Зернов

Осень. Деревенское кладбище. У могилы сидит Зернов. В зарослях, в него целится из снайперской винтовки человек в маске.

ЗЕРНОВ (не оборачивается). Постой стрелять! Слышишь? Перед смертью мне вся моя жизнь должна на глаза показаться, вроде киноленты. Да, похоже, кинщик заснул. Лишь не сдох бы раньше меня. Успеешь стрельнуть, на деревенском кладбище, кто нам помешает разобраться, каждый со своим. Дай минуту… две, лучше три, — как в сказке. А там пуляй. И хрен с нами, с обоими.

Человек в маске опускает винтовку.

Опустил ружьё, что ли? Вот не думал, что спина такой чувствительный инструмент. Если опустил, спасибо. Но три минуты, не больше, ага? Не тяни. О, туманом потянуло… с речки. Ничего, не промахнёшься, ближе подойдёшь, если понадобиться. Но только три минуты!

Туман заволакивает Зернова и человека в маске.

ФРАГМЕНТ 1. Лето. Церковная ограда, у которой стоит Зернов. Входит Швецов.

ШВЕЦОВ. Пришёл. Добрый знак.

ЗЕРНОВ. Сергей Павлович, даже не думайте.

ШВЕЦОВ. Роберт Николаевич, пошли.

ЗЕРНОВ. Куда?

ШВЕЦОВ. Да в церковь же!

ЗЕРНОВ. Ах, так вы меня — в церковь? Не хочу, травы-травы. Чего буровишь?

ШВЕЦОВ. Тебя пробуровишь. Не станешь же ты подставлять мэра.

ЗЕРНОВ. Да, у вас, политиканов, логика. И чем же я вас подставлю?

ШВЕЦОВ. Мэр не имеет влияния даже на друга, — вот, что решат люди.

ЗЕРНОВ. Да какое, на хрен, влияние, Серый! Что ты мутишь? Хочешь затащить меня в поповские когти и ободрать?

ШВЕЦОВ. А чего ты жмёшь боблы на церковь? В твоём кошельке, Зернов, не все деньги твои. Церковь нужна городу. Красивая. Убедительная. Такая, чтоб!

ЗЕРНОВ. Помнишь, что наперво купил предыдущий поп с тех денег, что я отстегнул на реставрацию монастыря, с твоей подачи?

ШВЕЦОВ. Когда?

ЗЕРНОВ. В девяносто шестом.

ШВЕЦОВ. Вспомнил. Уже другое тысячелетие надоесть успело, а он…

ЗЕРНОВ. Не пыли. Помнишь?

ШВЕЦОВ. Нет. Что?

ЗЕРНОВ. Тогда догадайся с одного раза.

МЭР. Не знаю я.

ЗЕРНОВ. Машину. На следующий же день, зараза, по получении перевода, выперся под твои окна в «Волге». И выперся за очередной подачкой!

ШВЕЦОВ. Это другой священник. Старинная церковь, надо восстанавливать. А ты, Роба, — слабак, боишься, что святой отец тебя на раз упакует проповедью. Спорим, не устоишь перед этим сладкоречивым…

ЗЕРНОВ. Чёртом?

ШВЕЦОВ. Пошли в церковь, гад, не позорь отца города! (Хватает Зернова за руку, толкает впереди себя.) Иди, люди же смотрят…

ЗЕРНОВ. Где ты людей видишь?

ШВЕЦОВ. Я их не вижу, ты их не видишь. Зато они нас видят. А случись что, видали они нас! Понял, ты, финансёр узколобый?

ЗЕРНОВ. Травы-травы. Но денег не дам, хоть ты тут что разобещайся. Понял ты, мэр широкоформатный?

ШВЕЦОВ. Пошли, Роба, хорош бузить.

ЗЕРНОВ. Пошли. Детский сад… знал бы ты, как мне в церкви хреново…

ШВЕЦОВ. Знаю, самого колбасит. Черти мутят.

ЗЕРНОВ. Давай, ты ещё скажи, что бог есть.

ШВЕЦОВ. А хоть бы и нет, церковь-то вон она, и в неё ходит электорат. А у меня выборы!.. выборы, выборы. Рейтинг!

ЗЕРНОВ. И так возьмём приз. А ремонт церкви очков не принесёт.

ШВЕЦОВ. А вдруг.

ЗЕРНОВ. У меня смета, Серый, на основе социологических опросов…

ШВЕЦОВ. Хорош, Роба, я у руля восемь лет, знаю, что делать. Ты же знаешь, у меня с хозяевами напряжёнка.

ЗЕРНОВ. А ты меньше перья распускай, Павлинович.

ШВЕЦОВ. Да не напоминай ты мне моё отчество!

ЗЕРНОВ. Отцов не выбирают, тут уж да.

ШВЕЦОВ. Просил же.

ЗЕРНОВ. Не боись, Серый, у хозяев жизни альтернативы тебе нет, а деньги у меня. Так что, не суетись ты с этими попрошайками в рясах…

ШВЕЦОВ. Не надо так о церкви в церковном дворе, мало ли.

ЗЕРНОВ. Плевать. И команды тебя валить не поступало.

ШВЕЦОВ. А поступит?

ЗЕРНОВ. Я своих не сдаю.

ШВЕЦОВ. Я покупаю, сдачи не надо.

Зернов и Швецов смеются, жмут друг другу руки, входят в церковь.

ФРАГМЕНТ 2.  Церковь. Здесь ремонт. Входят Швецов и Зернов.

ЗЕРНОВ. Креститься не буду.

ШВЕЦОВ. А чёрт, точно же: входя в церковь… всё равно никого нет. У меня тоже рука не поднимается.

ЗЕРНОВ. Кажется, идёт шаровик – затейник. (Засовывает руки в карманы.)

ШВЕЦОВ. Блин, вдруг подсматривают. Не отсохнет. (Крестится.)

Входит Священник.

СВЯЩЕННИК. Рад приветствовать дорогих гостей.

ШВЕЦОВ. Добрый день, отец Константин. Вот, не один приехал. Знакомьтесь, Зернов Роберт Николаевич, генеральный директор ООО «Нефтьинвест». Мой старый друг, с детства.

СВЯЩЕННИК. Очень приятно. Однако, как я понимаю, Роберт Николаевич вошёл в храм без особого желания и вряд ли захочет выслушивать наши с вами экономические беседы.

ЗЕРНОВ. Редкое понимание.

СВЯЩЕННИК.  Сергей Павлович, прошу вас пройти в приготовленную для нашей беседы комнату. А вам, Роберт Николаевич, настоятельно рекомендую пройти в комнату для исповеди.

ЗЕРНОВ. Чего!?

СВЯЩЕННИК. Нет-нет, не подумайте, что я хочу вас исповедовать. Хотя это моя забота, и вам следовало бы облегчить душу.

ЗЕРНОВ. Душу? Где ж мне её взять, раз Бога нет.

СВЯЩЕННИК. Побудьте наедине с самим собой, под присмотром святых образов. Поверьте, вам очень плохо.

ЗЕРНОВ. Знаешь что… ты, барабан в балахоне… думаешь, не знаю твою биографию?

ШВЕЦОВ. Ты что, Зернов!

СВЯЩЕННИК. Не волнуйтесь, Сергей Павлович, я в порядке.

ЗЕРНОВ. Травы-травы…

СВЯЩЕННИК. Пройдёмте, Сергей Павлович.

ШВЕЦОВ. Да, конечно. Да!

Швецов  и Священник идут в глубь церкви.

ЗЕРНОВ (вослед). Жду десять минут, ни секунды больше.

Священник, не дал Швецову вернуться. Швецов и Священник уходят.

Ну, и чего мне надо? Псих. Травы-травы. (Ходит по зданию, заглядывает в комнату, входит).

ФРАГМЕНТ 3. Исповедальня. Икона Святой Троицы виднее всех. Настенный хронометр. Входит Зернов. Огляделся, глянул в окно.

ЗЕРНОВ (глядит на хронометр). Без трёх двенадцать. А икон-то… как грязи. (Глядит на икону Святой Троицы.) Ну, и что? Чего надо? На троих соображаем, святые отцы? (Подходит.) Ни хрена. Чего? (Протягивает руку, пальцем стирает слезу.) Забрызгали. Ё-маё, ещё, что ли? (Стирает слезу.) Ох, ты ж, господи боже ты мой… ребята, вы чего, в натуре, плачете!? Нет, нет… нет! (Задыхается, падает на колени.) Я вынырну, нет! (Кричит.) Ааа! (Падает ниц.)

Гаснет свет. Почти тут же свет включается.

(Поднимает голову, встаёт на колени). Ну… ну, ну. Бегом отсюда. (Идёт на выход, глянул на хронометр.) Всё десять минут прошло. Я ещё ждал бы тебя…

ФРАГМЕНТ 4. Холл дома, в котором живут Швецов и Зернов. В красном углу – икона Святой Троицы. Входит Швецов, в домашней одежде. Проходит к двери, ведущей в половину Зернова, стучит, ждёт ответа. С улицы входит Зернов, с пакетом.

ЗЕРНОВ (бросил пакет в кресло). А ты ОМОН свистни.

ШВЕЦОВ. А, ты не дома.

ЗЕРНОВ. Спросил бы у охраны.

ШВЕЦОВ. Буду я ещё со всякой шушерой общаться. Олег-то почему не открывает? Ты ему сказал меня не пускать?

ЗЕРНОВ. Что ты гонишь, Серый! Я с утра дома не был. У нас, бухгалтеров, рабочий день длиннее политического, раза в два, а-то и в четыре.

ШВЕЦОВ. Давай, потрещим, пора определяться.

ЗЕРНОВ. Дай хоть руки с улицы помыть.

ШВЕЦОВ. Здесь мой!

ЗЕРНОВ. Здесь не твой, здесь общий.

ШВЕЦОВ. Не понял, что?

ЗЕРНОВ. Холл, говорю, общий. Твой дом там, а мой тут. И я привык к моему мылу. Травы-травы. Подожди полчаса, трудно, что ли.

ШВЕЦОВ. Полчаса руки мыть!?

ЗЕРНОВ. Да нам с тобой их полжизни драить, не отодрать. Олегу-то надо впаять воспитательную порцию. Всё, угомонись. Выпей пока. (Достаёт ключ, отпирает дверь.) Из церкви притаранил?

ШВЕЦОВ. Икону, что ли? Нет, сам купил.

ЗЕРНОВ. Убери из холла.

ШВЕЦОВ. Тебя колбасит от иконы? Надо же, да мы, оказывается, чувствительные… господин Кольбер…

ЗЕРНОВ. Из общего холла, говорю, убери картинку.

ШВЕЦОВ. Да нет проблем, унесу к себе, когда пойду.

ЗЕРНОВ. По бабкам я весь день ещё разок прикидывал. Серый, как хочешь, но ремонт церкви не хиляет.

ШВЕЦОВ. Она должна быть отремонтирована! Или хотя бы начат ремонт. Я обещал! Ты понял?

ЗЕРНОВ. Люди добрые сначала кумекают, потом рот открывают.

ШВЕЦОВ. А я не добрый! Я только добрые дела делаю…

ЗЕРНОВ. Не заводись.

ШВЕЦОВ. Выборы! Выборы, выборы… вникаешь?

ЗЕРНОВ. Когда уже эта выборная хрень кончится.

ШВЕЦОВ. Скоро! Эти – последние! Кто удержится сегодня, тот останется навсегда! И я решил остаться.

ЗЕРНОВ. Всё, угомонись.

