Живые души

Небогатые экспонатами залы краеведческого музея, расположенного в бывшей усадьбе князей Болховских, обычно посещают группы школьников и редкие туристы. Но в последнее время интерес к музею проявляют самые неожиданные посетители.
Сегодня у Елены Сергеевны, экскурсовода, и. о. смотрителя музея, трое слушателей — осанистый, приятно-улыбчивый мужчина лет сорока, его молодая красивая спутница и немногословный человек небольшого роста, не вынимающий рук из карманов пиджака. Все они приехали в город N по делам, но посещение краеведческого музея является важным пунктом их деловой программы.
Елена Сергеевна. Мы находимся в бывшей гостиной дома, история которого уходит корнями в глубину прошлого наших мест. Владельцы особняка, князья Болховские — древний род, ныне угасший — были фактически удельными князьями здешней земли. Свое родословие князья Болховские вели с XIV века, но первые упоминания этой фамилии встречаются еще в летописях 1150 года…
Василиса (Павлу Ивановичу, громким шепотом). А ты говорил, тут графы какие-то жили.
Павел Иванович (тоже негромко). Цыц! Стоять смирно и слушать.
Елена Сергеевна. Возвышение рода Болховских началось еще во времена Бориса Годунова. Василий Иванович Болховский, тульский воевода, во время похода царя Бориса в Серпухов, был на Москве в объезжих головах. Его племянник, Семен Дмитриевич, воевода на Курмыше, был послан в Сибирь для принятия сибирских городов от Ермака. Там он погиб во время голода, который скосил большую часть русского войска вследствие недостатка съестных запасов.
Василиса (громким шепотом). Да ну, я не верю. Князья так бедно жили, что ли? Прямо есть было нечего?
Павел Иванович (тихо, раздраженно). Цыц! Выпорю.
Елена Сергеевна (немного повышая голос). Именно в этот период Болховские получают вотчины в здешних землях. Летописец «Новгородского свода» упоминает Романа Федоровича Болховского, который был «окладчиком при верстании дворян и детей боярских». (Елена Сергеевна включает освещение над застекленной витриной). Вот здесь представлена копия страницы из этой древней летописи 1539 года. А это знаменитый портрет Федора Шаляпина в роли Бориса Годунова, кисти художника Александра Головина. Репродукция.
Павел Иванович (заинтересованно разглядывая портрет Шаляпина). Гм… Интересное лицо.
Елена Сергеевна (подходит к другой витрине, включает освещение). На этой фотографии мы можем видеть парадный костюм боярина годуновского времени. Возможно, что именно такой костюм носил Дмитрий Романович Болховский, отличавшийся большой набожностью. Он служил при московском дворе и неоднократно сопровождал государя и царицу в их паломничествах в Троице-Сергиевский, Новодевичий и другие монастыри.
Лёня (с чуть насмешливой галантностью). Позвольте заметить, мадам — как сказала Коко Шанель, в обществе святой еще более бесполезен, чем в пустыне.
Павел Иванович с презрением фыркает.
Василиса (шепотом). А где всё золото, мебель? Чего они, прямо так и спали на полу?
Павел Иванович. Сказал — молчи!
Елена Сергеевна (поправляя очки). Я отвечу на вопрос девушки. К сожалению, в период революции и гражданской войны практически все ценности, принадлежавшие семье, были утрачены. Чудом нужно считать то, что сам дом сохранился во время большого пожара 1919 года. Однако, следует отметить, что угасание древнего рода князей Болховских началось еще до революционных событий. Последние представители рода жили почти в бедности. Часть когда-то огромного состояния семьи промотал в Петербурге князь Алексей Романович, утонченный аристократ и любимец женщин, прозванный «Борзым барином» за свою худобу и страстную любовь к охоте. Вы можете видеть здесь репродукцию его портрета кисти Карла Брюллова…
Лёня (цедит сквозь зубы). Видать, любил пожить, падло батистовое. Кабаки да бабы… Пардон, мадам, молчу как рыба об лёд.
Елена Сергеевна. Но, как ни странно, разорил Болховских не он, а набожный и скромный в быту Михаил Андреевич. Он перевел в наличные почти всё оставшееся имущество Болховских и эти деньги, весьма значительную сумму, пожертвовал на строительство монастыря в честь Чудноводской иконы Божьей матери, иначе — Болховской иконы. Монастырь был воздвигнут на берегу нашего озера, вблизи поселка под названием Чудные воды, где в 14 веке, по преданию, была явлена икона Богородицы-Одигитрии.
Павел Иванович. По ходу, нагрешил человек, раз такой пресс бабла на монастырь угробил.
Лёня. Как говорил Лабрюйер, нет ничего дурного, когда человек распоряжается своим богатством. Дурно, когда богатство распоряжается им.
Елена Сергеевна (кашлянув). Многие современники Михаила Андреевича считали, что на его душе лежал какой-то тяжкий грех, вероятнее всего, преднамеренное убийство. Возможно, он совершил его в молодости, когда служил в кавалергардском полку. Здесь мы можем видеть репродукцию его портрета в кавалергардском мундире. Этот портрет кисти Ореста Кипренского хранится в Третьяковской галерее… Но во второй половине жизни, найдя утешение в религии, Михаил Андреевич наложил на себя суровое покаяние. Ел только черный хлеб, молился по два-три часа в день и даже собирался постричься в монахи. По преданию, во время прогулки по берегу озера, он узрел явление Богородицы, которая повелела ему не принимать иночество, но основать монастырь в ее имя и в честь фамильной иконы, более трехсот лет хранившейся в роду Болховских.
Елена Сергеевна подходит к следующему стенду, поворачивает выключатель. Лампа дневного света освещает икону Богоматери-Одигитрии.
Елена Сергеевна. Эта икона заслуживает отдельного разговора. Первое упоминание о ней мы встречаем в том же «Новгородском своде» 1539 года. Как сообщает летописец, икона была привезена на Русь из Византии вместе с другими православными святынями в период строительства киевского собора Святой Софии. Но во время путешествия образ оказался утраченным, а через некоторое время был чудесным образом обретен в наших местах.
Василиса (шепотом, обращаясь к Павлу Ивановичу).Эта, что ли, и есть та самая?
Елена Сергеевна. Нужно сказать, что иконы с изображением Богородицы особенно почитались на Руси с момента принятия христианства. Исследователи русских икон часто называют Россию " богородичной страной«, ведь в представлениях наших предков Богородица являлась главной заступницей и молитвенницей за род человеческий пред ликом Всевышнего.
Павел Иванович (почтительно повторяет вопрос Василисы). Это что же — она и есть?
Елена Сергеевна (сдержанно). Да, это и есть Чудноводская икона, фамильная святыня рода Болховских.
Лёня. Подлинник?
Елена Сергеевна. Безусловно, подлинник. (После паузы.) Конечно, это достаточно поздний список, сделанный с иконы уже в самом конце XIX века, но и эта копия представляет огромную историческую и художественную ценность.
Вздох разочарования, который издают одновременно Павел Иванович и Лёня.
Павел Иванович. Значит, подделка?
Лёня. Ясен палец, дешевка своерученная…
Елена Сергеевна. Нет, не подделка, а копия. Вернее — церковный список, изготовленный по всем канонам. (Нервно поправляет очки.) Всего с иконы было сделано три известных списка. Первый хранился в Высоко-Петровском монастыре, второй — во Влахернском храме в имении князей Голицыных, состоявших с Болховскими в отдаленном родстве. Обе эти реликвии утрачены. Перед вами третий, самый поздний список, который был сделан по заказу Михаила Андреевича для домашней молельни.
Лёня. Этот тот, который в молодости нагрешил?
Елена Сергеевна. Совершенно верно. Отдавая фамильную икону монастырю, он хотел оставить в семье копию образа. В сентябре 1910 года икона была торжественно перенесена в монастырскую церковь. Весь путь от города до Чудных вод, это более двадцати километров, Михаил Андреевич сопровождал икону пешком с и непокрытой головой. Так как день был холодный и ненастный, уже оказавшись в монастыре, он почувствовал недомогание, слег и на третий день мирно опочил, исповедавшись и приняв святых даров.
Василиса. А я не поняла… Это что, не та икона? Тоже репродукция? Или как тут у вас называется?
Елена Сергеевна. Я повторяю — это не репродукция, а церковный список с оригинала XIV века.
Василиса. А где та? Ну, чудотворная? Которую нашли недавно? Которая спасает?..
Павел Иванович (Василисе, оттесняя ее в угол). Ну вот что тебе неймется? Что ты всё встреваешь? Я же просил — молчи, молчи…
Василиса (так же тихо, но упрямо).А чего мы торчим здесь уже час, если это не та икона? На что тут смотреть?
Елена Сергеевна (нервно поправляя очки). Девушка, если вам не интересно то, что я рассказываю, лучше выйдите и не мешайте другим слушать.
Василиса. Ну и выйду. Пожалуйста. Очень было надо!
Направляется к выходу. Павел Иванович догоняет ее, берет за локоть.
Павел Иванович (негромко). Жди меня во дворе. У меня тут разговор, больше меня не дергать. Уяснила? (Немного смягчая тон.) Ну? Дочка будет умницей?
