Борис Тух
Трижды «Пять вечеров» и «Хлопнем!» на снегу в честь Володина
Фестиваль этот на первый взгляд кажется скромным. Держится он в первую очередь на несокрушимом энтузиазме блистательного режиссера и театрального педагога, руководителя Центра им. Мейерхольда Виктора Рыжакова (того самого, который поставил володинские же «С любимыми не расставайтесь» в Русском театре) и самого яркого театрального критика Петербурга, а может и России, Марины Дмитревской.
Но ведь сам Александр Моисеевич Володин был человеком скромным и очень щепетильным в знакомствах: «Не могу напиться с неприятными людьми!» — говорил он. И на володинских фуршетах (первый тост всегда за Александра Моисеевича!) были только приятные люди, которых угощали по-володински: горячей картошкой, селедочкой, капустой, солеными огурчиками, а однажды даже бычками в томате…
Возможно, в том, что именно Таллинн стал первым участником из ближнего зарубежья, есть символическое значение. У Володина есть стихотворение:
В Таллинне
Порабощенная страна.
Я не сановный, не чиновный,
но перед ней уже виновный,
хоть это не моя вина.
Наносят мелкие обиды.
Что делать, им стократ больней.
Терплю, не подавая вида,
за грех империи моей.
Написано в начале
Впрочем, догадываюсь. Незадолго до смерти он в стихах мечтал о подлинной свободе:
От левых, которым вчера можно было всё,
И от правых, которым почти все можно сегодня.
У Шекспира та же мысль выражена жестче: «Чума на оба ваших дома!»
По Гамбургскому счету
Нашему театру было полезно показать постановку «Пяти вечеров», сделанную питерским режиссером Александром Кладько, именно на этом фестивале, где к участникам предъявляют высокие профессиональные требования. Но в тактичной форме!
Из шести участвовавших театров три были столичными: московская Мастерская Петра Фоменко и петербургские Малый драматический театр — театр Европы и творческое объединение FИЛЬШТЫ — KOZЛЫ. Остальные — Саратовский академический им. Слонова, Вологодский театр для детей и молодежи и наш. Если провести виртуальный конкурс в двух весовых категориях, то наши «Пять вечером» были на голову выше саратовских. А уж развеселого и бессмысленного вологодского «Старшего сына» (вампиловская пьеса была разыграна с непобедимым оптимизмом комсомольской дискотеки) — тем более.
И все же претензии и к нашему спектаклю предъявлялись серьезные. Были замечания по точности деталей, по пространственному решению, их опускаю. Подробным и полезным был разбор, сделанный московским театроведом Ниной Шалимовой:
— Этот спектакль, — сказала она, — соединил во времени и пространстве два театра, из прошлого и из нынешнего. Здесь есть замечательные черты, свойственные прошлому и нынешнему театру, и есть черты, так сказать, сопровождающие хорошие. Заметны черты академического театра ХХ века со всеми его достоинствами: высокой актерской культурой, внятностью повествования, общим светлым настроем, но присутствуют и инерционность, работа на автопилоте, на готовых актерских красках, готовых вспышках темперамента.
Очень красивая актриса (Елена Тарасенко) играет роль Зои, ей удалась достаточно тонкая переакцентировка образа, она убедительно сыграла послевоенную обездоленность женщин, которые несут свою судьбу как неваляшка, вытаскивая себя из тьмы. Но я смотрела, как она работает, и чувствовала: это был словно мастер-класс замедленной съемки, когда каждый элемент играется отдельно, крупно и главно…
Это было характерно и для всего спектакля. Первый акт — все главное. Каждая сцена начинает спектакль сначала. В
Превыше всяких похвал сцена на вокзале. Пошло: от себя, по-настоящему, сейчас! Когда Катя (Татьяна Егорушкина) берет Ильина и тащит — эта сцена артехтипична. Все русские бабы тащат на закорках мужиков. Любимых ли, случайно подвернувшихся ли — без разницы. А он неподъемный, зараза! Вообще этот пьяный диалог — замечательный жизненный момент, очень точный. Торжество актерского искусства. Если бы режиссер освободил героя от имиджа, заданного Любшиным: шляпы, пальто, облика хемигнгуэевского победителя жизни, было бы лучше. И легче было бы зрителю освободиться от впечатанного в культурную память фильма Михалкова.
Во втором акте актеры мужественно, умно и талантливо вышли на то, что история состоялась — и очень светлая. Хотя когда пошел снег, это было уже слишком… архаичная красивость.
Но я догадываюсь, что в Эстонии, в иноязычной среде, Русский театр несет такую же миссию, как, скажем, несли в 1920-30-е для русских эмигрантов православные храмы во Франции… И он эту миссию выполняет. Судя по спектаклю — с честью!
…В Саратовском театре и Ильин (Юрий Кудинов) больше походил на человека, вернувшегося с Крайнего Севера — жесткого, брутального, готового пустить в ход кулаки, и Тимофеев (Игорь Баголей) выглядел настоящим «командиром производства», не размазней, и Слава (Александр Фильянов) относился к Тамаре (Алиса Зыкина) не как к старшей, а как к человеку, нуждающемуся в защите, но сам спектакль никак не мог собраться в нечто цельное; казалось, режиссер Ольга Харитонова боится повторения того, что было у других — и забывает о юморе, которым насыщена эта пьеса, поступки персонажей были слабо мотивированы, а Тамара — в отличие от нашей Ларисы Саванковой, смотрелась не звездой (хотя бы и чуть поблекшей), а глубоко больным человеком…
И на этом фоне четче просматривалось то, что внес в образ Ильина Ивашкевич: он играл человека, выпавшего из привычной интеллигентной среды и страстно желавшего вернуться туда, в знакомую с юности ауру Питера, и Тамара была для него не только первой и вечной любовью, но и символом этой ауры. Мы, которых насильственно пытаются оторвать от великой русской культуры, ощущаем это с особой остротой.