ШВЕЦОВ. Тебе-то хреново, что ли, иметь своего мэра?

ЗЕРНОВ. Владей городом хоть с того света, мне-то. Хотя с точки зрения денег, кстати, всё одно, чья задница занимает мэрский стул.

ШВЕЦОВ. Что-что-что!?

ЗЕРНОВ. Выпей пока, мэрин.

ШВЕЦОВ. Ты хочешь сказать, что не я, а ты – хозяин города?

ЗЕРНОВ. Не ты, не я – деньги.

ШВЕЦОВ. А деньгами всей округи кто заведует?

ЗЕРНОВ. Кто на что учился. Болтаешь только.

ШВЕЦОВ. Я не болтаю, я разговариваю, и покуда мирно.

ЗЕРНОВ. Ты, не понял, что: покуда мирно? Это вроде, как бы, мне: цыть, что ли? Мол, знай своё место? Швецов, ты меня достал изрядно, не доводи до крайности, пожалуйста. Мы, с тобой, древние друзья, — дорожи, не то продешевишь. Это тебе, дохлый мэрин, нужно продавать свою задницу, чтобы её выбрали грелкой для трона, а я – человек, назначенный на мой табурет, на весь мой век. Я даже подохну на нём, потому что это часть моего тела. Кончусь я, под новое седалище придётся строгать новую мебель. Потому что во всякой, особенно в устойчивой, финансовой системе, как в организме человека, есть одно кардинальное отличие от идентичной, — это своё, персональное, живое сердце, которое изнашивается и останавливается в индивидуальный срок. В данном случае, срок – мой. Всё, что можно поделать с моей финансовой системой, это дождаться моей смерти или заказать её. А не станет тебя, никто и не заметит, кроме тебя. И меня, конечно. Но только мэр уже будет новый, — не ты. Всё? Вопрос исчерпан? Извини, конечно, Серый, но я думал, что ты и так всё понимаешь, и тебе не нужен ликбез. Вопросы есть?  

ШВЕЦОВ. Мне нужен ремонт церкви.

ЗЕРНОВ. Травы-травы. Ну, так отслюнявь из своего кармана!.. господин Монте-Кристо…

ШВЕЦОВ. Церковь – общественное дело, почему я…

ЗЕРНОВ. А почему я.

ШВЕЦОВ. Ну, я тебя, Зернов, гад, отделаю, не такой уж ты бронетанковый. И никуда ты не денешься, будешь обслуживать меня, потому что команда сверху была: Швецов – мэр.

ЗЕРНОВ. Охолонись, Серёга.

ШВЕЦОВ. Я покажу тебе, кто из нас больнее кусается.

ЗЕРНОВ. Травы-травы…

ШВЕЦОВ. Рвать на лоскуты не буду, но прикушу, чтоб знал, кто в доме хозяин! Ты понял меня, кассир?

ЗЕРНОВ. Что ты за человек, как упрёшься… дурь – не дурь, не остановишь. Глянь в пакет, там твоя мечта. Жениться бы тебе. (Уходит.)

ШВЕЦОВ. Сам женись! Вечер обещает быть нежным. (Вынимает из пакета пару боксёрских перчаток.) Есть! (Достаёт из пакета лист бумаги, читает.) И на русском… удостоверяется… перчатки Игоря Высоцкого, в которых он боксировал с Майком Тайсоном!!! Ай, да Роба… фокусник… вот! (Надевает перчатки, боксирует «с тенью».) На! Апперкот! Хук! Нокаут, блин. И не вставай… и мизинцем даже не дёргай, лежать! Чисто, моя взяла!

Входит Зернов, с запиской в руке.   

Роба, ты, гад, — бог! Как ты зацепил перчатки?

ЗЕРНОВ. Наконец-то, хоть не ворчишь.

ШВЕЦОВ. Силён ты меня по настроениям мордой елозить. Спасибо. У меня ж теперь почти полный набор того боя. Пойдём ко мне, торжественно вывесим очередной экспонат, вспрыснем… что ты? (Берёт у Зернова протянутую записку.) Ууу…

ЗЕРНОВ. Читай, читай вслух! Я не разобрал дословно, читай!

ШВЕЦОВ (читает). «Отец, я не хочу больше жить. Ты обращаешься со мной, как с животным. Ты сам животное. Не ищи. Меня больше нет. Олег».

ЗЕРНОВ. Сволочонок.

ШВЕЦОВ. Такие слова пишут не для того, чтобы нашли.

ЗЕРНОВ. Никуда сморчок не денется.

ШВЕЦОВ. По друзьям надо поспрошать…

ЗЕРНОВ. А я их знаю? Нет у него друзей, тем более девчонки.  

ШВЕЦОВ. Говорил тебе, помягче надо, я с моим Лёшкой вообще не конфликтую, себе дороже…

ЗЕРНОВ. Поучи ещё. И убери икону!

ШВЕЦОВ. Да сказал же, уберу. Что делать будем? Мне звонить или сам?

ЗЕРНОВ. Давай. Ну… заморыш, поймаю…

ШВЕЦОВ (по телефону). Швецов говорит. Начальника милиции мне из-под земли, немедленно.

ФРАГМЕНТ 5. Крыльцо деревянного коммунального дома. Над входной дверью – икона Святой Троицы. Ильин вышел из дому, в шлёпанцах, присел на корточки.

ИЛЬИН. Сдохнуть!.. сдохнуть… сдохнуть.  Боже, мне больно. Господи, спаси и похмели. Пришли ангела… гонца с глотком пивка… а?

Входит Зернов, с сумкой через плечо. Зернов присаживается на крыльцо, рядом с Ильиным, достал из сумки банку пива, подал Ильину. Ильин с трудом обнял пальцами банку, но выронил. Банка укатилась. Ильин пожал плечами. Зернов достал другую банку, откупорил, подал Ильину.

ИЛЬИН (отпил). Здорово, Роба. А я как раз Бога просил, чтоб прислал кого с похмелом. Вовремя ты… ничего себе, ангел.

ЗЕРНОВ. Ты поэтому над дверью икону пришпандорил, чтоб о похмеле молиться.

ИЛЬИН. Не я. Но у меня дома такая же есть.

ЗЕРНОВ. Разве верующим разрешается пьянствовать?

ИЛЬИН. А я не верую, я просто верю. Вернее, знаю, что Он есть.

ЗЕРНОВ. Знает он…

ИЛЬИН. Знаю. Попей с моё. Я в кошмарах столько шлялся по тому свету, сколько на этом не нагулял.  

ЗЕРНОВ. Вот и мне зависнуть надо.

ШВЕЦОВ. Как будто не знаю, зачем ко мне заявился мой старый товарищ. Виси.

ЗЕРНОВ. Спасибо. Живность в доме водится?

ИЛЬИН. От меня смерть шарахается, а он тараканов вспомнил… или ты, может, меня вшами хочешь оскорбить?

ЗЕРНОВ. Я о бабе.

ИЛЬИН. Ну, зачем ты так, о дамах, Роба. Нет у меня хозяйки. Меня теперь даже комары не кусают.

ЗЕРНОВ. А нет комаров. Травы-травы. В таком пекле только мошка держится. Кусачая.

ИЛЬИН. Я и говорю, обхожусь без всякого гнуса. Сам себе гнус.

ЗЕРНОВ. Дёрнешь?

ИЛЬИН. Нет, мне пока пива хватит. Водка по такой жаре опасна, у меня на мои похороны денег нет.

ЗЕРНОВ. Оплачу.

ИЛЬИН. Ударение у нас, на котором слоге?

ЗЕРНОВ. Расходы за мой счёт.

ИЛЬИН. Годится. Не забудь оставить канал для экстренной связи. У меня, в хате, прохладно. Деревянная хата – вещь.

ЗЕРНОВ. А я дёрну. (Достал из сумки бутылку водки, стопку, сырок.) У меня сын пропал. (Наливает водку.) Похоже, с концами. Поговорим потом. (Выпивает, закусывает.)

ИЛЬИН. Что значит «потом»! Живой хоть?

ЗЕРНОВ. Его не нашли, — бейсболку только… на болотах. Он от меня официально, засранец, ушёл. Записку оставил, мол, не хочу жить. Все транспортные магистрали обшарили, все чердаки, подвалы… кого только не тряханули. Воинскую часть подняли, не говоря уж о милиции. По нулям.

ИЛЬИН. Главное, тело не нашли. То есть жив. От отцов бегать — у вас наследственное…

ЗЕРНОВ. Не буди лихо, пока оно тихо.

ИЛЬИН. Ты сам ко мне пришёл. Сиди и терпи. То есть я продолжу мысль: вот оно, дитя растить без бабы. Давно пропал?

ЗЕРНОВ. Неделя. Травы-травы…

ИЛЬИН.  Я твоего, когда же видел? Точно, внука первого сентября в первый класс провожал, как раз с твоим Олежкой. Ему сейчас четырнадцать?

ЗЕРНОВ. Так ведь и мы тогда в последний раз виделись… восемь лет.

ИЛЬИН. А я смотрю, идёт… ну, думаю, зачастил Зернов. Давненько ты не зависал. Или имел наглость запивать без меня?

ЗЕРНОВ. Без тебя, как можно. Так и жил, всухую.

ИЛЬИН. Мать его, Олежкина, не объявлялась?

ЗЕРНОВ. Воняешь. Тебе, Витюха, в баню бы!

ИЛЬИН. Мечта.

ЗЕРНОВ. Вывезу.

ИЛЬИН. За сердце опасаюсь.

ЗЕРНОВ. Есть баня с медиками. Нагрузимся и поедем.

ИЛЬИН. Ну, что, пошли грузиться?  

ЗЕРНОВ. Погнали.

ИЛЬИН. С Богом. Банку надо поднять.

ЗЕРНОВ. Пусть валяется. Вдруг кому-то так же, как тебе.

ИЛЬИН. Сильно тебя шарахнуло, вечный жмот и — на тебе.

ЗЕРНОВ. Травы-травы. Споёшь?

ИЛЬИН. И споём…

ЗЕРНОВ. Не я, Вить, ты.

Зернов и Ильин входят в дом. Чуть погодя, Ильин выходит, подбирает банку, входит в дом.

ФРАГМЕНТ 6. Комната в квартире Ильина. В красном углу – икона Святой Троицы. Ильин пытается прибраться. На диване, под покрывалом, лежит Зернов.

ЗЕРНОВ (выбирается из-под одеяла). Ты чего?

ИЛЬИН. Третий день бьюсь над этой генеральной уборкой.

ЗЕРНОВ. Пятый.

ИЛЬИН. Почему?

ЗЕРНОВ. Потому что я здесь пятый день.

ИЛЬИН. Что ж я, с первого дня, что ли?

ЗЕРНОВ. Брось, всё равно насвинячим.

ИЛЬИН. А ты опять остаёшься?

ЗЕРНОВ. Мне здесь хорошо.

ИЛЬИН. Глянь в зеркало, и увидишь, как.

ЗЕРНОВ. Хоть как, главное, как в детстве.

ИЛЬИН. Что-то снилось?

ЗЕРНОВ. Ага. Не помню.

ИЛЬИН. То есть врёшь.

ЗЕРНОВ. Ага. У меня теперь только одна картинка в мозгу.

ИЛЬИН. То есть, когда отец тебя плавать учил?

ЗЕРНОВ. А ты, гад, откуда знаешь!?

ИЛЬИН. Мудрый потому что, попей с моё… нашарахаешься по людям в поисках похмела, наобщаешься… то есть мудрости наберёшься… выше Канта.