Василиса (высвобождая локоть). Ладно, папочка.
Василиса выходит, громко цокая каблуками.
Лёня (слегка склоняясь к Елене Сергеевне). Мадам, я дико извиняюсь за это хамство людей, которых, впрочем, предлагаю в упор не видеть. Лично мне очень интересны вы и ваш рассказ. Я приехал за тысячу километров, чтобы услышать историю семьи князей… как их бишь там зовут? И я ни одной свиноте не позволю прерывать нашу познавательную экскурсию, которая, я надеюсь, перерастет и в нечто большее…
Елена Сергеевна (отступая от Лёни, снова повышая голос). Многие считали, что легкая смерть была послана Михаилу Андреевичу, как знак прощения и искупления давнего греха. И прибавляли это чудо к другим чудесам, которые приписывались иконе Чудноводской Богоматери.
Павел Иванович. Меня, кстати, тоже чрезвычайно интересует история семьи князей Болховских. Не могли бы вы подробнее рассказать об этих… необычных проявлениях, которые демонстрирует икона?
Елена Сергеевна. В фондах нашего музея хранится рукопись «Сказания о чудесах Болховской иконы Богородицы» — здесь вы можете видеть ксерокопию страниц этого труда. «Сказание» составлено в конце XIX века епископом Андроником Никольским. Он подробно описывает чудесные явления, которыми прославилась икона — в основном это исцеления больных и одержимых бесами. Особое место среди чудес занимают случаи необъяснимого спасения людей от смерти и несчастных случаев.
Павел Иванович. А с этого места поподробнее.
Елена Сергеевна. В частности, в «Сказании» описывается, как во время строительства пожарной каланчи обрушилась часть высокой стены. Епископ Андроник цитирует запись об этом некоего отца Корнилия, наблюдавшего за работами: «зрящу на труждающихся, и глаголющу к ним: „Избави, Боже и Пресвятая Богородица, чада моя, чтобы стена не упала и вас бы всех не задавила“. И абие с словом его в той час паде стена. Отец же Корнилий велми устрашися и опечалися, чая их стеною убиеных, и рече велиим гласом: „Чада моя, все ли живы?“ Они же, видевше своего пастыря велми ужасшася и прискорбна, притекоша скоро, и реча: „Не скорби, пастырю наш предобрый, милостию Божиею и предстательством Пресвятыя Богородицы все живы“.
Павел Иванович (он уже какое-то время записывает слова Елены Сергеевны в небольшой блокнот). То есть, стена обрушилась, но никто не пострадал?
Елена Сергеевна. Да, это событие также упомянуто в никодимовой летописи 1697 года. В этой же летописи мы находим историю некоей монахини Харитины, в зимнее время „мыющи свиты на пруде, абие внезапу впаде в пролупь“. Оказавшись уже на дне озера, в ледяной воде, утопленница произносит молитву: „О Пресвятая Госпоже Дево Владычице Богородице! Избави мя от потопления сего и от напрасныя смерти“. И в той час, аки руками восхищенна бысть, обретеся верху води плавающи». Ее заметили проходящие мимо женщины и помогли выбраться из воды. Упоминается, что она при этом осталась здорова и невредима — даже не заболела простудой.
Павел Иванович. Как вы интересно рассказываете! Прямо удивительно встретить человека с такой эрудицией и подготовкой в провинциальном городе. Кстати, уважаемая…
Елена Сергеевна. Елена Сергеевна.
Павел Иванович (оттирая Лёню, который смотрит на него недобрым глазом). Елена Сергеевна, вы не думали о переезде в Москву? Там нужны грамотные специалисты.
Елена Сергеевна (отходит к другому стенду). В «Сказании» упоминается еще несколько случаев спасения на водах, счастливого избавления от неминуемой смерти в руках разбойников, возвращения украденного имущества…
Лёня. Что же вы думаете по этому поводу, мадам? Заслуживают ли доверия эти факты? Я конечно согласен со Стендалем, что все религии основаны на страхе большинства и хитрости нескольких, но всё же хотелось бы определиться яснее. Икона, которую нашли, правда жизнь спасает? Или туфта поповская?
Елена Сергеевна. Я не могу давать оценок подобным явлениям. Нас, музейных работников, в первую очередь интересует художественная и историческая ценность предмета. Ценность найденной реликвии для меня очевидна еще до выводов специальной комиссии. По всем признакам это редкая икона византийского письма XIII — XIV веков, находится в хорошем состоянии, несмотря на неудовлетворительные условия хранения…
Лёня. И всё же лучше убедиться на наглядном примере.
Павел Иванович. Мне тоже уже не терпится взглянуть на икону.
Елена Сергеевна. К сожалению, это невозможно.
Павел Иванович (строго, нервно). Как это невозможно?
Елена Сергеевна. Икона не выставлена в экспозиции.
Павел Иванович. Как не выставлена? Позвольте, я ехал сюда специально, чтобы осмотреть икону. Мне сказали, реликвию передали в местный музей. Я должностное лицо. Будьте любезны предъявить единицу хранения.
Лёня (Павлу Ивановичу). Ты, кучерявый, особо тут не командуй. И полюбезней с дамочкой. Но от себя я добавлю, что единицу хотелось бы наблюдать.
Елена Сергеевна (стойко). До приезда специалистов из Русского музея икона будет находиться в запасниках. Комиссия проведет экспертизу и примет решение о порядке реставрации и экспонирования предмета. Конечно, мы будем ходатайствовать о том, чтобы икона осталась в фондах нашего музея.
Павел Иванович. А почему пока не выставить икону как есть? Люди же хотят посмотреть!
Елена Сергеевна. Я не позволю выставлять ценнейший предмет в музее, где протекает крыша, не работает ни охранная, ни пожарная сигнализация и нет специально защищенной витрины! Как только мы получим необходимые средства на обеспечение безопасности хранения, икона будет включена в экспозицию домовой церкви особняка… А до этого я лично отвечаю за предмет, и сделаю всё, от меня зависящее, чтобы сохранить икону.
Павел Иванович (взглянув на Лёню, внезапно смягчает тон). Ну что же, наверное, это справедливо. Елена Сергеевна опытный специалист, она лучше знает, как поступить с ценным предметом.
Лёня (принимает правила игры). Согласен. Я всегда выступал против хамства и давления на психику. Тем более, при встрече с интересной дамой в интеллигентной обстановке. Во мне с детских лет воспитано уважение к музеям и филармониям.
Елена Сергеевна (направляется в соседний зал). Что ж, продолжим осмотр. Приглашаю вас перейти в бывшую столовую князей Болховских, где размещена экспозиция образцов нашей местной флоры и фауны. Это яйца и гнезда птиц, населяющих наши леса и пойму озера, а также наглядные изображения животных, которые когда-то водились в здешних местах и были истреблены, или же все еще встречаются в природных условиях…
На минуту Павел Иванович и Лёня остаются вдвоем.
Лёня (подмигивает Павлу Ивановичу). А дамочка-то с характером.
Павел Иванович. Ничего, найдется и на нее управа. Впрочем, с вами я откровенничать не намерен. Ваши цели мне вполне ясны. Только предупреждаю сразу, вам тут не на что рассчитывать — в этом деле заинтересованы очень серьезные влиятельные люди.
Лёня (тихо, но убедительно). А ты мне предъявы не кидай, сазан мороженый, я тебе быстро рога обломаю! Еще вопрос, какие тут люди серьезные, твои или мои. Нашли кого послать — сытого фраера с шаблынькой малолетней. (Делает угрожающих жест.) Я семерых таких положу и не крякну! Мой заказчик за эту иконку любые бабки выложит, а твоя душонка грязная и червонца не стоит.
Павел Иванович (показывая ему кукиш). А мой заказчик тебя на один ноготь положит, а другим прищелкнет. И тебя, и твоего Отарика Магаданского. Нормально надо с людьми сотрудничать, чтобы тебя не взрывали каждый месяц, как по расписанию. Икона тут не поможет.
Лёня. А твоему пузатому начальству за каким поцем икона втемяшилась? Не за тем же? Что он, меньше Отарика нахапал? Или врагов у него убавилось? Небось, тоже без трех охранников на крыльцо поссать не выйдет.
Павел Иванович. Ладно, что мне с тобой разговаривать. Ты мне даже на руку играешь — поднимем общественное мнение, будем спасать реликвию от криминальных авторитетов.
Лёня. Только мы еще посмотрим, с кем она будет-то, общественность — с нами или с вами. Мы — санитары леса, у тебя, тюленя, лишний жир сцеживаем. А ты народ обобрал, за счет пенсионеров и сирот блядей по Куршавелям возишь.
Павел Иванович плюет на пол. Входит Елена Сергеевна.
Елена Сергеевна. Что же вы остановились? Осмотр еще не закончен. (Смотрит, как Павел Иванович виновато растирает плевок.) И я вас попрошу всё же соблюдать правила поведения в музее.
Все трое переходят в соседний зал.