Уроки Мастера
В прямом смысле — это режиссерская лаборатория под руководством Виктора Рыжакова и Дмитрия Егорова: молодые московские режиссеры с молодыми питерскими актерами ставили за три дня получасовые эскизы по володинским пьесам. В переносном — спектакли Виктора Рыжакова и Льва Додина.
Рыжаков, поставив «Пять вечеров» в Мастерской П. Фоменко, освободил спектакль от примет времени, превратив его в некую вечную историю любви. Он уверил себя, что пьесу Володина можно извлечь из обстоятельств места и времени и лишить терпкого запаха эпохи, ибо эпохи приходят и уходят, а чувства — они на все времена. На сцене действуют души героев, но действуют исключительно через очень интенсивные физические действия.
Манерность Полины Агуреевой, ее типичная для фоменковских барышень утонченность, не свойственная сегодняшнему дню, в спектакле шаржируется, интонации то ломки, то напевны, ее Тамара гротескна, нежная красота актрисы скрыта жуткой прической типа халы (кто постарше — вспомнит!), Тамара ходит как-то неуверенно, бочком, семенит, словно извиняясь за свое существование. Абсолютно принять этот спектакль трудно. Восхититься фантазии и мастерству режиссера и актеров — легко!
И театр совершенно иной природы, глубоко психологичный, и вместе с тем легкий, касающийся заветных струн души почти невесомыми прикосновениями искусных пальцев — «Портрет с дождем» в Малом драматическом — Театре Европы, сценическая композиция и постановка Льва Додина по мотивам киносценария Володина, переплетение судеб, характеров, маленьких трагедий повседневности и в центре почти что юродивая (или почти что святая) женщина Клавдия (Татьяна Шестакова).
Тонкую и горькую володинскую мелодраму здесь рассказывают как поэтическую балладу, герои легко и естественно переходят на чтение володинских стихов, включенных в ткань повествования.
В этом спектакле есть точные и острые наблюдения за человеком и за его природой, но нет обвинения обществу или советскому строю. Все самое жесткое и жестокое здесь будто смыло дождем и временем, струи дождя действительно льются прямо на сцену из-под колосников. Правящий режим был хуже (или так же плох, как нынешний, но по-другому?), а люди — лучше!
Аура фестиваля
— Мужчина, ну что вы мне суете? Я что, полчаса буду сдачу вам искать? Да не надо мне ваших денег! А вы, женщина, чего хотите? Бутербродов с мясом? Кончились бутерброды, на базу не завезли!
Бойкая буфетчица Клава с умопомрачительным декольте торгует бутербродами и водкой по ценам советского времени.
На самом деле Клаву зовут Вика, она аспирантка театроведения, в своей роли буквально купается, не забывая вести наблюдения за публикой.
— Кто-то подхватывает игру, начинает либо возмущаться, либо отвечать в той же манере, но беззлобно — видно, что человек ловит кайф, — рассказывает она. — А некоторые требуют сразу три банки килек по рупь двенадцать. Пробуют нажиться на нашем аттракционе.
— Больше одной банки в одни руки не давать! — следует истошный вопль из очереди.
* * *
Я по утрам за вас молился,
а вечерами с вами пил.
— это тоже володинские строки.
Поэтому по вечерам — фуршет. Тосты за покойного писателя, за театры, за организаторов, друг за друга.
10 февраля — его день рождения. Дата удивительная: в этот же день родились Всеволод Мейерхольд, Борис Пастернак, Бертольт Брехт. В этот день скончался Пушкин.
10 февраля фестиваль грузится в два минивэна и едет на кладбище в Комарово, на могилу писателя.
Это не поминки. Это друзья пришли поздравить Александра Моисеевича с
Извлекаются бутылки «Флагмана», калибром похожие на снаряды корабельной артиллерии. Закуска.
— С днем рождения, Александр Моисеевич! Хлопнем! — произносит Марина Дмитревская.
(«Хлопнем!» — одна из его любимых присказок.)
Марина наугад раскрывает книгу стихов Володина. «Александр Моисеевич, скажите тост!» И выпадает то стихотворение, две строки из которого я уже цитировал. Вот оно всё!
Свобода.
Это слово буду писать на отдельной строчке,
потому что это важно.
Свобода
уехать туда, где тебя никто не знает.
От мстительных зловещих, которые таят.
Но и от любящих, которые проникают
в душу, где неладно.
Свобода
от энергетических вампиров —
полная несовместимость, —
которые отнимают годы и годы
жизни, которые толкают тебя на необходимые
лихорадочные поступки, за которые потом расплата.
Свобода
от левых, которым вчера можно было все,
и от правых, которым можно почти все сегодня.
Свобода
от общества, в котором нельзя жить и быть
свободным от него.
Не знал еще, что останусь несвободен
от самого себя, глядящего себе в душу.
Спасибо, Александр Моисеевич! И до следующего свидания через год!