ЗЕРНОВ. Наливай.

ИЛЬИН. Меня больше не кантовать, всё, не пью.

ЗЕРНОВ (идёт к столу). Молодец. Травы-травы. Наливать?

ИЛЬИН. Не тронь, я сам мою дозу знаю.

ЗЕРНОВ. Плещи.

Ильин наливает водку, наводит порядок на столе.

Все дела по боку – хорошо. Только хреново, что спросонья знаю, какой сегодня день! Никогда не подумал бы, что пацан так плотно во мне сидит, как будто я рожал, а не та шмара… шконка привокзальная… падаль…

ИЛЬИН. Заткнись! Просил же, без матов чтоб. Иди, водка киснет.

ЗЕРНОВ (подходит к столу). А я не матюгался.

ИЛЬИН. Нельзя плохо говорить о женщинах. Тем более о маме своего ребёнка! Вообще, о матерях – только красиво, с любовью.

ЗЕРНОВ. Травы-травы. Не рублю, сам к земле гнётся от рогов, а ворчит.

ИЛЬИН. Ничего подобного, моя честно гуляла и в открытую ушла. Она ж не меня не любила, а моё пристрастие к алкоголю. Тепла мужского не хватало. Может, горяченького приготовить?

ЗЕРНОВ. Может. Давай, вздрогнем.

Ильин и Зернов выпивают. Пауза.

Как люди пьют эту гадость!

ИЛЬИН. Да, не мёд. Но твоё пойло, всё-таки, – качество.

ЗЕРНОВ. Вить, убери икону, пока я здесь, а?

ИЛЬИН. Спятил!

ЗЕРНОВ. Травы-травы… пожалуйста.

ИЛЬИН. То есть, и не думай!

ЗЕРНОВ. Натыкаюсь на неё взглядом постоянно, что-то жуткое.

ИЛЬИН. Что?

ЗЕРНОВ. Лица их напоминают… ну, как бы… вон то – Олег, то – чуть ли не я сам…

ИЛЬИН. А то?

ЗЕРНОВ. То? То.

ИЛЬИН. Отца твоего?

ЗЕРНОВ. Не знаю такого человека.

ИЛЬИН. Пить меньше надо. Икону убирай, не убирай, а душу, куда засунешь? Нет, пусть висит: мне не так страшно, а тебе полезно.

ЗЕРНОВ. Сволочь ты.

ИЛЬИН. Ага, нашёл крайнего. Ты насчёт отца справки наводил?

ЗЕРНОВ. Повторяю: не знаю такого человека.

ИЛЬИН. Гений финансов местного разлива… трус.

ЗЕРНОВ. Хорош обзываться! Да он сдох давно, надеюсь. Не напоминай без нужды, взбешусь ведь. Ты спеть обещал.

ИЛЬИН. Метать бисер перед свиньями, ещё чего.

Стук в дверь.

А вот и люди, слава богу. (Уходит в прихожую.) Первое событие за три дня.

ЗЕРНОВ. За пять. Я выпью. (Наливает полный стакан водки, выпил.) О.

Входят Ильин и Следователь.

ИЛЬИН. Не поверишь, к тебе.

ЗЕРНОВ. Травы-травы. А я здесь не живу, потому меня здесь нет.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Следователь городской прокуратуры Кошкин. (Показывает удостоверение.)

ЗЕРНОВ. Витёк, а стаканами лучше.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Гражданин Зернов Роберт Николаевич?

ЗЕРНОВ. Пока не рухнули, прошвырнёмся за новой партией? Тут мало.

ИЛЬИН. Кончай, то есть к тебе человек пришёл.

ЗЕРНОВ. Человеки без приглашения не ходят. Чего тебе, гражданин?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вы – мне?

ЗЕРНОВ. Витюха, он глухой, мне не о чем с ним поговорить.

ИЛЬИН. Простите его, товарищ Кошкин, перебрал человек…

ЗЕРНОВ. А я к тебе тоже без приглашения заявился, так что, человеческого во мне не больше, чем в нём. Короче?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Только хамить не надо.

ЗЕРНОВ. Ну, и?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вчера на болоте нашли останки подростка…

ЗЕРНОВ. Стоп. Хватит. Не к столу же. Как вы меня разыскали?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вашему соседу позвонил прокурор города…

ЗЕРНОВ. Точно он?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Да, мэр, Швецов Сергей Павлович…

ИЛЬИН. Смотри-ка, в курсе, оказывается. А сам не пришёл, как бывало. Брезгует? Или рейтинг блюдёт? Слышал, кончается выборный балаган в стране? Давно пора. У нас не простая страна, у нас империя… если хотим сохраниться.

ЗЕРНОВ. На болоте!

ИЛЬИН. И что? Хоть и болото, а Родина, однако. Извини, ты не о том…

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вот я и пришёл за вами, чтобы сходить, опознать…

ЗЕРНОВ. Выпьете?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Рановато.

ЗЕРНОВ. Травы-травы. Я не пойду.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. В смысле?

ИЛЬИН. То есть?

ЗЕРНОВ. Не пойду в морг. Ненавижу морги. Не переношу.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Но кто-то же из близких должен…

ЗЕРНОВ. Я не близкий! Я далёкий! Иначе он не сбежал бы! И не сдох бы, как подонок. Чего ему на болоте-то было? Травы-травы. Объясни, сыскарь!

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Насколько могу судить, парень точно знал человека, от которого бежал. Понимал, что его накроют по всем официальным направлениям. А через болото кратчайший путь в Пермскую область. Там искать, пока-то спохватились бы. Сообразительный парнишка. Но через болото тащиться подготовленным надо, и, как минимум, сутки. Так труп и нашли-то в километре от начала лежнёвки.

ЗЕРНОВ. Не смогу. Слабак я, да! Слабак. Не пойду.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ну, может, по фотографиям…

ЗЕРНОВ. Давай.

ИЛЬИН. Да вы проходите, присаживайтесь…

СЛЕДОВАТЕЛЬ (подаёт фотографии Зернову). Вот. Я сам отец…

ЗЕРНОВ. Да срать мне, кто ты. (Взял фотографии, глядит.) Травы-травы. Так ведь нет лица! Ничего живого!

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Звери, птицы похоже, объели, выклевали.

ИЛЬИН. Дай, гляну. (Забирает фотографии.)

ЗЕРНОВ. Слышь, Витюха, зверь вернулся в наши края, птицы налетели. Промышленность легла, природа тут же восстановилась. Может, ну, её – цивилизацию? Пусть всё восстанавливается, как было, возрождается.

ИЛЬИН. Ужас. Как тут опознать можно…

ЗЕРНОВ. Так, какого хрена, он меня в морг зовёт!

СЛЕДОВАТЕЛЬ. По одежде хотя бы…

ЗЕРНОВ. Одежда – да, смахивает, сам покупал.

ИЛЬИН. В крутом магазине, то есть особенная?

ЗЕРНОВ. Я его в чёрном теле держал, значит, одевался, как все.

ИЛЬИН. То есть, может, и не он.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Есть, возможно, какие-то метки, личные вещи…

ЗЕРНОВ. На фотографии же не разберёшь.

ИЛЬИН. Так тебя потому и приглашают в морг.

ЗЕРНОВ. Я сам каждую вещь покупал. Сам Олежку с пелёнок обстирывал, купал… да я его, как облупленного! А он меня ненавидит. И ушёл. Отца родного, подлец, мордой в дерьмо! За что? За то, что я из него настоящего мужика лепил? Он же и спортсмен, и музыкант, и в школе отличник… он, как все, но лучше всех. И сделал его я! Как не понимать такой простоты? И что мне теперь? Ни сына, ни отца… и вообще живой души рядом… болтаюсь, как дерьмо в проруби. Да смирился я со смертью сына, смирился. Глупая смерть, не для такой смерти я его жизни учил. Но уж есть, как есть. Только мне-то!? Я богат, как хрен знает, что, у меня влияния в Москве больше, чем у губернатора… я могу общественно-политический строй поменять в этом городе, да хоть во всём крае, и что!? Что!? Если есть Бог, у Него ко мне, конечно, большой счёт, понимаю. И парнишку моего он потому и забрал, чтобы мне насолить. Он — что, не понимает, ведь я не сломаюсь, не согнусь даже. Это я буду гнуть и ломать. Он — что, дурак? Я русский мужик и меня голыми руками не сцапать. Пусть у меня теперь нет смысла жить, но я же всё равно буду. Несмотря ни на что. Только нежности от меня теперь уже точно не дождёшься. Даже если я сам её жду. Я тебя, Ильин, просил убрать икону, пока я здесь?

ИЛЬИН. Просил.

ЗЕРНОВ. Так убери!

ИЛЬИН. Нет.

ЗЕРНОВ. Почему?

ИЛЬИН. Не хочу.

ЗЕРНОВ. Ты пьёшь, жрёшь за мой счёт…

ИЛЬИН. Три дня считаешь за всю мою жизнь?

ЗЕРНОВ. Не три, — пять! Я тебя похмелил! Ты сегодня жив, благодаря мне, и не хочешь сделать такую малость?

ИЛЬИН. Во-первых, икона – не малость. Во-вторых, лучше я сдох бы, чем так жить. В-третьих, я тебя в гости не звал и ничего у тебя не просил. Это ты сегодня жив, благодаря мне.

ЗЕРНОВ. Лучше я сдох бы!

ИЛЬИН. Ну, что ты за мной повторяешь? Я эту мысль первее высказал.

ЗЕРНОВ. Разве? Ну, ты дурной, Витюха…

ИЛЬИН. Одно радует, пью с ещё большим идиотом, чем сам…

Ильин и Зернов смеются.

ИЛЬИН. Так если ничего в останках не разобрать, а можно — по вещам, так зачем идти в морг?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ну, в общем, да…

ЗЕРНОВ. А я пойду. Из принципа.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Можно экспертизу ДНК заказать, но долго и дорого.

ЗЕРНОВ. Издеваешься?

ИЛЬИН. Всё будет быстро и оплачено сполна.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Наука имеет свои сроки.

ЗЕРНОВ. А деньги – свои.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Значит, делать экспертизу?

ЗЕРНОВ. Зачем?

ИЛЬИН. Да сделай, чтоб совесть была чиста.

ЗЕРНОВ. Посмотрим… в морге решу.  

ИЛЬИН. С тобой пойду. Хочешь?

ЗЕРНОВ. Куда?

ИЛЬИН. В морг.

ЗЕРНОВ. Хочу. Только сначала накатим, потом ты споёшь, как обещал.

ИЛЬИН. Да какие песни, Роба! Потом…

ЗЕРНОВ. Потом я сюда не вернусь. Потом, Виктор Андреевич, не будет. Травы-травы. Гражданин Кошкин, присоединяйтесь. Нечего ломаться, ты не чистюля, видно же.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Пью, но «тыкать» мне не надо! Могу и вмазать!

ЗЕРНОВ. Так я и предлагаю вмазать. Чего на меня все наезжать стали?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Привыкли командовать…

ЗЕРНОВ. Не-а, наоборот, привык помалкивать, а тут прорвало, вот и не получается. Извини, дружище? В смысле, прошу прощения, ага?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Да нет проблем. (Пожимает протянутую руку Зернова.)

ЗЕРНОВ.  Вить, плещи, и тащи гармошку. Ладно, господин Кошкин, не горячитесь. Сегодня мне хуже, чем вам, так что, не обижайся, прокурор.

Ильин наливает водку.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я не прокурор…

ЗЕРНОВ. Неисповедимы пути. Хочешь – сделаем.