Двор музея, заваленный различным хламом. Митя сидит на сломанной карусели и чинит клетку для кроликов. Во двор выходит Василиса, достает сигарету, долго и безуспешно чиркает зажигалкой. Наконец, обращается, к Мите.
Василиса. Эй! Угостите даму спичкой!
Митя не поднимает головы.
Василиса. Что, в ушах банан? Зажигалку дай.
Митя (неохотно). У меня нету спичек. А если бы были, все равно бы не дал.
Василиса. Можно узнать, почему?
Митя. Потому что вам не нужно курить. Вам не идет.
Василиса. Может, это не твоя забота всё-таки?
Митя. А может и моя.
Василиса. А ты кто вообще такой наглый?
Митя. Я Митя. Сын Елены Сергеевны.
Василиса. А, ну понятно… Вы, я вижу, все здесь с прибабахом. Живете как в лесу. Ночных клубов нет, торговых центров нет, ресторан один в гостинице, и тот — помойка… И гостиница — одно название. Телевизор в номере нормально ловит только три канала — это кому рассказать! А вечером темень, как у негра подмышкой. Никуда вообще не выйти, даже в кино!
Митя. Кино у нас, кстати, есть. По выходным.
Василиса (фыркает). По выходным! Да вы тут, наверное, и попкорна никогда не видели.
Митя. Попкорн — часть американской идеологической интервенции. Оружие в завоевании тотального контроля над миром.
Василиса. Да кому вы нужны, вас завоевывать. Вы тут как в каменном веке, как неандертальцы! Пещерные люди.
Митя. А нам, может быть, тут нравится. У нас места красивые.
Василиса в раздражении ломает и бросает так и не прикуренную сигарету.
Василиса. Да, давай, утешай себя! Что тут может нравится, в этой дыре? Я, может, сама в таком же городе до восемнадцати лет жила. Работы нет, денег нет, сходить некуда вечером. Зато — места красивые! Только это и слышала!
Митя. А теперь ты как живешь?
Василиса. Теперь я нормально живу. У меня всё есть, понятно? И деньги, и отдельное жилье, и на машине езжу. Может, в институт поступлю, если захочу… Или в кино буду сниматься. А ты сиди тут, чини свою мышеловку, или что там у тебя.
Митя. Клетка для кроликов.
Василиса. Во-во! Вы и сами здесь все как кролики. Подопытные.
Митя (после молчания). Зачем ты тогда сюда приехала?
Василиса. Комаров захотелось покормить. Заодно посмотреть на ваши красивые места. Тут у вас так интересно, особенно после Гоа и Тайланда. Главное, сервис такой ненавязчивый. И погода — как на заказ. Днем дождь, вечером осадки, ночью — гроза.
Митя. Знаешь, мне бабка Настя в детстве рассказывала, что здесь, в нашем городе, когда-то жила одна бедная девушка. Она была сирота и бесприданница, и родственники продали ее в любовницы старому богатому купцу. Жила она с этим купцом три года и три месяца, а потом как-то в грозу тайком ушла из дома и побежала к озеру, чтобы утопиться. Стоит она над обрывом и видит — вышли из воды русалки, играют при свете молний, радуются, волосы расчесывают. И ее манят с собой — мол, хорошо у нас на дне, живем свободные, никто нас не мучит и куском не попрекает. Бывает, красный молодец попадет к нам в чертоги, так мы его зацелуем, заласкаем. И уже собралась девушка прыгнуть к русалкам в омут. Но тут видит — плетется по берегу старушка в сером платьице, в платочке. А земля над обрывом размокла, старушка поскользнулась и поехала вниз, и в воду сверзилась. Кинулась девушка за ней, каким-то чудом схватила старуху за одежду и вытащила на берег. «Что ты, говорит, старая, в такую грозу по лесам шатаешься! Так недалеко и до беды!». А старуха говорит: «Ты же тоже тут не на радостях оказалась? Всё я про тебя знаю. Не думай, что тебя Бог забыл — он каждую слезинку твою сохранил и на нитку нанизал, и вот на мне из слез этих ожерелье». Посмотрела девушка — и правда на шее старухи ожерелье жемчужное, и старуха перед ней вовсе не старуха, а женщина в шелковом платочке, и лицо у женщины светлое, доброе. Говорит ей эта женщина: «Теперь ступай домой, нашлись за тебя заступники».
Василиса. Ну? И что было дальше?
Митя. Пришла она домой, а там ее обидчика, купца этого, паралич разбил. Призвал он к себе попа и раскаялся во всех грехах. И перед смертью с девушкой обвенчался, снял с нее позор. А через год ее сосватали в другой город, за хорошего человека.
Василиса (после молчания). Ага, и потом муж каждый день попрекал, что она с купцом жила за деньги.
Митя. Нет, не попрекал. Они очень любили друг друга, за всё прощали, и много сделали хорошего.
Василиса. Ну понятно, раз им уже деньги этого купца достались, чего бы и не жить. Тем более, она всё это наследство отработала по полной программе… Только так в сказках бывает, а не в жизни.
Митя. Нет, они деньги купца не взяли — все раздали бедным. А сами жили своим трудом. Корову завели, кур, овец. Муж рыбу ловил. Потому что они понимали — человеку для счастья нужны не деньги, а мир в душе.
Василиса неожиданно смеется.
Василиса. Ну ты сказочник! Тебе книжки писать надо. (Снова достает сигареты и оглядывается.) Господи, хоть на дорогу иди мужиков ловить курящих!
Из-за угла появляется Лёня Черт, неспешно направляется к беседующим. Завидев, его Митя спускается со сломанной карусели.
Митя (сердито). Пойдем, дам тебе спичек. Там у нас, в кухне.
Только сейчас Василиса замечает, что у Мити больные ноги. Сильно хромая, он направляется к дому. Но Лёня опережает его.
Лёня (подходя к Василисе). Позвольте поухаживать за интересной особой. (Подносит к ее сигарете огонь). Мое имя Леонид, слово древнегреческого происхождения, что означает «сын льва». Как вам известно, мадмуазель, даже мертвый лев лучше живой свиньи. А я к тому же еще не мертв, а напротив, здоров и полон сил.
Василиса (протягивая руку). Василиса.
Лёня (целует руку). Могу предположить, что не буду первым, назвавшим вас Василисой Прекрасной, но перед очевидным невольно впадаешь в банальность. Как говорил Оноре де Бальзак, красота — это открытое рекомендательное письмо, которое читают сердцем.
Василиса. Вы тоже из Москвы?
Лёня. Я — гражданин мира. Мой дом там, где есть хоть один кабак с икрой и шампанским.
Василиса. Ну, вы долго искали место, где ничего такого нету.
Митя (внезапно рассердился). Вот и уезжайте отсюда, раз вам здесь не нравится. Никто вас не звал. Уезжайте в свою Москву, ешьте свой попкорн!
Лёня (Василисе). Мне это показалось, или здесь кто-то что-то квакнул? Мы здесь не одни?
Василиса. Это Митя, сын той придурошной из музея.
Лёня. Сын? Так это меняет всё дело. (Протягивает руку Мите.) Будем знакомы, Леонид. Древнегреческое имя, означает — «сын льва».
Митя прячет руки за спину.
Лёня. И что бы это значило?
Митя. А мы тут все придурки из музея. Только мы придурки, а не идиоты. Так что ничего вы здесь не получите!
Уходит, прихрамывая.
Василиса смотрит ему вслед, вдруг срывается с места, догоняет.
Василиса. Так эта старуха, которая в воду упала, ну, с жемчужным ожерельем — это и есть ваша Богородица? Та, что на иконе?
Митя (сердито). А вы нашу Богородицу не троньте! Вам все равно не понять.
Василиса. А может я и пойму, если объяснишь.
Митя (кивает на Лёню). Вот он пускай тебе объясняет. Про кабаки и шампанское с икрой. Или тот лысый папик, с которым ты приехала.
Василиса. Ну и катись! Нашелся тут тоже, мальчик Бананан. Иди, уроки учи!
Митя. А ты… А ты уезжай в свою столицу. Никому ты здесь не нужна! Понятно!? Никто не заплачет. Все только рады будут!
Лёня смеется. Митя уходит.

Тот же зал музея, что и в первой картине. Елена Сергеевна закончила экскурсию и проходит вдоль витрин, выключая свет — в комнате становится сумрачно. Неслышно входит Павел Иванович, но Елена Сергеевна не удивлена его приходом.
Елена Сергеевна. Что-то забыли? Или у вас есть вопросы по экспозиции?
Павел Иванович. Да, вопросы есть… Вернее, предложения. Елена Сергеевна, возможно, вам приходилось слышать мое имя — Павел Иванович Чижиков. Я занимаю значительный пост в Москве, имею очень веские знакомства.
Елена Сергеевна. Поздравляю вас.
Павел Иванович. Можете поздравить и себя. Вы, я думаю, уже поняли, что я не случайно приехал в ваш город. Я хочу открыть вам важную тайну. Недавно я узнал, что принадлежу к роду Болховских.
Елена Сергеевна (без удивления). Да что вы говорите?
