Ну, ты же понимаешь, это не от меня зависит. Печати сняты. Пора.

МАКСИМ (поднимает стакан): Так, кто трубит? Никто не трубит! Светик, трубы нет ни у кого. Спокойно. Давайте за любовь и взаимопонимание! Кстати, очень хочется кушать – может, мужики, в вагон-ресторан метнёмся, а?

Заходит Алексей.

АЛЕКСЕЙ: Всё, доча, давай к маме.

МАКСИМ: О, земляк! Давай-ка быстро поднимем. Мужики, ну, вы чего? Схватили, ну-ка!

Мужчины поднимают стаканы.

СВЕТА (в дверях): Пап…

Женский голос из коридора: «Светик, давай сюда».

АЛЕКСЕЙ: Доча, иди. Я рядом.

СВЕТА: Папа, попроси его не трубить. (Уходит)

АЛЕКСЕЙ: Кого?

МАКСИМ: Да вон Мишку просила не трубить чего-то. Давайте выпьем. (Чокаются, выпивают)

АЛЕКСЕЙ: О чём речь? Какая труба?

МИХАИЛ: Ну, просто Света решила, что я – архангел Михаил, первый из семи ангелов, что вострубят, возвещая конец света. Вот, просила не трубить.

АЛЕКСЕЙ (смеётся): С ума сойти!

МАКСИМ (смеётся): Архангел? Михаил? Ну, Мишка, ты даёшь! (Алексею) Она, кстати, Юрку вон тоже называла как-то… А, Юр? Как?

ЮРИЙ: Уриил.

МАКСИМ (смеётся): Во даёт! А крылья тогда где? (Михаил с улыбкой разводит руками). Слушай, Миш, а ты правда вот затрубить можешь, а?

МИХАИЛ: Вострубить, Максим. Это называется «вострубить». Могу.

МАКСИМ: Не, ну серьёзно, а? Слушай, а как? Ну, давай!

МИХАИЛ: В смысле?

МАКСИМ: Ну, это… воструби!

АЛЕКСЕЙ: Да бросьте, Максим. Вечно дети напридумывают ерунду… Чего вы? (Встаёт, начинает копаться в своей сумке)

МАКСИМ: Ну, прикольно же! 

МИХАИЛ: Вострубить?

МАКСИМ: Ага!

Михаил смотрит на Юрия, тот пожимает плечами и отворачивается к окну.
Михаил сжимает правую руку в кулак, подносит ко рту.

МИХАИЛ (изображает игру на трубе): Ту-ту-ру-ту-ту-ту-туууу!

Пауза. Максим прыскает, смеётся.

МАКСИМ (успокоившись): Клёво. Мне понравилось. Слушайте, пойдёмте пожрём, а?

Кажется, где-то в отдалении гремит гром.