ИЛЬИН. К употреблению готово.  

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Пока не стал, не могу себе позволить, сегодняшний прокурор так отделает, на гражданку не пришлось бы уйти.

ЗЕРНОВ. Травы-травы. Плюньте. Уладим. Верите?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вы-то можете.

ЗЕРНОВ. Вот именно.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Не стоит из-за ста граммов авторитет применять…

ЗЕРНОВ. Нам в морг идти, а он: «стоит, не стоит». Ну, за жизнь.

Все выпивают.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ого!.. водочка… да!

ЗЕРНОВ. Вот потому и не болит голова у дятла, что долбит он природу, а не химию. Рояль-то, где?

ИЛЬИН (снимает со шкафа футляр, вынимает аккордеон). Здесь, здесь.  То есть, что споём?

ЗЕРНОВ. Не споём, а споёшь. Знаете ли вы, прокурор Кошкин, что перед вами сам Виктор Ильин – автор песен!?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Кто ж его не знает. Признаться, с удовольствием отправился сюда. Мы ваши песни всю жизнь поём, когда собираемся с друзьями… семьями, и просто так – мурлычешь себе под нос.

ЗЕРНОВ. Всю жизнь. А, Вить?

ИЛЬИН. Всю жизнь. (Наигрывает на аккордеоне.)

ЗЕРНОВ. Хорошо как… клавесин берём с собой.

ИЛЬИН. Куда?

ЗЕРНОВ. В морг.

ИЛЬИН. Охрендел!?

ЗЕРНОВ. Сказал, берём.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ничего себе, будет процессия с опознанием.

ЗЕРНОВ. Будет, Кошкин, будет. А сколько песен сочинил он при мне! Правда, Вить?

ИЛЬИН. Правда.

ЗЕРНОВ. Я, может, потому озверел, что последние восемь лет сюда не приходил. И пацанёнка потерял…

ИЛЬИН. Мы с Робой, с Робертом Николаевичем то есть, вместе в духовой оркестр ходили, во Дворце пионеров. Зернов на валторне играл! Вы можете себе представить? То есть на валторне! Это же… в общем, кроме него никто не сумел даже дудеть прилично, я не смог. А он смог! Да как! Зернов – божественный валторнист.

ЗЕРНОВ. Травы-травы.

ИЛЬИН. Истины ради надо признать, то есть он такой, наученный, уже приехал, не здесь Зернов учился. Он не местный. Ленинградец.

ЗЕРНОВ. Заткнись. Спой, Вить.

ИЛЬИН. А помнишь «Ревэ та стогне Днипр широкий»? Был у нас руководитель, набрался он как-то по самую жёрдочку перед концертом. Короче, мы этот «Ревэ та стогне» 26 раз подряд сыграли. Слушатели плакали от восторга. Мы сами чуть не передохли от стыда. Зато получили важнейший урок: искусства должно быть в меру.

ЗЕРНОВ. Спой.

ИЛЬИН. То есть из меня вырос обыденный гармошечник.

ЗЕРНОВ. Ты, Ильин, гений мелодии. Прикинь, Кошкин, перед нами сидит и нажимает на музыку совершенно необразованная скотина, родом из посёлка Лесозаводского. Но песни-то у него на чьи стихи!.. ни одного прокола: Пушкин, Фет, Шпаликов, Поженян… да и бабы все — там и Цветаева, и Анна Андреевна… а у Есенина твоего, как там: типа, «я собираю пробки – душу свою затыкать». А!?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я думал, что Ильин вообще… ну, того… уже давно…

ЗЕРНОВ. Травы-травы. Да жив он, жив.

ИЛЬИН. Пока пью, значит, мне больно, то есть живу. А!?

ЗЕРНОВ. У Есенина там дальше про пацана, мол, тот стоит чего-то, ковыряет в носу, а он – ему, типа, — «Ковыряй, ковыряй, мой милый, суй туда палец весь, но только вот с этой силой в душу мою не лезь».

Ильин поёт.

ФРАГМЕНТ 7. Контора. В кабинете Зернов занимается бумагами. Сигналит селектор.

ЗЕРНОВ (нажал клавишу). Да?

ГОЛОС. Охрана.

ЗЕРНОВ. Вижу лампочку, не дурак. Иванов, ты?

ГОЛОС. Я, Роберт Николаевич.

ЗЕРНОВ. Давай, короче.

ГОЛОС. К вам посетители, Роберт Николаевич. Двое.

ЗЕРНОВ. Ну!?

ГОЛОС. Ваша жена…

ЗЕРНОВ. У меня нет жены! Травы-травы…

ГОЛОС. Ну, в смысле вдова… то есть мать вашего покойного сына.

ЗЕРНОВ. Приехала на похороны, как я понимаю, спустя неделю. Узнала ведь как-то. Гнать её.

ГОЛОС. Она буянит.

ЗЕРНОВ. Вызвать наряд милиции. Она ж наверняка под шафэ?

ГОЛОС. Похоже…

ЗЕРНОВ. Похоже или да?

ГОЛОС. Да.

ЗЕРНОВ. В вытрезвитель её. Пятнадцать суток и – вон из города. Сам проследишь, понял?

ГОЛОС. Да.

ЗЕРНОВ. И денег не давать ни гроша! Потом начальник вытрезвителя пусть со мной свяжется. Вопросы?

ГОЛОС. Ясно. И второй… тут. Говорит, что по поводу валторны.

ЗЕРНОВ (после паузы). Что?

ГОЛОС. Валторну принёс, пожилой старик.

ЗЕРНОВ. Он потому и пожилой, что старик. (Пауза.)

ГОЛОС. Вот.

ЗЕРНОВ. Потому и старик, что пожилой. (Пауза.)

ГОЛОС. Да.

ЗЕРНОВ. Пусть войдёт. Иванов, насчёт суки потом доложишь.

ГОЛОС. Какой? А, понял.

ЗЕРНОВ. Иванов – ты, Иванов, и больше никто. (Выключает связь.) Валторну принёс. Что за крендель?

Стук в дверь.

Войдите.

Входит Попов, с футляром в руке.

ПОПОВ. Доброе утро, Роберт Николаевич, здравствуйте.

ЗЕРНОВ. Присаживайтесь.

ПОПОВ. Зачем. (Кладёт футляр на стул.) Здесь валторна, старинной работы, немецкая. Мундштуки «баховские». Смазана, начищена, как положено. И главное, примите соболезнование. Смерть сына – это… это. Всё. Прощайте. (Идёт на выход, взялся за ручку двери.)

ЗЕРНОВ. И всё?

ПОПОВ. А что ещё…

ЗЕРНОВ. Подарок, что ли?

ПОПОВ. Хотел бы продать, давно уже толкнул бы. И похуже времена бывали, так что.

ЗЕРНОВ. Алексей  Пантелеймонович?

ПОПОВ. Надо же, запомнили.

ЗЕРНОВ. Не запомнил, а вспомнил. Травы-травы.

ПОПОВ. Я думал, охранник доложил, как звать.

ЗЕРНОВ. И не вспомнил, а не забывал. Алексей Пантелеймонович Попов – руководитель детского духового оркестра Дворца пионеров и школьников.

ПОПОВ. И не только детского.

ЗЕРНОВ. Травы-травы. И не только детского. Только я ходил всего год и во взрослый состав не просился.

ПОПОВ. А зря. Талант. Не в таланте только дело. Для валторны не всякие губы подходят. А дыхалка! Значит, узнал.

ЗЕРНОВ. Присаживайтесь.

ПОПОВ. Спасибо, пойду. Вы занятой человек…

ЗЕРНОВ. Всего год, и то не регулярно. А запомнили…

ПОПОВ. Всех благ.

ЗЕРНОВ. Постойте! Расскажите о себе-то хоть…

ПОПОВ. Доживаю.

ЗЕРНОВ. Один или как?

ПОПОВ. Вроде один, а вроде и нет. Не знаю.

ЗЕРНОВ. Позвольте помочь вам материально, Алексей…

ПОПОВ. Не смей, парень. Я не побираться пришёл. Я тебе инструмент принёс, как бы наследство… саму музыку! Засунь свою материальность в зад, Зернов, и не показывайся мне больше на глаза, пока я не сдох, понял!? Засранец. Там, в футляре, вечность! А он мне — бумагу для подтирки… с водяными знаками. Бред. Там женщина дожидается, а он со мной лясы точить собрался. Раньше надо было! Ты – валторнист, а не бухгалтер, понял? Там, в футляре, то, что старше меня в два раза, и будет быть ещё ого-го, сколько. Не поверите, Роберт Николаевич, помирать буду, вспомню тот звук, что вы выдали однажды, помните, когда мы ко Дню пионерии репетировали, в музыкальном театре? Чистый, долгий… волшебный, ох, какие обертона! Да пошёл ты. Хотя, знаешь, прикажи своим, чтоб посошок мне там, в предбаннике, организовали, а?

ЗЕРНОВ. Конечно.

ПОПОВ. Ну, живи.

ЗЕРНОВ. Вопрос! С чего вдруг?

ПОПОВ. А, да в газете прочитал статью о вас. Дай, думаю, сползаю…

ЗЕРНОВ. Статья обо мне!?

ПОПОВ. Не читали? У меня есть. Оставлю, мне уже не надо. (Вынимает из кармана газету, кладёт на стул.)

ЗЕРНОВ. Кто ж посмел-то…

ПОПОВ. Разберись, тут надо. И биография ваша так, как кто рядом стоял и записывал. Складно написано, литературно. Но как-то грязненько. Не люблю я эти времена. Ну, прощай.

ЗЕРНОВ. До свидания.

ПОПОВ. Да? Смотри сам. Буду рад встретиться. Роба, не забудь посошок, трубы горят. (Уходит.)

ЗЕРНОВ (по селектору). Охрана?

ГОЛОС. Да.

ЗЕРНОВ. Организуйте стол для Алексея Пантелеймоновича, ну, там, с собой упакуйте. Сообразите.

ГОЛОС. Хорошо.

ЗЕРНОВ. И адрес возьмите.

ГОЛОС. Хорошо.

ЗЕРНОВ. Да, пусть баба войдёт.

ГОЛОС. Так повязали её уже и увезли, как приказали…

ЗЕРНОВ. Ладно. Пусть начальник вытрезвителя со мной свяжется.

ГОЛОС. Уже сказано.

ЗЕРНОВ. Со стариком, чтоб нежно там у меня!

ГОЛОС ПОПОВА. Сам ты старик! И нежностей я не люблю.

ЗЕРНОВ. Всего доброго, Алексей Пантелемонович, до свидания.

ГОЛОС ПОПОВА. Привет.

ЗЕРНОВ (выключил связь). Травы-травы. (Открывает футляр, достаёт валторну – поглядывает в сторону стула, где лежит газета.) О, чёрт, не может быть! (Вынимает из футляра картонку.) Ясное дело: икона Святой Троицы. Прямо, как взбесились все, чтоб меня достать. (Бросает картону в футляр.) Ну-ка, ну-ка? (Вставляет мундштук, подносит валторну к губам, отставляет от себя, кладёт в футляр.) Не-а. Не выйдет. (Закрывает футляр, подходит к стулу у дверей, берёт газету.) С фотографией, блин. (Читает.) «Местный миллионер довёл до самоубийства собственного сына». Чтооооо!? (Задыхается.) Ааа…

Гаснет свет. Почти тут же свет включается.

ФРАГМЕНТ 8. Исповедальня. Икона Святой Троицы виднее всех. Настенный хронометр. Зернов.