Павел Иванович. Эту тайну поведала мне бабушка на смертном одре. Старушка умерла год назад, в возрасте девяноста шести лет. Всю жизнь она была вынуждена скрывать, что родом из князей — сами понимаете, какое было время. В перестройку она несколько раз намекала, что наша семья принадлежит к очень древнему роду. Но, её, как это водится, никто не слушал, списывая всё на старческий маразм. Однако перед самой кончиной старушка собрала нас в своей спальне… Мы окружили ее кровать, проливая слезы… (Достает платок, сморкается.) Простите, я взволнован… В общем, она рассказала, что мы произошли от побочной, обедневшей ветви князей Болховских. Одна из дочерей князя… как бишь его? Алексея Романовича вышла замуж за помещика Чижикова и уехала в Сибирь, где мы и жили до последнего времени. И так как прямая линия князей прервалась, то мы, Чижиковы, имеем полное право на наследование семейного титула.
Елена Сергеевна. Я очень рада это слышать, господин Чижиков, но… есть ли у вас доказательства вашего родства? По моим сведениям, Алексей Романович умер бездетным.
Павел Иванович. Доказательства будут, дорогая Елена Сергеевна! Я уже посадил человечка в архивы, он там копает день и ночь, и выкопает что надо, в этом не сомневайтесь. Но дело тут не в доказательствах. Я же это всё затеял не из каких-то претензий. Поверьте, я человек скромный, простой, я не люблю быть на виду. Мне, знаете ли, спокойнее в тени. Я как воробушек. Пригреешься где-нибудь под лавочкой, в тени власть держащих — тебе и крошек насыплют, и цел будешь. А выскочишь на дорогу — там или кошка сцапает, или машина раздавит.
Елена Сергеевна. Это мудро. Но зачем вам Болховские, если не нужен почет и княжеский титул? Не понимаю, какая еще здесь может быть выгода.
Павел Иванович. Ах, Елена Сергеевна, не все в нашей жизни измеряется выгодой. С тех пор, как бабуля открыла мне правду, сердце стало томиться. Потянуло в родные места. И вот я, наконец, решил поехать. Вышел на станции, огляделся вокруг — как будто весь век в вашем городке прожил. Смотрю и узнаю родные пенаты — тут церковь, там школа, напротив аптека. А когда увидел ваш музей, то есть, родовое гнездо, так, знаете ли, ощутил даже защемление в груди. Всё-таки есть генетическая память, что бы ни отрицала наука. Захожу в дом, и наперед знаю — тут будет гостиная, внизу — подвал, наверху — чердак. Откуда бы мне это знать, если я тут ни разу не был? Да оттуда, что передались мне эти воспоминания через гены, от бабули.
Елена Сергеевна (какое-то время смотрит на него). Это все крайне любопытно, Павел Иванович, но, может быть, перейдем к сути вопроса?
Павел Иванович. Елена Сергеевна, вы умная и образованная женщина. Даже странно видеть вас в должности смотрителя нищего краеведческого музея в тысяче километрах от Москвы.
Елена Сергеевна. Я не смотритель, я только исполняю обязанности смотрителя.
Павел Иванович. Тем более. Давайте говорить по-деловому. Не хотите в столицу — и не надо. В конце концов, такие люди нужны и на местах. Хочу вам сообщить, что я уполномочен создать попечительский совет для оказания помощи вашему музею. В совет войдут самые влиятельные люди нашей страны, а также представители духовенства. Деятельность совета будет направлена на финансирование проектов вашего музея — проекты уже подготовлены, осталось только обсудить. Это создание на вашей базе современного выставочного комплекса, театра, киноцентра, гостиницы, ресторанов и кафе. Мы оживим ваш городок, Елена Сергеевна, впишем его в туристические в маршруты, создадим новые рабочие места. Духовенство посодействует привлечению паломников, организует всенародный сбор средств на отстройку Чудноводского монастыря на месте развалин. Поверьте, через три-четыре года вы не узнаете свой медвежий угол. Ну и вам, кончено, не придется больше водить по пыльным залам сопливых школьников. Мы вас направим на повышение квалификации в какой-нибудь университет, в Париже или в Риме. Месяцев на шесть. Затем заявим вас на солидный европейский грант, напишете исследование про ваших… то есть наших Болховских — вы так про них складно рассказываете, вам это все записать — раз плюнуть. А там и диссертация, и книжку издадим. Будете ездить на международные конференции и всякие форумы — это я вам обещаю, такие специалисты у нас наперечет.
Елена Сергеевна (какое-то время смотрит на него). Что вам нужно, господин Чижиков? Хотите заполучить икону?
Павел Иванович. Да господь с вами, Елена Сергеевна, при чем тут икона! Хотя, конечно, вы тут правы — ценный предмет должен храниться надлежащим образом, под охраной, за бронированным стеклом. Давайте мы вот как сделаем… Подпишем протокол о создании попечительского совета, и я поеду в Москву, привлекать ресурсы. А реликвию повезем со всеми предосторожностями, на инкассаторской машине, водитель и два охранника, плюс милицейское сопровождение. С главой вашей местной администрации проблем не будет, он в курсе вопроса. С комиссией из Русского музея тоже улажено, здесь не волнуйтесь.
Елена Сергеевна. Нет.
Павел Иванович. Почему нет?
Елена Сергеевна. Потому что через несколько дней сюда приедут эксперты, обследует икону и направят на реставрацию. А когда мы создадим необходимые условия для безопасного хранения, икона вернется в наш город.
Павел Иванович. Знаете ли, дорогая Елена Сергеевна, в этом деле мы с вами вроде сценаристов. Вы написали свою историю, я свою. Но кино-то снимает режиссер. Ему и решать, какой сценарий пойдет в производство.
Елена Сергеевна. А вы знакомы с режиссером?
Павел Иванович. Вот именно. И сценарий заказан мне, а не вам.
Елена Сергеевна(подумав). Но ведь у фильма есть и продюсеры.
Павел Иванович. Эти что ли — один с нимбом, другой с хвостом? Они давно ничего не решают. Вышли из дела. Возможно, открыли другой бизнес.
Елена Сергеевна. Вам-то откуда это знать?
Павел Иванович. Должность такая. Знать всё и обо всем.
Елена Сергеевна. Но раз вы не верите ни в Бога, ни в Чёрта, зачем вам понадобилась икона?
Павел Иванович. Хотите начистоту? Окей. Я человек неверующий. Но подневольный. А руководство раскапризничалось — пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Знаете ли, когда у людей всё есть — и птичье молоко, и говорящие рыбы, и русалки в сауне живут, поют арии из «Травиаты»… Тут чудотворная икона необходима для полного комплекта. Видите — я с вами откровенен. Потому что я всегда работаю по-честному. Давайте просто — баш на баш. Вы мне икону, а я вам квартиру в Москве. Ну не на Чистых прудах, а в Кузьминках, например. Хороший, зеленый район. Кирпич-монолит, две комнаты, кухня десять метров. Или, как вариант, Северная столица. Там могу предложить трешку на Петроградской, в новом доме, у метро.
Елена Сергеевна. Нет. Простите, у меня много дел. Разговор окончен.
Павел Иванович. Это ваше последнее слово? (Поднимается.) Ну что же, было приятно познакомиться. Поверьте, я вел эти переговоры исключительно из доброго отношения к вам. Это был реальный шанс изменить свою судьбу, но вы его упустили.
Елена Сергеевна. Всего хорошего, господин Чижиков. Счастливого пути.
Павел Иванович. А вам счастливо оставаться. Кстати, прошу иметь в виду, насчет возвращения себе фамильного гнезда я еще подумаю. Конечно, потребуются серьезные вложения — реконструкция, благоустройство, забор с сигнализацией. Нужно обсчитать затраты. Посоветоваться с женой. У нас дача в Подмосковье, два дома содержать накладно будет. Но, с другой стороны, что значат деньги, когда речь идет о сохранении истории родной страны?
Елена Сергеевна. Убирайтесь вон. Сазан мороженый.
Павел Иванович. Что ж, так и запишем. Сазана я вам припомню дополнительно.
Уходит.

Во дворе, на той же сломанной карусели сидят Лёня и Василиса. Василиса ест мороженое. Входит Павел Иванович.
Павел Иванович. Вася, идем.
Василиса (неохотно поднимается). Куда?
Павел Иванович. В гостиницу.
Василиса. И что там делать?
Павел Иванович. Ну не здесь же ты будешь сидеть?
Лёня. А почему бы и не здесь?
Павел Иванович. А вас не спрашивают.
Лёня. Кто-то что-то вякнул?
Павел Иванович. Не вякнул, а сказал — не вмешивайтесь не в свои дела.
Лёня. А я говорю — прекрасная погода.
Василиса. Я не хочу в гостинице опять сидеть. Я лучше воздухом подышу.
Павел Иванович. Кому-то, кажется, еще вчера не нравился этот воздух?
Лёня (обращаясь к Василисе). Всё же трудно быть гуманистом в наше время. Смотришь вокруг — народ пошел мелкий, жидкий. Как килька в томате. Вилкой ткнешь, вот уже и каша. А почему?
Василиса. Почему?
Лёня. Оторвались от корней.
Василиса. Да?
Павел Иванович. Ну ты идешь или нет?