ЗЕРНОВ (глядит на хронометр). Без двух двенадцать. (Глядит на икону Святой Троицы.) Ну, и что? Чего надо? (Подходит.) Чего? (Протягивает руку, пальцем стирает слезу.) Забрызгали. Ё-маё, ещё, что ли? (Стирает слезу.) Ох, ты ж, господи боже ты мой… ребята, вы чего, в натуре, плачете!? Нет, нет… нет! (Задыхается, падает на колени.) Я вынырну, нет! (Кричит.) Ааа! (Падает ниц.)

Гаснет свет. Почти тут же свет включается.

ФРАГМЕНТ 9. Осень. Деревенское кладбище. У могилы сидит Зернов. В зарослях, в него целится из снайперской винтовки человек в маске.

ЗЕРНОВ (не оборачивается). Постой стрелять! Слышишь? Успеешь стрельнуть, на деревенском кладбище, кто нам помешает разобраться, каждый со своим. Прошла минута, осталось — две. А там пуляй. И хрен с нами, с обоими.

Человек в маске опустил винтовку.

Опустил ружьё, что ли? Если опустил, спасибо. Но две минуты, не больше, ага? Не тяни. О, туманом потянуло… с речки. Ничего, не промахнёшься, ближе подойдёшь, если понадобиться. Но только две минуты!

Туман заволакивает Зернова и человека в маске.

ФРАГМЕНТ 10. Лето. Холл в доме Швецова и Зернова. Входит Швецов, в спортивной одежде, с двумя парами боксёрских перчаток через плечо. Швецов сбросил перчатки на журнальный столик, взял почту, бегло просмотрел. Одну из газет выбрал, и, читая, идёт к бару, готовит коктейль. С улицы входит Зернов. Зернов замер, вперил взгляд в Швецова.

ШВЕЦОВ. Коктейль будешь? Или теперь ты исключительно чистый продукт предпочитаешь? Извини, самогон не держим. Лихой у тебя запой получился. А дела стоят. Нет, конечно, твой бухгалтер на месте и по смете всё проплачивает, как в аптеке. Но. Мы же не в аптеке трудимся, Зернов, согласись. И покуда не на зоне, где шаг в сторону – расстрел. Сколько всего выскакивает, выплывает, выруливает в процессе выборной кампании, тебе ли не знать. А без тебя, хоть тресни. Через неделю, между прочим, последний срок регистрации кандидатов. Вдруг кто непредвиденный? Тут надо быть в теме, в тонусе…. э, ты чего? Ты чего на меня уставился? О, да ты чёрный весь. Врача? Баню? А то в спортзал спустимся? Я с удовольствием тебя, хиляка, попрессую, бокс — отличный массаж для мужчины. Или ты всё ещё газуешь?

ЗЕРНОВ. Статья в газете – твоя работа.

ШВЕЦОВ. Мало ли статей, мало ли газет в моих руках. А, ты про ту, где насчёт миллионера, который довёл сына? Я-то при чём, привет борзописцам.

ЗЕРНОВ (вынимает из кармана газету, читает). «Пьяный отец, с собутыльниками, вывез, трепещущего от ужаса, сына и бросил в воду. Правда, прежде, ему с трудом удалось вырвать из мальчишечьих рук футляр с заветной валторной. А сын стал тонуть, по-настоящему. Отец это понял раньше всех и бросился в воду. Отец не сразу заметил, что мальчик ударился головой о борт катера. Вот, как бывает: отец спас сына от смерти, которую сам же ему и организовал. Не правда ли, наводит на размышления? Потом сын бежал от отца, проклиная, и оказался в нашем городе, где жил, с семьёй, брат его покойной матери. Дядя и направил его на финансовую стезю. И наш герой, Зернов Роберт Николаевич, с тех пор ходит с огромным шрамом на лице, ненавидит море и не играет на валторне. Он – подпольный миллионер. Человек, который как хочет, распоряжается нашими, с вами, дорогие читатели, деньгами».

ШВЕЦОВ. Коряво написано, правда? Повывелись стилисты.

ЗЕРНОВ. Кроме тебя и Витьки Ильина, это рассказать некому.

ШВЕЦОВ. Заело. Хорошо. А-то ты совсем распоясался. Меня унижать! Теперь ты понял, что стоишь не дороже меня? Я, говорит, навеки, а ты, говорит, временный. Мол, захочу — вышвырну на помойку.

ЗЕРНОВ (надевает боксёрские перчатки). Захочу – вышвырну.

ШВЕЦОВ. Не тронь! Это раритет!

ЗЕРНОВ. Это я купил. Это моё. И дом этот мой. И трусы твои на мои деньги куплены. Ты, мразь, мне войну объявил, что ли? (Подходит к Швецову.)

ШВЕЦОВ. Кто мразь!

ЗЕРНОВ. Надевай перчатки, слизняк, не-то…

ШВЕЦОВ. Угомонись, дохляк. В тебе центнер сала и ни грамма мышц, на кого ты прёшь, пёс шелудивый…

ЗЕРНОВ. Я тебе всё прощаю, друг, и первую сигарету, и первую водку, и первую шмару… потому что это была наша жизнь. Но то, что было до тебя – это моя жизнь. И никому не позволю лапать её. Бери перчатки.

ШВЕЦОВ. Да отвали ты…

ЗЕРНОВ. Не возьмёшь?

ШВЕЦОВ. И не подумаю.

Зернов ударил Швецова, тот отшатнулся.

Баба ты.

Зернов нанёс  серию ударов, Швецов с трудом защищался. Зернов выдохся, опустил руки. Швецов ударил Зернова в челюсть, тот упал навзничь.

Вот так надо бить.

Швецов облил Зернова водой, тот очнулся. Швецов стащил перчатки с безвольных рук Зернова.

Хватит ребячиться. Заходи потом ко мне, извинимся друг перед другом, разопьём мировую и займёмся делами. Будем жить, как жили, Роба. У нас классная связка. (Забрал вторую пару перчаток, уходит.)

ЗЕРНОВ (поднялся, подошёл к бару, выпил коктейль Швецова). Вкусно. (По мобильному телефону.) Андрей, это я. Останови все платежи по Швецову. Что можешь вытащить обратно, тащи. Нет, у меня будет свой кандидат. Политтехнологи из Москвы на месте? Главного – ко мне, я буду через час. Никому ни слова. И дай там команду, чтобы приготовили мне загородный дом… для жизни, Андрей, для жизни. Всё. (Убирает телефон.) Нет, Серый, больше тебе никогда уже не будет вкусно.

ФРАГМЕНТ 11. Дом Ильина. На крыльце Ильин. Входит Зернов.

ЗЕРНОВ. Жив?

ИЛЬИН. А что это ты сегодня без сумки?

ЗЕРНОВ. Не подумал. Деньгами возьмёшь?

ИЛЬИН. Здесь мой дом, а не бордель! То есть тебя я принимаю, как друга, а не как клиента!

ЗЕРНОВ. Ну-ну. С юмором у тебя всё хуже.

ИЛЬИН. На всякий трезвый юмор, знаешь, сколько терпения надо… так хоть ты не испытывай. Проходи, он ждёт тебя.

ЗЕРНОВ. А ты не хочешь присутствовать?

ИЛЬИН. Не хочу. То есть дай на пиво?

ЗЕРНОВ (вынимает из кармана деньги). На. Только без обид, здесь больше, чем на банку.

ИЛЬИН (взял деньги). Ничего, смирение – мой конёк. Схожу в лабаз. Роба, может, не надо, а?

ЗЕРНОВ. Ты насчёт Валерки? Сам решит.

ИЛЬИН. Что ты мне паришь, Зернов, а-то я тебя не знаю, укатаешь ведь пацана, ахнуть забудет.

ЗЕРНОВ. Пацану тридцать два года. Обещаю, укатывать не стану. Слышь, а над соседним подъездом тоже икона висит?

ИЛЬИН. Нет, конечно.

ЗЕРНОВ. Почему «конечно»?

ИЛЬИН. Потому что ты туда не ходишь.

ЗЕРНОВ. Не понял?

ИЛЬИН. То есть, если бы ты понимал высокое, Роба, то шёл бы сейчас со мной за водкой.

ЗЕРНОВ. Интересно, на какие деньги.

ИЛЬИН. Логично.

ЗЕРНОВ. А и были бы деньги, всё равно не шёл бы. Я уже давно спился бы и отдыхал бы на кладбище.

ИЛЬИН. Скорее всего. То есть ты во всяком грехе – редкостный псих. (Уходит.)

ЗЕРНОВ. Эх, забраться бы в психушку на всю оставшуюся жизнь. И психовать… и психовать. (Входит в дом.)

ФРАГМЕНТ 12. Квартира Ильина. У окна Валерий. Входит Зернов.

ВАЛЕРИЙ. Здравствуйте, Роберт Николаевич.

ЗЕРНОВ. Привет. Да, Роберт Николаевич – это совсем не дядя Роба. Ты чего такой напряжённый, брось, не съем. Или колыбельную спеть, помнишь?

ВАЛЕРИЙ. Помню. А ещё помню, что пели вы мне её по чужим людям. И оба пьяные в хлам. Помню даже, как однажды мне её всем застольем пели, глоток десять.

ЗЕРНОВ. Да уж, жизнь ты знаешь. Не спрашиваю, как ты, что ты, потому что уже знаю. А душу свою ты мне всё равно не откроешь. Да и бог с ней, с твоей душой, тут со своей управиться бы. Итак. Ты выдвинулся в кандидаты на пост мэра, как независимый кандидат. Но официальной регистрации тебе не получить, потому, как ни подписей не собрал, ни денег на залог.

ВАЛЕРИЙ. Я не собирал подписи и тем более не думал платить. Моя задача была выйти на трибуну…

ЗЕРНОВ. Знаю. Ты хороший, уважаемый, школьный учитель, Валерка, то есть человек на своём месте. На кой чёрт тебе общественные заморочки?

ВАЛЕРИЙ. Боюсь, я слишком внимательно слушал ваши колыбельные. Там всё — о добре, о счастье, о дружбе, а главное — о любви. Что-нибудь из перечисленного свойственно нынешней власти? Или дядя Серёжа не горланил  вместе с вами?

ЗЕРНОВ. Ты о Швецове? Да уж. У вашего мэра был замечательный лирический тенор, несмотря на кувалды вместо рук.

ВАЛЕРИЙ. У вашего?

ЗЕРНОВ. У вашего, у вашего. Для меня он не мэр, а так – сосед по жизни. И, прежде всего, потому, Валерка, никому не говорил, ваш город так и не стал мне родным. Я так и остался ленинградцем.

ВАЛЕРИЙ. Что ж не возвращаетесь?

ЗЕРНОВ. А вот этого я и тебе говорить не намерен. Была такая песня: «Не возвращайтесь к былым возлюбленным, былых возлюбленных на свете нет». То есть на самом деле мэром ты быть не хочешь?

ВАЛЕРИЙ. Нет, конечно!

ЗЕРНОВ. А вот один мой знакомый москвич, классный социолог, который, естественно, занимается на сегодня выборными технологиями, выдал расклад: из всех выдвинувшихся, только ты можешь выиграть выборы у ныне действующего мэра.

ВАЛЕРИЙ. Как это!?

ЗЕРНОВ. А хрен его знает, сынок, я в чужих ремёслах не дока, своего хватает. Кстати, о деньгах. Выиграть ты можешь, конечно, при солидных вливаниях. Я плачу.

ВАЛЕРИЙ. То есть?