Василиса. Нет!
Лёня. Корни утрачены. Деревни все вымерли, в райцентрах молодежь только и думает, как уехать в город. Из городов все хотят уехать в Москву. А из Москвы — заграницу. Вот ты бы уехала в Париж, если бы тебя позвали?
Василиса. Ну, смотря кто позвал.
Павел Иванович. Василиса! Я в последний раз повторяю!
Лёня (не замечая Павла Ивановича). Да без разницы. Понятно, что уехала бы. На земле нашей жить никто не хочет… Потому что трудно. Вот мы и раскисли, как тот богатырь, который от земли силу брал, а поднялся в воздух, и конец ему.
Павел Иванович. Ну как знаешь! Я иду в гостиницу, мне нужно сделать несколько звонков. Если ты через час не явишься, можешь вообще не приходить!
Василиса. Ладно, я подумаю!
Павел Иванович (плюет в сердцах). Вот чертова девка! Хочешь, чтоб этот урка тебя прирезал за углом? У него же восемь ходок, два побега!
Лёня (спокойно, глядя на Василису). Вот ты сама откуда?
Василиса. А какая разница? Сейчас в Москве живу.
Лёня. Вот я и говорю. Все хотят есть жизнь, как пирог с капустой. А жизнь — это труд. Жить надо с болью, чтобы до самых кишок пробирало. От пирогов душа жиреет и спит. Душе надо в небо птичкой лететь, а мы ее перинами обкладываем.
Махнув рукой, Павел Иванович уходит.
Василиса (глядя ему вслед). А я люблю с капустой.
Лёня. В переносном смысле сказано, для доходчивости.
Василиса. А вы еще про икону обещали рассказать. Что в ней такого? Почему все от нее чудес ждут?
Лёня. А ты в курсе, как она появилась? Пацанята лазали в развалинах монастыря, случайно нашли тайник, замурованный в стене. А в тайнике — икона. Кто её спрятал — неизвестно, ведь в монастыре этом после семнадцатого года устроили больницу, а перед самой войной — питомник для бездомных собак. Готовили Жучек для отправки на фронт, учили кидаться под танки с бутылками зажигательной смеси. Потом здесь прошла линия обороны и монастырь разбомбили. А икона, видишь, сохранилась.
Василиса. Откуда вы все это знаете?
Лёня. В книжках вычитал. В книжках всё написано, только уметь надо читать. Ну и время чтобы было, понятно.
Василиса. И что, когда нашли мальчишки эту икону?
Лёня. Нашли икону, принесли родителям. Те звонят сюда, в райцентр. Им говорят — национальное достояние, сюда везите, на месте разберемся. Поехал председатель этого поселения, на своей «Ниве», с супругой. Купить она что-то хотела в городе. Только от села отъехали, и тут — бац, отказали тормоза! Машину понесло, закрутило, и на встречку. А там — четырехосная фура, здоровая, с трехэтажный дом. Председатель думает — ну всё, пропала моя жизнь бродяжная, прощайте кореша и дети малые, оставляю вас сиротами.
Василиса. Но они же спаслись?
Лёня. Ясен палец. Машина всмятку, колеса в кустах, а на них ни царапины. И икона, которую жена держала на коленях, целехонька и невредима.
Василиса. Ну это совпадение просто. Так бывает.
Лёня. Вот и они подумали — совпадение. Хотя не знаю, что они там подумали. Может, до сих пор свечки ставят… В общем, вернулись они в село, позвонили — ехать не можем, уж лучше вы к нам. Через пару дней поехал туда помощник главы местной администрации, ну здешний уже. Такое здание напротив вокзала, с флагом, видела?
Василиса. Видела.
Лёня. Здесь уже народ посытей, знает, где булка маслом намазана. Поехал этот сандаль на «Мазде», внедорожник, вполне цивильная лайбочка, не смотри, что подержанная. А человечек сам с гнильцой, антилопа. Ну, все время ищет, где бы выгоду соскрести. Вот он и запутался в делах, нашел себе врагов из залетных чуркобесов. В общем, забрал он икону, едет, и уже недалеко от блокпоста приспичило его по малой нужде. Вышли они вместе с водилой, встали в лесок, а тут ба-бах — их машину в куски разносит. Взрывное у них было под днищем. Стоят они, смотрят — лайба их горит, как свечка, а икону выбросило из окна, и на дерево закинуло. Стоит в ветках, как будто человек поставил. Хочешь — молись, хочешь хоровод води.
Василиса. Это правда всё было?
Лёня. А ты любого тут спроси. Вон, парня этого, он-то знает, походу. Знает, и куда мамаша иконку притырила.
Василиса (помолчав). Так вы сами его спросите.
Лёня. Допустим, мне он не скажет. А тебе вполне.
Василиса. Почему это?
Лёня. Допустим, приятное тебе захочет сделать.
Василиса. А я его не буду спрашивать.
Лёня. Твое право.
Василиса. Зачем мне-то это надо?
Лёня. Ну, например, затем, что за икону эту большие бабки можно срубить. Отарик Магаданский за неё триста тысяч легко отслюнит. Мне двести — тебе сто. И парню можно пару десяток кинуть, пускай себе ногу подлечит.
Василиса. Ага, а потом эти бандюки нас догонят и всё отберут. Хорошо, если голову не отрежут.
Лёня. Нет, тут разворот серьезный. Отарик в икону верит, он мараться не будет. Для него триста тысяч — не вопрос.
Василиса. А для тебя?
Лёня. Я, девочка, по понятиям живу. Мое слово — сталь. Пусть он тебе только место укажет, остальное я на себя возьму. Мне сейф — не сейф, замок — не замок. А потом поделим бабки, и разбежимся. Хочешь, к своему кучерявому вернешься, хочешь — в свободное плаванье.
Василиса (подумав). А если Митя не скажет?
Лёня. А ты сделай, чтобы сказал. Я же вижу, ты девочка правильная. Надо — любого мужика обработаешь. Митя этот тебе на один зубок.
Подумав, Василиса встает с карусели.
Василиса. А я не хочу.
Лёня. Да ты не торопись, думай!
Василиса. А нечего думать. Не хочу — и всё! И отстаньте от меня со своей иконой! Надоело! Ясно вам? Слышать о ней больше не могу! Асталависта, бейби!
Уходит.
Лёня (сам себе). С норовом кобылка. Ну ничего, пойдем другим путем.
Уходит в другую сторону.

Появляется Митя, он ведет за руку Василису.
Митя. Где он? Он тебя обидел? Что он сделал? Скажи, я разберусь!
Василиса. Да стой ты! Бешеный какой-то. Ничего он не сделал! Нормальный, кстати, мужик. Даже руки не распускал.
Митя. Я же видел, он грубо говорил с тобой.
Василиса. Ой, слушай, я-то за себя могу постоять. Ты лучше за маму волнуйся. Куда тебе в драку лезть, он же от тебя мокрого места не оставит.
Митя. А вот посмотрим!
Василиса. Не посмотрим.
Митя. А вот увидишь! Я хромой, но ловкий! У меня руки сильные!
Василиса. Насмешил. Главное, сначала гонит — «уезжай!», а потом в драку за меня лезет.
Митя (отворачиваясь). Я не гоню. Просто ты всё равно уедешь. Так лучше сразу.
Василиса. Почему лучше сразу? Влюбился, что ли? (Пытаясь заглянуть ему в лицо.) Правда, влюбился? (Тоже отворачивается.) Ну и дурак!
Василиса отходит, затем возвращается.
Василиса. Расскажи лучше про эту старуху. Ну, в жемчужных бусах. Её еще кто-нибудь видел?
Митя. Видели.
Василиса. И что?
Митя. Что? Тебе тоже про чудеса надо? Дались вам всем эти чудеса… Как будто в этом дело! Чудо же не в том, чтобы вылечить — это и врачи могут. И не в том, что у вора машина не взорвалась. Чудо здесь происходит. (Показывает на грудь.) В душе и в сердце: когда печаль становится в радость, когда уходит мучившая боль, когда просто чувствуешь свет и благодать.
Василиса. А ты это чувствовал?
Митя. Да.
Василиса. Правда?
Митя. Правда.
Василиса. Я тоже хочу почувствовать. Покажи мне её, пожалуйста.
Митя смотрит на Василису.
Митя (без злости). Тебя этот твой подослал, Чижиков? Или тот, с наколками? Кто он там — вор в законе?
Василиса. Никто меня не подослал. Я сама себе хозяйка. Просто увидеть её хочу. Очень хочу. Почему-то.
Митя (оглядываясь). Мать идет…
Василиса. Ну что, покажешь?
Митя (тихо, быстро). Приходи сюда сегодня вечером, в девять.
Василиса. Я приду.
Подходит Елена Сергеевна.
Елена Сергеевна (строго, нервно). Митя, я тебя уже час жду. Дома дел много. Ты клетку для кроликов не закончил. Картошку нужно из погреба достать. И дров принести, и воды.
Василиса. Извините, это я его отвлекла.
Елена Сергеевна (не глядя на Василису, Мите). Ну, ты идешь?
Митя. Да, иду.