ЗЕРНОВ. Сегодня вносим залог, завтра начинаем твою предвыборную кампанию. Если, конечно, ты согласен.

ВАЛЕРИЙ. Дядя Роба! Я не понял, вы поругались с дядей Серёжей?

ЗЕРНОВ. Да. Но в первый раз, что ли? Сам знаешь, мы с ним только и делали, что собачились. Но на сегодняшний день пришла пора нового города. Если ты, конечно, понимаешь, о чём я?

ВАЛЕРИЙ. Конечно!

ЗЕРНОВ. То есть ты согласен.

ВАЛЕРИЙ. Стать мэром!? Нет, нет, нет!

Входит Ильин, с пакетом.

ИЛЬИН (вынимает из пакета банки пива). Молодец, сынок. Не ходи в политику, козлёночком станешь.

ЗЕРНОВ. Тогда уж козлом.

ВАЛЕРИЙ. Вот именно.

ИЛЬИН. Ну, по пиву?

ВАЛЕРИЙ. Пап, аккуратнее, пожалуйста. А вы, дядя Роба, не давайте ему денег…

ИЛЬИН. Слыхал? Наглец. Родного отца позорит. (Пьёт пиво.)

ЗЕРНОВ. Не слышу возмущения в голосе.

ИЛЬИН. А что, он неправ, разве?

ЗЕРНОВ. Валера. Позволю себе процитировать ещё один великий шлягер: «Раньше думай о Родине, а потом о себе».

ИЛЬИН. Все песни помнит, ещё умел бы петь.

ЗЕРНОВ. Валера?

ВАЛЕРИЙ. Ну, дайте подумать-то!

ЗЕРНОВ. Нет времени, сегодня последний день.

ВАЛЕРИЙ. Ну, не подумать, так хоть сообразить!

ЗЕРНОВ. Соображай.

ВАЛЕРИЙ. Пойду, прогуляюсь.

ЗЕРНОВ. Полчаса хватит?

ВАЛЕРИЙ. Да. (На пороге.) Папа…

ИЛЬИН. Всё будет правильно, сынок.

ВАЛЕРИЙ. Да я о пиве!

ИЛЬИН. И я не про выборы.

Валерий уходит.

Ну, как тебе мой? Всё-таки, лучше, что он остался не со мной. Женское воспитание должно быть постоянным, а мужского достаточно изредка. Что ты опять на икону уставился? Не сниму.

ЗЕРНОВ. Ну, молишься ты, просишь у Бога, и что?

ИЛЬИН. Я не молюсь и ничего не прошу. Молиться неловко как-то, а так у меня всё есть, кроме похмелки, и то находится… ангелов в русском народе всегда на одного больше, чем чертей. Уж я знаю, намаялся с ними. В чём преимущество алкаша: у нас на весь день всего одна мысль – где похмелиться? Правда, одна такая тема перевешивает все судьбы мира. Спасибо, кстати, тебе за последний запой, я хоть за аккордеон подержался. Совсем оскотинился.

ЗЕРНОВ. Люди же молятся, просят, и что? Вот. И ничего.

ИЛЬИН. А ты, откуда знаешь? Вот возьми и попроси.

ЗЕРНОВ. У меня тоже всё есть. Кроме сына.

ИЛЬИН. Чего ты гонишь! Сын у тебя есть! Ну, умер, погиб, но ведь есть!

ЗЕРНОВ. Икон понавешали, травы-травы, а они – картинки, картонки.

ИЛЬИН. Хватит в моём доме богохульствовать. Не ной, а обратись к Святой Троице с конкретной просьбой, выполнят – хорошо, нет – живи дальше.

ЗЕРНОВ. И попрошу!

ИЛЬИН. Проси.

ЗЕРНОВ. Хочу, чтобы сын мой воскрес!

ИЛЬИН. Дурак ты, Зернов, и не лечишься. Может, водочки?

ЗЕРНОВ. Да пошёл ты.

Стук в дверь.

ИЛЬИН. Дружки на пойло – как мухи на мёд…

ЗЕРНОВ. Это может быть Кошкин ко мне.

ИЛЬИН. Кошкин?

ЗЕРНОВ. Ну, прокурорский, мы с ним пили…

ИЛЬИН. А, опознание… да. (Идёт к двери.)

ЗЕРНОВ. Ехал к тебе, он позвонил, попросил встретиться срочно…

ИЛЬИН. Не извиняйся, бесплатного пива не бывает. (Открывает дверь.)

Входит Следователь.

ИЛЬИН. Здорово, Кошкин, мышки к осмотру построены.

ЗЕРНОВ. Привет. Что-то конфиденциальное?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Да… нет. Заключение экспертизы по ДНК, из Санкт — Петербурга. Мы похоронили не вашего сына. (После паузы.) Вот, за что я люблю нашу Родину: здесь любят терять нарочно, чтобы было, что обретать.

ЗЕРНОВ. Травы-травы. Детский сад.

ФРАГМЕНТ 13. Контора. В кабинете Зернов занимается бумагами. Сигналит селектор.

ЗЕРНОВ (нажал клавишу). Да?

ГОЛОС. Охрана.

ЗЕРНОВ. Вижу лампочку, не дурак. Иванов, ты?

ГОЛОС. Я, Роберт Николаевич.

ЗЕРНОВ. Давай, короче.

ГОЛОС. К вам посетители, Роберт Николаевич. Двое.

ЗЕРНОВ. Ну!?

ГОЛОС. Ваша жена…

ЗЕРНОВ. Травы-травы. Бесится?

ГОЛОС. Да нет, ведёт себя мирно.

ЗЕРНОВ. Транспортируйте её домой… ко мне домой. Только не кантовать!.. в смысле, не наливать. Скажешь, я буду вечером с ней беседовать.

ГОЛОС. Ясно. И ещё какой-то мужчина, Кошкин Анатолий Ильич.

ЗЕРНОВ. Пусть входит. Всё. (Выключает селектор.) Вот тебе и картинки с картонками, Зернов, попросил – на. Совпадение? Интересно, чем придётся расплачиваться.

Стук в дверь.

Входите.

Входит Кошкин.

КОШКИН. Кошкин. Мне сын сказал…

ЗЕРНОВ. Проходите, проходите, присаживайтесь. У вас династия?

КОШКИН. С дореволюционных времён служим сыску. Не скажу, чтобы государству… ну, да вы понимаете, надеюсь.

ЗЕРНОВ. Найдёте моего сына?

КОШКИН. Я же не вооружён современными технологиями, и вообще на пенсии. Конечно, найду.

ЗЕРНОВ. Все финансовые вопросы – без проблем, деньги вы можете получить у моего бухгалтера прямо сейчас, его зовут Андрей. Что ещё от меня?

КОШКИН. Ответы. Честные, точные ответы на все мои вопросы.

ЗЕРНОВ. Н-да. Что ж, задавайте.

КОШКИН. Для начала, мне надо осмотреться в комнате, где жил Олег.

ЗЕРНОВ (достаёт из стола связку ключей). Вот ключи от дома, что в центре города. Я распоряжусь, чтобы вас проводили. Сам живу за городом.

КОШКИН (взял ключи). Ваш телефончик?

ЗЕРНОВ. Андрей вместе с конвертами, даст вам и мои координаты, и все необходимые средства связи.

КОШКИН. Тогда я пошёл трудиться. Да, первый вопрос: почему родители назвали вас Робертом?

ЗЕРНОВ. Браво. Похоже, с сыщиком мне повезло. Травы-травы. В цель: первый же вопрос, чтоб в ответ – вся жизнь. «Дети капитана Гранта» читали?

КОШКИН. Ясно, в честь мальчишки. Значит, ваш отец…

ЗЕРНОВ. Моряк. До мозга костей, как говорится. Зернов Николай Васильевич, одна тысяча девятьсот двадцать девятого года рождения. Во время Отечественной войны был юнгой на Северном флоте. В отставку, по болезни, уходил с должности командира подводной лодки. Герой Советского Союза.

КОШКИН. Ого! Только гордости сыновней не слышно?

ЗЕРНОВ. Я считаю его убийцей мамы.

КОШКИН. Ёклмн!

ЗЕРНОВ. Суд его оправдал. Но я как раз поднялся на крышу, когда мама сорвалась вниз, а он стоял на краю.

КОШКИН. Что за крыша?

ЗЕРНОВ. Обыкновенный питерский колодец. Все там загорали.

КОШКИН. А сам он сказал вам, что не сталкивал супругу?

ЗЕРНОВ. Конечно.

КОШКИН. И вы ему не поверили?

ЗЕРНОВ. Нет!

КОШКИН. Странно. Почему не поверить родному отцу?

ЗЕРНОВ (после паузы). После списания на берег, он пошёл в разнос. Спился. Бил нас, гонял… животное! Я сбежал от него прямо с кладбища. Бежал сюда, к брату матери.

КОШКИН. В газетной статье, как-то читал я, как вас учили плавать…

ЗЕРНОВ. Там всё — правда. Один подонок рассказал журналюге. Мне даже валторну, после статьи, принесли! Вот! (Вынимает из шкафа футляр.) Сыграть? (Кладёт футляр на стол, открывает.) Так сыграть, что ли!?

КОШКИН. Да ни к чему. Вы меня извините.

ЗЕРНОВ. Ничего, просто я никогда не говорил об этом, научился даже не вспоминать. Но события так складываются, что всё вертится вокруг той истории. Это вы меня извините, сорвался. Да я и не смогу сыграть.

КОШКИН. Пробовали?

ЗЕРНОВ. Нет.

КОШКИН. Зачем же говорить, что не сможете.

ЗЕРНОВ. Я просил его: не надо. Был август. Финский Залив – не черноморская бухта в июле. Холодная, лютая Маркизова Лужа. Собутыльники его подначивали. Он впихнул меня на катер, все полезли на борт. Вывез подальше и швырнул. Я и не понял, что разбил голову о борт. Но сознание не потерял, наверно, потому что видел тьму. Ох, тьма!.. А потом меня что-то стало подталкивать, я увидел просвет… тут и отключился. Это он меня спас. Потом откачал. Стоит такой трезвый – трезвый гад… Потом я каждую ночь тонул, задыхался, выплывал и орал. На днях ко мне всё это вернулось. Когда Швецов приволок меня в старую Свято-Троицкую церковь. Я случайно зашёл в какую-то комнату, видимо, в исповедальню… там меня и шарахнуло, спустя десятилетия. Может, оттого, что вытер слезу с иконы? Один из Троицы плакал.

КОШКИН. Давайте, отложим тему, мало ли, вдруг больше не пригодится. Отец жив?

ЗЕРНОВ. Да куда там!

КОШКИН. Вы были на его похоронах?

ЗЕРНОВ. Нет. Я просто думаю, что он умер. Нельзя же так долго безнаказанно жить.

КОШКИН. Пойду. (На пороге). Когда вы ушли от отца?

ЗЕРНОВ. Мне было четырнадцать. В одна тысяча девятьсот семьдесят шестом году.

КОШКИН. Золотое время советского народа. Олегу сейчас, по-моему, тоже четырнадцать.

ЗЕРНОВ. Да…

КОШКИН. Мог он бежать к деду?

ЗЕРНОВ. И в голову не пришло. Нет. Олег не знает о его существовании.

КОШКИН. А мог узнать?

ЗЕРНОВ. Никак! Я стерилизовал прошлое, напрочь.

КОШКИН. Ясно. Завтра утром встретимся?

ЗЕРНОВ. Да.

КОШКИН. Значит, вечером позвоню?

ЗЕРНОВ. Да.