Василиса (окликает Митю). Эй! Пока!
Митя возвращается к ней.
Митя. Пока. До вечера.
Василиса (усмехаясь). Мама у тебя — тяжелый случай. Хотя… Твои проблемы. У меня своих хватает.
Василиса уходит. Елена Сергеевна смотрит ей вслед.
Елена Сергеевна. Совсем совести нет, уже тебя решили использовать. Надеюсь, ты понимаешь, что нужно этой девице. Как это всё некрасиво, непорядочно…
Митя. Мама, ты прости… Но я подумал — они ведь не успокоятся, пока икону не получат.
Елена Сергеевна. Ничего. Приедет комиссия, и всё закончится.
Митя. Ты правда в это веришь? Они же комиссию подкупят. Или еще как-то… У них же связи, и деньги.
Елена Сергеевна (строго). Не всё можно купить за деньги.
Митя. Да, я знаю, так говорят. Только почему-то в жизни получается, что всё.
Елена Сергеевна. У кого это получается?
Митя. Ты же сама это знаешь, мама. Я же уже не маленький, я понимаю, зачем ты всё время это твердишь — что нужно жить своим трудом, что деньги только у воров… Что я должен вырасти честным, порядочным человеком. Только я уже вырос. И я сам вижу, как мы живем.
Елена Сергеевна. И что же ты видишь?
Митя. Что мы с тобой — просто неудачники. Мы не умеем устроиться нормально, мы можем только терпеть и жертвовать собой. Нет, мама, ты послушай, не сердись… Я знаю, ты принципиальная, ты из города сюда вернулась, чтобы этот музей сохранить. Ты всю жизнь в этот музей вложила. Но ты же еще молодая! Ты красивая. А ты ведь не живешь, ты как монахиня на служении. Ты самурай, мама! Я читал про самураев. Для них жизнь — это только средство выполнить свой долг. Ты не обижайся, но это же глупо, глупо! Я же знаю, как ты любишь театр, музыку, красивые вещи. А ты похоронила себя здесь ради меня и ради этого музея. А музей этот никому не нужен! И я здесь никому не нужен… А эти люди, они много могут сделать, они из Москвы. У них денег много.
Елена Сергеевна. Митя, господи, что ты несешь! Всё из-за этой девицы? Да они же бессовестные, разве можно их слушать! Что они тебе наобещали?
Митя. Ничего не обещали… Просто я знаю, что они все равно икону отберут, повесят у себя в особняках. А я другого хотел… Чтобы это для всех была радость. Чтобы к нам больше туристов приезжало. Чтобы чудеса!
Елена Сергеевна (качает головой). Митя, глупый ты мой мальчик… Чудеса? Да это же самое главное чудо, что в наших местах нашли такой выдающийся памятник искусства. Чудо, что икона сохранилась, что ее смогут видеть люди в музее, пусть даже не здесь у нас, а в Петербурге или в Москве… Ты же должен понимать это, ты сам рисовать любишь. Как ты печку у бабушки Банковой расписал, даже меня удивил! Вот в августе снова приедут художники на этюды, попросим, чтобы позанимались с тобой.
Митя (подумав). А много он тебе денег предлагал, этот лысый из Москвы?
Елена Сергеевна. Я просто не верю, что ты меня об этом спрашиваешь! Не хочу это больше обсуждать.
Митя. А я хочу. Я хочу, чтобы ты согласилась. Давай отдадим им икону, мама! Нам нужны деньги! Ты же сама знаешь, для чего! Это же мой единственный шанс! Мой лотерейный билет!
Елена Сергеевна смотрит на него холодно и строго.
Елена Сергеевна. Давай считать, что ты этого не говорил, а я не слышала. И закончим. Дома много дел, и в огороде. Пойдем.
Уходят.

Тот же двор перед музеем. Сумерки. Входит Василиса в нарядном платье, на высоких каблуках. Останавливается посреди двора. Стоит, отмахиваясь веткой от комаров.
Крадучись, из-за угла появляется Павел Иванович. Он говорит по телефону — полушепотом, прикрывая трубку рукой.
Павел Иванович. …Непредвиденные проблемы. Непредвиденные, говорю. Трется один тип… Конкурирующая фирма. От Отарика Магаданского. Нет, пока решаю своими силами. Сергей Сергеевич, ну когда я вас подводил… Костьми лягу. Пацан сказал — пацан сделал. Держу вас в курсе.
Убрав телефон, Павел Иванович наблюдает за Василисой. Устраивается в засаде за поленницей дров.
Павел Иванович (сам с собой). Ну, посмотрим, что ты тут затеяла, дорогая.
Появляется Митя.
Митя. Я думал, не придешь.
Василиса. А я думала, ты не придешь. Испугаешься.
Митя. Красивое платье.
Василиса. Роберто Кавальи. Триста евро стоило на распродаже. А у нас такие больше тысячи висят.
Митя. Наверное, пришлось постараться за такое платье.
Василиса. Ты мне мораль читать собрался?
Митя. Нет.
Василиса. Так что, принес икону?
Митя. Я передумал. Не надо тебе на нее смотреть. Ничего там нет. Просто картинка на доске.
Василиса. Слушай, я сюда по вашей грязи топала, в дорогущих босоножках, чуть себе ноги не переломала! И всё зря, что ли?
Митя. Получается, что зря.
Василиса. Ну уж нет! Раз я пришла, я ее увижу. Где она у вас спрятана? В музее в этом? В подвале? Или на чердаке?
Митя. Нигде. Не скажу.
Василиса. Я тебя в последний раз предупреждаю…
Митя (перебивает ее). А, этот твой, лысый… Чижиков. Ты ему сказала, да?
Василиса. Ничего я не говорила. И не собиралась. Но его, кстати, дома не было — в вашу церковь пошел, со священником что-то выяснять.
Митя (после паузы). Ну и зря его не привела. Я, может, с ним не против обсудить.
Василиса. Что обсудить?
Митя. Цену. Сколько он за икону может выложить.
Василиса достает сигарету, закуривает.
Василиса. А-а… вот ты к чему. Я-то думала, вы тут все принципиальные. Бедные, но честные. А вас просто никто раньше не покупал. Возможности не было — вот и всё.
Митя. Считай, что так.
Василиса (теряя к нему интерес). Ну ладно, я пошла. Привет родителям.
Митя. Подожди. Так он правда в церкви?
Василиса. Ты проверяешь меня, что ли?
Митя. Нет, зачем?.. Я тебя поцеловать хочу.
Василиса. И дальше?
Митя (ежится от озноба). Не знаю что дальше.
Василиса. А нормально можешь сказать? Давай, ты же тот еще сказочник! Типа «Вася, ты самая красивая, ты мне нравишься, можно тебя поцеловать»? Ну и про любовь можно, туда-сюда.
Митя. А если икону покажу, тогда поцелуешь?
Василиса бросает и тушит ногой окурок.
Василиса. Ну ясно… Господи, до чего я всё это ненавижу! Ты мне — я тебе. Как на рынке живем. А я наелась, понятно? Не надо со мной торговаться. Пока, мальчик, беги к мамочке.
Василиса хочет уйти, Митя задерживает ее.
Митя. Хорошо, не надо ничего. Смотри.
Он медленно, со скрипом поворачивает сломанную карусель. Достает из-за пазухи икону, завернутую в полотенце, кладет на скамейку карусели. Разворачивает полотенце, достает зажигалку и огарок свечи. Зажигает свечку, чтобы осветить икону.
Василиса приближается, смотрит.
Василиса (после молчания). Ну так… Икона как икона.
Митя. Я и говорю — ничего особенного.
Василиса. Старая.
Митя. Ну да.
Василиса. И некрасивая. Я думала, она молодая должна быть… А у нее морщины.
Митя. Она состарилась, когда сына потеряла.
Василиса. А почему тогда он здесь младенец?
Митя. Он всегда младенец.
Василиса о чем-то думает, затем смотрит на Митю.
Василиса. А если я желание загадаю? Или надо какую-то молитву знать? Что надо, чтобы было чудо?
Митя. Я не знаю. Может, просто попросить?
Василиса закрывает глаза, пытается сосредоточиться. У нее не получается. Она снова смотрит на Митю.
Василиса. У тебя платок есть?
Митя. Нет.
Василиса. Ну, что-нибудь, на землю постелить?
Митя снимает с себя пиджак, расстилает перед ней. Василиса становится на колени. Снова пытается сосредоточиться.
В этот момент из-за поленницы появляется Павел Иванович.
Павел Иванович. Браво, браво. Какая сцена. Отчего я не кинорежиссер?
Митя хочет спрятать икону, но Павел Иванович его опережает — хватает предмет искусства, вертит в руках, разглядывает.
Митя. Отдайте!
Павел Иванович. Ну что, юноша, сядем за стол переговоров? Я тут между делом навел справки. И выяснил, что ваша форма дисплазии скелета, вызванная артрогрипозом, дизостозом или другими факторами, вполне себе операбельна. Операция, конечно, сложная и не дешевая, но после нее вы сможете прыгать почти как кузнечик.
Митя. Отдайте икону!
Павел Иванович. Тихо, без шума. У меня есть блестящая мысль. Что, если мы позволим нашей Одигитрии совершить еще одно маленькое чудо? Так сказать, еще один каприз за наши деньги. Мы сядем на поезд — московский отходит через полтора часа — и завтра днем вы уже будете находиться в отличной клинике, оснащенной по последнему слову техники, где оперируют лучшие хирурги страны и мира. За успех ручаюсь. Как вам предложение?
Василиса. Не соглашайся! Он тебя обманет. Он никогда не выполняет обещаний.
Павел Иванович. Цыц! Это за то, что я тебе кошку не купил? Ну не люблю я кошек, терпеть их не могу!
Василиса. Не соглашайся, Митя! Пусть будет просто чудо! Я же здесь стояла и просила, чтобы ты вылечился… ну, исцелился! Ну, чтобы настоящее чудо, по-честному!
Во дворе появляется Елена Сергеевна, бросается к ним.
Елена Сергеевна. Митя! Что ты делаешь!
Павел Иванович. Спокойно, уважаемая, ситуация под контролем. Мы с вашим сыном едем в элитную московскую клинику, там ему сделают операцию. Главное, без нервов. Я уполномочен принять на себя материальную ответственность за исторический предмет. С экспертами вопрос улажен, к вам вопросов не будет. Икона передается на хранение в часовню на территории подмосковной резиденции одного из официальных лиц государства.
Елена Сергеевна. Не сметь! Это памятник искусства! Не сметь грязными руками! Митя, как же ты мог!? Как ты людям в глаза смотреть будешь?..
Василиса (Павлу Ивановичу). Отдай им икону! Сейчас! Я орать буду! Помогите!!
Появляется Лёня Чёрт. Неспешно подходит к умолкнувшим спорщикам.
Лёня. Пардон, мадам. Кто-то звал на помощь?
Павел Иванович. Тебя ещё тут не хватало!
Лёня. Ша! Как исполняющий обязанности смотрящего имею полномочия разрулить конфликт.
Одним быстрым движением Лёня выхватывает нож-выкидуху. Лезвие холодно блестит в сумеречном свете.
Павел Иванович (пятиться, но не отдает икону). Лёня, поговорим спокойно. Я готов делиться, деньги — не вопрос. Завтра, ровно в десять…
Лёня (протягивает руку). Сюда иконку.
Павел Иванович. Лёня, ты пожалеешь!
Лёня. Ась? Про что я пожалею? Что заточку тебе в печень вштырил? Никто о тебе не пожалеет, бобер ты курдючный. Ни бригадир твой, ни жена, ни эта грелка резиновая. Одной гнидой на земном шарике убавиться, вот и весь сюжет.
Павел Иванович. А у меня другой сюжет…
Лёня. А так — видал?..
Лёня делает быстрое движение, всаживая нож в живот Павлу Ивановичу. Выхватывает икону и скрывается в темноте.
Издав хриплый звук, Павел Иванович хватается за живот и начинает оседать на землю. Его подхватывают Митя и Елена Сергеевна.
Елена Сергеевна. Всё! Быстро, в больницу, врача! Митя, беги к Семеновым, пусть машину сюда… Нет, я сама побегу, ты тут… Да что же делается!
Василиса достает сигарету и спокойно закуривает.
Охая, Павел Иванович распрямляется.
Павел Иванович. Вот хорек! Кулак как железный… Думал, задохнусь.
Елена Сергеевна осматривает белоснежную рубашку чиновника.
Елена Сергеевна. Как же это? Он же вас ножом пырнул?
Василиса. Кулаком он его ударил. Синяк будет — и всё.
Павел Иванович (приходя в себя). Уф, адская боль! Но ничего, могло быть хуже. Икона у него? Надо за ним… Он сейчас на поезд… Надо перехватить!
Василиса. А то он дурак, на поезде ехать.
Павел Иванович. Да, может на машине… Где тут у вас дорога на Москву? Надо перехватить, что вы застыли как столбы!
Митя. Он на электричку еще успеет. Через пять минут отходит электричка.
Павел Иванович. Так что ты стоишь! Давай, быстро… Василиса, у меня в номере пистолет под подушкой, газовый. Дуй в гостиницу, и сразу на вокзал…
Василиса. Ага, спешу и падаю.
Павел Иванович. Я раз в жизни тебя о чем-то попросил! Почему с тобой вечно одни проблемы, никакой поддержки? Еще ворковала тут с этим полудурком — я всё видел! Поцелуешь — не поцелуешь… Тьфу! Зачем я с тобой связался, скажи пожалуйста!?
Василиса. А ты развяжись. Я только рада буду.
Павел Иванович. И чёрт с тобой! Никто не держит! Мне дело надо делать…
Василиса. Ауфидерзейн, папаша. Привет жене.
Махнув рукой, Павел Иванович убегает в темноту, прихрамывая.
Елена Сергеевна. Так, я иду заявить в милицию. Митя, ты со мной…
Митя. Не надо, мама.
Елена Сергеевна. Как это не надо? Похищен экспонат огромной ценности. За это придется отвечать. Мне, прежде всего, ведь это я добилась передачи иконы музею. И не смогла обеспечить сохранность.
Василиса. Вы не расстраивайтесь. К вам на зоне хорошо относиться будут. Отарик Магаданский у них в авторитете.
Митя. Мама, не надо никуда идти.
Елена Сергеевна. Ты в своем уме? А что я скажу экспертной комиссии?
Митя. Скажешь, что эта икона никакая не ценность. Что ее сделали не в четырнадцатом веке, а полгода назад. Просто нужно взять старую доску, обработать битумным лаком, замочить в дубильном растворе, потом высушить. Краски растереть с льняным маслом… А потом еще раз лаком и морилкой.
Елена Сергеевна (пораженно). Что-о?
Митя. Это я сделал, мама.
Василиса начинает смеяться.
Василиса. Вау! А я молилась, как дура! Ну ты рулишь!
Елена Сергеевна (твердо). Нет, этого не может быть. Я же сама видела… Потом, её нашли в монастыре!
Митя. Это я её там спрятал. Так, чтобы нашли.
Елена Сергеевна. А как же люди спаслись?
Митя. Ты же сама в это не верила. Говорила, совпадение.
Елена Сергеевна в изумлении смотрит на сына.
Елена Сергеевна. Но… я не понимаю… Зачем?
Митя. Чтобы чудо. Чтобы все подумали, что Бог нас не забыл. Чтобы не отчаивались, верили в хорошее. Я же не знал, что так повернется… Что все начнут на нас охоту — и церковь, и администрация, и этот лысый из Москвы. И Отарик Магаданский…
Василиса (смеется). Ну ты рулишь! Чтобы чудо! Я офигеваю, дорогая редакция!..
Елена Сергеевна. И что же нам делать теперь?
Митя. Не знаю… Теперь все откроется, наверное. Я не хотел, мама. Извини.
Елена Сергеевна (рассердившись). Он извиняется еще! Я нервничаю, ночей не сплю, в школе договорилась в сейф положить, там подержали три дня, испугались, что взломают… Прячу каждый раз в новое место! А это подделка своерученная — правду тот, с наколками, сказал…
Василиса (неожиданно успокаиваясь). А я знаю, что надо делать. Идите в милицию и расскажите, как всё было. Только не говорите, что икона не настоящая. Митя, ты сколько времени её делал?
Митя. Месяц. С перерывами.
Василиса. Ну вот и сделай еще одну.
Елена Сергеевна. Зачем это?
Василиса. Чижикову продать. Он Мите ногу вылечит. Вот и будет чудо, и всем хорошо.
Митя (с надеждой). Ты думаешь, получится?
Василиса. Ясен палец. Дерзай.
Василиса поворачивается, чтобы уйти.
Митя. Подожди, куда ты?
Василиса. А я к Отарику Магаданскому поеду. Он мне денег должен за наводку.
Митя (твердо). Я тебя никуда не отпущу. Я за тебя драться буду.
Елена Сергеевна. Митя, ты меня в гроб вогнать решил сегодня?
Митя. Нет, мама. Просто я ее люблю и хочу жениться. Ты ее тоже полюбишь. Она с виду такая колючая, а внутри у нее душа живая, может быть, лучше, чем у нас всех.
Елена Сергеевна. Ты что, Достоевского начитался? Ну-ка, прекрати тут мне Алёшу Карамазова! Идем в милицию немедленно, или ты мне не сын.
Направляется в сторону отделения милиции, тянет за руку Митю.
Митя. Я в милицию пойду, конечно, но всё равно женюсь на ней.
Василиса (идет за ними). Может, меня для начала спросить?
Митя (громко, весело). Василиса, ты выйдешь за меня замуж?
Василиса. Ага. Бегу и падаю! А когда?
Митя. Когда скажешь! Хоть завтра!
Елена Сергеевна. Я тебе запрещаю с ней говорить!
Василиса. А я согласна. Давай завтра. Только у меня платья свадебного нет.
Митя. Ты и без платья самая красивая! Пойдем в милицию, я тебя там поцелую!
Елена Сергеевна. Я категорически против, только через мой труп!
Уходят.