КОШКИН. Тогда до звонка.

ЗЕРНОВ. А что, насчёт идентификации покойника? Возможно выяснить?

КОШКИН. Тут я, хошь, не хошь, буду вынужден докопаться до истины. Вещи-то на нём – вашего сына. Разберёмся. И не волнуйтесь, я с журналистами не общаюсь, и вообще. Кстати, из-за той статьи весь город узнал, кто же на самом деле в доме хозяин. Чёрт его знает, хорошо ли это. (Уходит.)

ЗЕРНОВ (вынимает из футляра валторну, подносит к губам, отводит). Не-а. Не выйдет. Нет. (Достаёт из футляра картонку.) Картонки, картинки… совпадение. Ну, что, Святая Троица, достала ты меня, похоже? Достала. Вот и я тебя достал… из футляра. Поставлю на стол, ничего? (Ставит картонку на письменный стол.) Ничего. (Укладывает валторну в футляр.) Ничего. Ничего… а сколько всего.

Сигнал селекторной связи.

(нажимает на клавишу.) Слушаю?

ГОЛОС. К вам Швецов Сергей Павлович.

ЗЕРНОВ. Да какой он – Павлович, он – Павлинович, Павлович – псевдоним. Гони.

ГОЛОС ШВЕЦОВА. Зернов, падаль! Ты что творишь!? Я разнесу здесь всё, пусти, гад!

ЗЕРНОВ. Что ты хочешь?

ГОЛОС ШВЕЦОВА. Говорить!

ЗЕРНОВ. Больше четверти века знакомы, не наговорился.

ГОЛОС ШВЕЦОВА. Роба, кончай чудить.

ЗЕРНОВ. Вот-вот, тут ты прав. Иди себе.

ГОЛОС ШВЕЦОВА. Я всё равно выиграю! Я сделаю тебя с этим щенком, Валеркой Ильиным! Размажу тонким слоем!

ЗЕРНОВ. Иванов?

ГОЛОС. Да.

ЗЕРНОВ. Гони бывшего мэра, да побольнее.

ГОЛОС. Роберт Николаевич…

ЗЕРНОВ. Не боись. Или ты не знаешь, кто в городе хозяин?

ГОЛОС. Знаю.

ЗЕРНОВ. Выполнять.

ГОЛОС ШВЕЦОВА. Я хозяин, я…

ЗЕРНОВ. Всё. (Выключает связь.) Всё. (Глядит на икону.) Всё? Или ещё ничего и не начиналось? Ничего… ничего. Ни – че – го.

Звонит телефон.

Нет меня, нет… нет! (Задыхается.) Ааа…

ФРАГМЕНТ 14. Исповедальня. Икона Святой Троицы виднее всех. Настенный хронометр. Зернов.

ЗЕРНОВ (глядит на хронометр). Без одной — двенадцать. Последний круг. (Глядит на икону Святой Троицы.) Ну, и что? (Подходит.) Чего? (Протягивает руку, пальцем стирает слезу.) Забрызгали. (Стирает слезу.) Ох, ты ж, господи боже ты мой… ребята, вы чего, в натуре, плачете!? Нет, нет… нет! (Задыхается, падает на колени.) Я вынырну, нет! (Кричит.) Ааа! (Падает ниц.)

Гаснет свет. Почти тут же свет включается.

ФРАГМЕНТ 15. Осень. Деревенское кладбище. У могилы сидит Зернов. В зарослях, в него целится из снайперской винтовки человек в маске.

ЗЕРНОВ (не оборачивается). Постой стрелять! Слышишь? Успеешь стрельнуть, на деревенском кладбище, кто нам помешает разобраться, каждый со своим. Ещё минута осталась. А там пуляй. И хрен с нами, с обоими.

Человек в маске опустил винтовку.

Опустил ружьё, что ли? Если опустил, спасибо. Но минута, не больше, ага? Не тяни. О, туманом потянуло… с речки. Ничего, не промахнёшься, ближе подойдёшь, если понадобиться. Но только минута!

Туман заволакивает Зернова и человека в маске.

ФРАГМЕНТ 16. Лето. Холл в доме Швецова и Зернова. Швецов один. Входит Зернов, в плаще и шляпе, с портфелем.

ШВЕЦОВ. Дождь, так и не кончался со вчера?

ЗЕРНОВ. Не знаю.

Пауза.

ШВЕЦОВ. Ну?

ЗЕРНОВ. Я куплю твою часть дома.

Пауза.

ШВЕЦОВ. Вылитый сельский бухгалтер. А поподробнее?

ЗЕРНОВ. Всё равно будешь сбрасывать, а в городе покупателя нет. Даже за полцены – дорогое удовольствие.

ШВЕЦОВ. Думаешь, проигрыш – позор? И я должен бежать? Вот зачем ты пришёл? За порцией пилюль? Сейчас пропишу. Тебе в перчатках или без!?

ЗЕРНОВ. Полагаешь, к такому, как ты, я пришёл без прикрытия?

Пауза.

ШВЕЦОВ. Я отыграюсь, Зернов. В Москве у меня есть…

ЗЕРНОВ. Выборов больше не будет. И все, кто был у тебя в Москве, кончились… для тебя. Ты же пытался заручиться против меня. И что.

ШВЕЦОВ. Скажу больше, пытался даже заказать тебя. Но ты у нас, оказывается, недотрога! Даже отморозка не нашлось, чтоб тебя пристрелить. Вот не думал, что есть персонажи, которых крышуют и  жулики, и нувориши, и, блин, государство. А мне обязательно надо было именно пристрелить, чтоб народ понял – это политическое убийство. И это было моей ошибкой. Надо было просто прибить тебя, размазать по стенке… натравить шпану…

ЗЕРНОВ. Проехали. Документы на передачу мне второй половины дома готовы, зайди завтра в мою контору, подпишешь.

ШВЕЦОВ. Как у тебя продумано. Я думал, ты на банкете, в честь нового мэра, гудишь. Ещё и суток нет, а ты уже здесь! Я не съеду.

ЗЕРНОВ. Тебе понадобятся большие деньги.

ШВЕЦОВ. Мне хватит моего!

ЗЕРНОВ. Нет, не хватит.

ШВЕЦОВ. Ты украл мои счета!?

ЗЕРНОВ. Украл? Я вернул в казну не твоё.

ШВЕЦОВ. Так я теперь ещё и нищий!?

ЗЕРНОВ. Ну, это сильно сказано. (Вынимает из портфеля документы.) Вот здесь то, что у тебя осталось. Разберёшься. Просто новых поступлений у тебя больше не будет. А так – жить бы да жить, в шоколаде. Но. Вчера, наконец, выяснилось, каким образом на болоте оказался парень, которого похоронили под именем моего сына. (Вынимает из портфеля документы.) Здесь прочтёшь. Это копии. Расследование неофициальное. Я тормознул ситуацию. Не потому, что история убийства подростка на болоте касается тебя, а потому, Серый, что один из убийц – твой сын. Убитый – из многодетной семьи. Прибился к шайке нашей золотой молодёжи. А они, бездельники, за тем и кучкуются, чтобы куражиться над быдлом. Его, бедняка, и приняли в компанию исключительно ради веселья, чтоб одна жертва уж наверняка всегда была под рукой. В конце концов, бедняка никто не заставлял шастать с ними. В одном только бедняк упёрся, отказывался принимать наркотики. А наша золотая шайка всерьёз забаловалась ширевом. А занимаются они этим на болоте. В городе пока побаиваются, вдруг папы с мамами заругают. Провинция, всё-таки, накладывает. Но они уже выползли из болота и теперь куролесят на окраине. Скоро переберутся в исторический центр города. А вещи моего Олега убитому принёс твой сын. Умыкнул или добровольно – не знаю. В тот вечер бедняку не повезло, шайка решила во что бы то ни стало посадить его на иглу. Забили. Вот я и говорю, что деньги тебе понадобятся. Если ты, конечно, станешь лечить сына от наркотической зависимости. Я тебе тут оставлю… помогает. (Вынимает из портфеля картинку, ставит на стол.)

ШВЕЦОВ. Помнишь нашу первую встречу. Мы, с Витькой Ильиным, болтались у автобусной остановки. Ты вышел из автобуса, с валторной и рюкзаком. Сразу было видно: приезжий. И один. А, значит, с денюжкой в кармане. Тропинка к дому твоего дяди через лесок бежала.

Зернов уходит.

Там тебя и поджидала наша, лесозаводская, шобла. Мы-то, с Витькой Ильиным, знали. Вот драка была! Свои со своими… прямо – гражданская война. И мы победили. И всю жизнь потом побеждали, потому что были вместе. И вот, ты, поганый валторнистик, разрушил всё. Я тебя защитил, а ты меня угробил! Витька Ильин не в счёт, он всех любит, и, значит, никого, кроме себя. Всё, Зернов, Роба, блин… конец тебе. Я, от имени нашей, лесозаводской, шоблы приговариваю тебя! (Обнаруживает, что Зернова нет.) Ты где, бухгалтер!? Я тебя сам пристрелю! Что это? (Видит картинку.) Икона Святой Троицы. Зачем? Зернов! Роба! Вернись!!!

ФРАГМЕНТ 17. Дом Ильина. На крыльце Ильин. Входит Зернов.

ЗЕРНОВ. И?

ИЛЬИН. С ними надо что-то делать, три дня не просыхают.

ЗЕРНОВ. Кто?

ИЛЬИН. Новый мэр и новый прокурор Пригородного района.

ЗЕРНОВ. Травы-травы. А ты, чего трезвый?

ИЛЬИН. Завязал.

ЗЕРНОВ. Неисповедимы пути Твои, Господи.

ИЛЬИН. Ишь ты, какой набожный. То есть ты ребятам сделал праздник, ты и организовывай им будни.

ЗЕРНОВ. Веди. О, а где икона?

ИЛЬИН. То есть хрен знает, сковырнули.

ЗЕРНОВ. Вот и не остановить гулён, охранять-то некому.

ИЛЬИН. Не поверишь, весь подъезд – в хлам, а эти двое – хоть бы хны. То есть встать уже не могут, но и не падают.

ЗЕРНОВ. Икону повесь над подъездом. (Уходит в дом.)

ИЛЬИН. Чёрт его знает, может, и правда всё дело в Святой Троице. (Уходит в дом.)

ФРАГМЕНТ 18. Квартира Ильина. За столом – Валерий и Следователь.

ВАЛЕРИЙ (наливает водку). Я их всех выведу на чистую водку…

СЛЕДОВАТЕЛЬ (пытается сыграть на аккордеоне, напевает). Какая песня без баяна, какая Волга без Руси, какая Марья без Ивана… ля-ля-ля…

Входят Зернов и Ильин.

ИЛЬИН. Положь музыку! (Отбирает аккордеон.) Ну, ты глянь, Роба!

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Роберт Николаевич, вы, конечно, — о-го-го, но мы тут тоже, между прочим, – ой-ё-ёй. Мэр, ты чего замер? Плещи.

ИЛЬИН. Валера? Валера… эй! Куда он таращится?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. На икону. Ничего, он сегодня всё время на Святой Троице спотыкается. По-моему, это полезно, хотя бы в начале творческого пути.

ВАЛЕРИЙ. У меня мысль застряла в горле, папа. Дядя Роба, вот, что мне с вами прикажете делать? Я то ли должен встать в приветствии, то ли упасть в поклонении. Ведь я вас искренне и безмерно уважаю. Что? Не в том дело, что я мэр, а вы – о-го-го… а в том, что.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Что?