Тот же зал краеведческого музея в бывшей усадьбе князей Болховских. Елена Сергеевна ведет экскурсию. На этот раз у нее всего один слушатель — Лёня Чёрт. Он выглядит иначе, чем в первой картине: одет скромно, молчалив, держит в руке небольшой портфель.
Елена Сергеевна (голос у нее немного дрожит, она не сводит с Лёни глаз). По мнению современников, именно за искреннее и честное раскаяние Михаилу Андреевичу было явлено видение Богородицы. Однако, в семье Болховских бытовала легенда, что Богородица являлась и другим представителям рода — в частности, Гавриле Петровичу Болховскому, сподвижнику Петра I, и Дмитрию Гавриловичу, его сыну, «русскому европейцу», покровителю искусств, оставившему десять томов интереснейших записок о своих путешествиях… (Внезапно, другим тоном.) А вы не боитесь, что я вас в милицию сдам?
Лёня. Нет, не боюсь. Рассказывайте дальше, интересно.
Елена Сергеевна. По легенде, далекий предок князей, осевших в Русских землях во время татаро-монгольских походов, был свидетелем и непосредственным участником распятия Христа. Арамейский солдат по имени Болх находился среди стражников, ведших Иисуса на Голгофу, водружавших крест, а затем деливших его одежды, бросая жребий. Семейное предание указывало, что на момент этих важных исторических событий воину Болху было не более шестнадцати лет. По прошествии некоторого времени он осознал всю значимость своего поступка и, оставив жену и детей на попечение родственников, удалился в пустыню. Там он провел в покаянии и молитве ровно тридцать три года, но, по-видимому, так и не обрел душевного мира. Знаком прощения и благословения рода Болховские считали лишь появление семейной реликвии в XIV веке, когда покаянная молитва нескольких поколений была принята свыше.
Лёня (с грустным сожалением). А что же вы с самого начала про этого Болха не рассказали?
Елена Сергеевна. Это всего лишь легенда, она не имеет под собой научной базы. Скорее всего, появление предания следует отнести к семнадцатому или восемнадцатому веку, когда возникла мода на мрачные семейные предания. (Другим тоном, желчно.) Так что, доволен ваш Отарик Магаданский? Понравилась ему икона?
Лёня. А он её не видел. Расскажите-ка лучше про явления. Кто еще из князей видел… ну, эту женщину, с иконы.
Елена Сергеевна (тоном экскурсовода). Показательно, что в канун событий 1917 года один из сыновей богомольного Михаила Андреевича во сне услышал голос Богородицы. Она настоятельно указывала, что в канун дня Святой Троицы по всей Руси должно отслужить особый молебен о спасении. Молебен должен быть соборный, покаянный, объявленный по всей стране. Все участники этого молебна должны были дать обет братского терпения и покаяния. В этом случае Богородица обещала воскресение и спасение Руси. В ином случае стране грозила гибель.
Лёня (с волнением). И что, отслужили этот молебен?
Елена Сергеевна. Нет. Сын Михаила Андреевича, Дмитрий, был воинствующим атеистом. Он участвовал в движении народовольцев, занимался организацией террористических актов. Сама идея организации молебна показалась ему смешной — он подробно описал свой сон и выразил негативное мнение о нем в письме к брату. В октябре 1917 года он пропал в Петрограде при невыясненных обстоятельствах. Видимо, был расстрелян на улице балтийскими матросами.
Лёня. А вы как думаете? Этот молебен — он бы спас Россию?
Елена Сергеевна. Вы мне скажите лучше, зачем вы снова сюда приехали? Я ведь на вас заявление в милицию написала, и свидетели есть. Вооруженный грабеж — это не шутка.
Лёня. Да сказал же, дамочка, не боюсь я ничего. Я всякое на своем веку повидал. Мне лишний срок анкеты не испортит.
Елена Сергеевна. А икону-то куда дели?
Лёня (показывает на портфель). Тут она. Привез обратно.
Елена Сергеевна. Я вам не верю.
Лёня (достает икону). А вот, смотрите. И обратно возьмите, не нужно мне её.
Елена Сергеевна берет икону, рассматривает. Качает головой.
Елена Сергеевна. Надо же… А, я поняла! Вы в экспертизу обратились и узнали, что это подделка.
Лёня (удивлен). А это подделка?
Елена Сергеевна. Приходится признать. Хоть и прекрасная работа.
Лёня. Ну всё равно, не важно. Нет, я не в курсе. Ну, я пойду? Приятно было вас послушать.
Хочет уйти, Елена Сергеевна окликает его.
Елена Сергеевна. Постойте! Если вы не знали… Зачем же вы вернули дорогую вещь?
Лёня возвращается с полдороги.
Лёня. А мне явление было. Да вот, представьте себе. Как говорил писатель Набоков, автор знаменитой «Лолиты», к Богу приходят не экскурсии с гидом, а одинокие путешественники.
Елена Сергеевна. Вы начитанный человек.
Лёня. Да, я много читал. В разные периоды жизни.
Елена Сергеевна. Что же, вам Богородица явилась?
Лёня. Ну да, она. Еду я в электричке, а напротив женщина вошла и села. И говорит мне: что же ты, Лёня Чёрт, живешь бродягой, как перекати-поле. Ни дома, ни семьи, ни человека близкого. Одни кореша блатные, которые, хватись, и на кладбище не свезут. А в городе, где ты родился, вот в таком же тихом, нищем городке, мать тебя ждет. Уже десять лет весточки не получала. Чужие люди за ней ходят. А ты всё счастья легкого ищешь. А счастье легким не бывает. (Вздыхает.) И так мне больно стало, дамочка — не поверишь. Двадцать лет не плакал, а тут чувствую — слезы веки жгут, как уксус. Смотрю, а женщина эта — моя мать. Сидит в платке заштопанном, старая, и в окошко смотрит.
Елена Сергеевна (сочувственно). Вы не переживайте, пожалуйста, Леонид! Вам, наверное, просто приснилось это всё. Но к матери, конечно, нужно съездить.
Лёня. Да я и поехал. Весь этот месяц у неё и пробыл. Ничего, еще крепкая старушка. А рада мне была! Пироги, грибы, сметана…
Входит Василиса в простом платье, в резиновых сапогах.
Василиса. О, явление Чёрта народу. Он тут откуда взялся?
Елена Сергеевна. Что ты пришла? У нас свой разговор!
Василиса (хмыкнув). Ну извините! Я Митьку ищу. Там туристы иностранные приехали, хотят икон купить за доллары. А я не знаю, есть у него чудотворные на продажу, или только прославленные остались.
Елена Сергеевна. Ну иди, иди, нет тут его. В сарае, наверное, доски готовит.
Василиса (подмигнув Лёне). Вы тоже, если что, обращайтесь. Иконы хорошие, есть псковского письма, есть новгородского. А для Отарика Магадансокого можем и византию сделать, одиннадцатый век.
Василиса уходит. Лёня растерянно оглядывается.
Елена Сергеевна. Вы не обращайте внимания, Леонид. Дети, что с них возьмешь! Но дело у Мити хорошо пошло. И невестка помогает, ничего не скажу. Сначала-то я ее в штыки приняла, и она меня в упор не видела. Но теперь вроде притёрлись…
Лёня (вдруг заинтересовавшись). Так вы иконы делаете?
Елена Сергеевна (увлеченно). Да! Оказывается, прибыльное дело. И туристы к нам поехали — слух-то идет. Вот через час группа японцев должна быть. Вечером — московское начальство. А завтра художники из Питера, опыт перенимать.
Лёня. Так может, вам руки рабочие нужны? Я ведь с уголовным миром завязал. А я и плотничать могу, и столярничать. На земле люблю работать, в огороде.
Елена Сергеевна. Я даже не знаю, надо у Мити спросить… Хотя, конечно, помощник ему нужен. Вчера только жаловался, что один не справляется. И Чижиков говорит, что у него заказы на два года вперед расписаны. Все чудес хотят…
Лёня. И Чижиков в доле? Ну, этот тот еще торгаш. Ржавый гвоздь по весу золота загонит.
Елена Сергеевна. Да, он человек предприимчивый. Мы ЧП организовали, всё официально.
Входит Митя в испачканном краской фартуке.
Митя. Мама, нужны еще доски старые и краски. Не справляюсь с заказами, надо Чижику звонить.
Елена Сергеевна. Вот, Леонид…
Лёня (подсказывает). Игнатьевич.
Елена Сергеевна. Вот, Леонид Игнатьевич предлагает свое сотрудничество. Он плотник. И столяр. С преступным миром завязал.
Митя оглядывает Лёню критически.
Митя. Завязал? А как насчет вредных привычек? Я бузы на работе не потерплю.
Елена Сергеевна. Ладно, Митя, ты что-то уж очень строг к человеку. Ну, выпьет в праздник или выходной, это ничего. Душа-то живая.
Лёня. Зуб даю, только в праздник. Или в выходной.
Митя. Ох уж мне эти живые души! Ладно, пошли, покажу, как доски обрабатывать.
Митя и Лёня уходят, Елена Сергеевна готовится к очередной экскурсии.
Зал музея постепенно заполняется японскими туристами.