ВАЛЕРИЙ. Что?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Что – что?

ВАЛЕРИЙ. Что – оно и есть что.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Мудро. Вот потому ты – о-го-го, а я – только ой-ё-ёй.

ВАЛЕРИЙ. Это не я, это Зернов – о-го-го.

ИЛЬИН. И вот так с утра, всё – и-го-го да и-го-го. То есть, кто работать будет? Служить людям будет кто? Я, что ли?

ЗЕРНОВ. Ты давно в завязке?

ИЛЬИН. И не говори. То есть с утра во рту один чай булькает.

ЗЕРНОВ. Наливай.

ИЛЬИН. Вот так просто: наливай?

ЗЕРНОВ. Вот так просто.

ИЛЬИН. Неожиданно… то есть свежо, остро, по-новому.

ВАЛЕРИЙ. Стоп, папа! Наливаю я.

ЗЕРНОВ. А ты, чего зря клавесин держишь? Сыграй. Споём!

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Без допинга песен не бывает.

ВАЛЕРИЙ. А всё уже стоит и киснет.

ЗЕРНОВ. Ну, за жизнь?

Все выпивают. Ильин играет на аккордеоне, запевает. Все поют.

ФРАГМЕНТ 19. Контора. В кабинете Зернов занимается бумагами. Сигналит селектор.

ЗЕРНОВ (нажал клавишу). Да?

ГОЛОС. Охрана.

ЗЕРНОВ. Вижу лампочку, не дурак. Иванов, ты?

ГОЛОС. Я, Роберт Николаевич.

ЗЕРНОВ. Давай, короче.

ГОЛОС. К вам посетитель, Роберт Николаевич.

ЗЕРНОВ. Кто?

ГОЛОС. Из Нахимовского училища, что в Санкт – Петербурге.

ЗЕРНОВ. А что, дурак, есть какое-то Нахимовское училище не в Санкт – Петербурге? Ну, ты, Иванов… Иванов, и всё тут. Пропусти.

ГОЛОС. По поводу вашей… в смысле матери Олежки, из психушки, в смысле из клиники звонили.

ЗЕРНОВ. Ясно, опять деньги. Позвонят, переключи. Всё. (Отключает связь.) Спонсоров ищете, господа офицеры… отстегнул бы, но не морякам.

Стук в дверь.

Входите!

Входит Воспитатель.

ВОСПИТАТЕЛЬ. Разрешите?

ЗЕРНОВ. Прошу.

ВОСПИТАТЕЛЬ. Я приехал по поручению начальника нашего училища. Хотя идея была господина Кошкина.

ЗЕРНОВ. Кошкина!?

ВОСПИТАТЕЛЬ. Я воспитатель. Олег Робертович Зернов… вот фотография. (Кладёт на стол фотографию.) Ваш сын?

ЗЕРНОВ. Мой.

ВОСПИТАТЕЛЬ. Он поступил в наше училище. Хороший парень. Толковый. Староста класса.

ЗЕРНОВ. Постойте. Мой сын нахимовец!? То есть моряк!?

ВОСПИТАТЕЛЬ. Так точно.

ЗЕРНОВ. Травы-травы. А разрешение родителя!?

ВОСПИТАТЕЛЬ. Он его подделал. Как теперь выяснилось.

ЗЕРНОВ. А вы, как я понял, приехали уговорить меня оставить его у вас?

ВОСПИТАТЕЛЬ. Нет. Я приехал поставить вас в известность.

ЗЕРНОВ. Травы-травы, так он в приёмной?

ВОСПИТАТЕЛЬ. Нет, он в училище.

ЗЕРНОВ. То есть вы его не привезли.

ВОСПИТАТЕЛЬ. Так точно. Единственное, что должен сказать: парнишка на своём месте…

ЗЕРНОВ. Его место там, где укажу я!

ВОСПИТАТЕЛЬ. Так точно.

ЗЕРНОВ (глядит на фотографию). Где это он сфотографировался?

ВОСПИТАТЕЛЬ. Свято-Троицкий храм, на Измайловском проспекте.

ЗЕРНОВ. Где это…

ВОСПИТАТЕЛЬ. Возле Техноложки…

ЗЕРНОВ. Кошкин, где?

ВОСПИТАТЕЛЬ. В Питере, ждёт ваших распоряжений.

ЗЕРНОВ. Когда обратно?

ВОСПИТАТЕЛЬ. Послезавтра. Здесь родина моего отца, сам он болен, чтоб ехать, попросил меня осмотреться.

ЗЕРНОВ. Оставьте координаты у начальника охраны.

ВОСПИТАТЕЛЬ. Хорошо. До свидания. (Идёт на выход.)

ЗЕРНОВ. Олег знает, что я его нашёл?

ВОСПИТАТЕЛЬ. Никак нет. Господин Кошкин посоветовал не торопиться с выводами и поступками.

ЗЕРНОВ. Завтра встретимся на вокзале.

ВОСПИТАТЕЛЬ. Хорошо. Всех благ.

ЗЕРНОВ. Или сегодня вечером…

ВОСПИТАТЕЛЬ. Да, господин Кошкин нашёл вашего отца.

ЗЕРНОВ. У меня нет отца!

ВОСПИТАТЕЛЬ. Капитан первого ранга Зернов Николай Васильевич преподавал в нашем училище.

ЗЕРНОВ. Так Олег знает, что он есть?

ВОСПИТАТЕЛЬ. Конечно, ведь портрет его деда находится в музее училища. До свидания. Я в вашем распоряжении. (Уходит.)

 

Зернов глядит на фотографию, идёт к шкафу, вынимает футляр, достаёт валторну, подносит к губам, смотрит на икону Святой Троицы, играет, отрывает валторну от губ. Валторна звучит.

ЗЕРНОВ. Травы-травы. Детский сад. (Задыхается.) Ааа…

ФРАГМЕНТ 20. Исповедальня. Икона Святой Троицы виднее всех. Настенный хронометр. Зернов.

ЗЕРНОВ (глядит на хронометр). Двенадцать! (Глядит на икону Святой Троицы.) Ну, и что? (Подходит.) Чего? (Протягивает руку, пальцем стирает слезу.) Забрызгали. (Стирает слезу.) Ох, ты ж, господи боже ты мой… ребята, вы чего, в натуре, плачете!? Нет, нет… нет! (Задыхается, падает на колени.) Я вынырну, нет! (Кричит.) Ааа! (Падает ниц.)

Гаснет свет. Почти тут же свет включается.

(Поднимает голову, встаёт на колени). Ну… ну, ну. (Идёт на выход, глянул на хронометр.) Всё десять минут прошло. (Распахивает дверь.)

ФРАГМЕНТ 21. Церковь. Ремонт. Входят Швецов и Священник.

ШВЕЦОВ. Так и поступим, отец Константин. А Зернов, похоже, ушёл?

СВЯЩЕННИК. Нет. Он сейчас выйдет.

Дверь исповедальни распахивается, входит Зернов.

ШВЕЦОВ. Я думал, ты сбежал.

ЗЕРНОВ. А я и сбежал. Только вот, вернулся.

ШВЕЦОВ. Стоп… так ты же весь седой! Он поседел!

СВЯЩЕННИК. Как вы себя чувствуете?

ЗЕРНОВ. Мерзко.

СВЯЩЕННИК. Как на исповеди побывали?

ЗЕРНОВ. Травы-травы, что?

СВЯЩЕННИК. Впрочем, откуда вам знать, какова она — исповедь. Биографию рассказать – не анкету заполнить. Да что рассказать, — обозреть!.. вот испытание. Как вы в исповедальню-то забрели, сами или подсказали?

ЗЕРНОВ. Там у вас икона плачет, в смысле это… как его…

СВЯЩЕННИК. Мироточит. Икона Святой Троицы, что в исповедальне, воистину чудодейственна. И всесильна.

ЗЕРНОВ. Пойдёмте уже на волю. (Уходит.)

ШВЕЦОВ. Разве можно так быстро поседеть?

СВЯЩЕННИК. Очевидно. Умереть, думается, можно ещё быстрее.

ШВЕЦОВ. Что-то с Зерновым не то…

СВЯЩЕННИК. Или что-то то.

ШВЕЦОВ. И чего теперь от него ждать?

СВЯЩЕННИК. Любви, надеюсь. Верьте. Прошу?

Священник и Швецов уходят.

ФРАГМЕНТ 22. Церковная ограда. У входа сидит Ильин, играет на аккордеоне, с шапкой. Входит Зернов, за ним Швецов и Священник.

ИЛЬИН. Не помешаю, святой отец?

СВЯЩЕННИК. Бог с тобой, сын мой.

ИЛЬИН. Спасибо. Не ради подаяния, а ради общения играю.

СВЯЩЕННИК. Вроде концерта.

ИЛЬИН. Ага.

СВЯЩЕННИК. Пожалуйста, играй. Скоро люди пойдут на службу.

ИЛЬИН. То-то и оно. А вы, мироеды, могли бы бросить копеечку. Что, не узнаёте? Мудрено. Сколько лет.

ЗЕРНОВ. Не может быть…

ШВЕЦОВ. Ильин?

ИЛЬИН. Он самый.

ШВЕЦОВ. Вон ты, куда подевался. А мы тебя уж, грешным делом…

ИЛЬИН. Похоронили? Конечно, проще помянуть, чем проведать. Как жизнь, Роба? Про Серого-то громко говорят, а от тебя ни слуху, ни духу…

СВЯЩЕННИК. Простите, мне надо у службе готовиться…

Входят Следователь и Кошкин.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Отец Константин! Извините, спросить можно?

СВЯЩЕННИК. Слушаю вас?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Мы насчёт крестин…

КОШКИН. У меня внук…

Входит Попов.

ПОПОВ. Здорово, поп.

СВЯЩЕННИК. Здорово, Попов… сын мой.

ПОПОВ. Нашёл сына! Я сегодня трезвый и злой, так что, отстою всю службу. Ты уж постарайся, Костя, не сфальшивь, а? Я ж тебя музыке учил…

Входит Воспитатель.

ВОСПИТАТЕЛЬ. Здравия желаем. Всем. Святой отец, в храме служат?

СВЯЩЕННИК. А как же, сын мой, проходите. Всех прошу на службу.

ЗЕРНОВ (задохнулся, кричит). Ааа!!! (Падает ниц.)

ФРАГМЕНТ 23. Осень. Деревенское кладбище. У могилы сидит ещё не  седой Зернов. В зарослях — человек в маске, со снайперской винтовкой.

ЗЕРНОВ (не оборачивается). Слышишь? Пуляй. И хрен с нами, с обоими. (Оборачивается к снайперу.)

Человек в маске вскинул винтовку.

О, туманом потянуло… с речки. Ничего, не промахнёшься, ближе подойди, если надо. Ну, пора.

Туман заволакивает Зернова и человека в маске. Звучит валторна. Выстрел. Туман рассеивается. Пауза. Зернов лежит ниц. Человек опускает винтовку, снимает маску — открылось лицо седого Зернова. Входит Священник.

ЗЕРНОВ. Вот, не успел к отцу.

СВЯЩЕННИК. К отцу мы никогда не опоздаем.

ЗЕРНОВ. Да? Ни самому простить, ни попросить прощения…

СВЯЩЕННИК. Так ведь сын есть.

ЗЕРНОВ. Да? И чего теперь от меня ждать…

СВЯЩЕННИК. Любви, надеюсь.

ЗЕРНОВ. Да?

СВЯЩЕННИК. Верьте.

ЗЕРНОВ. Да. Да. Да.