Ксения Щербакова

Сестра безнадега

Вечер первый, и сразу на сцене драматического театра на Литейном — аншлаг. Знаменитая «Табакерка» по праву открывает фестиваль имени Александра Володина «Пять вечеров». Зрители обоснованно волнуются, топчутся перед зданием театра в надежде перехватить заветный билет. В зале прогуливаются нарядные люди, настраиваясь на нужную волну. И во всей атмосфере — чувство театрального торжества.

Организаторы володинского фестиваля продумали все до мелочей. Стоило гостям пройти в фойе театра, как становилось ясно, насколько трепетно и любовно устроители относятся к драматургу. Попытка имитировать время, в которое жил Александр Моисеевич, удалась. И это проявилось не только в живых черно-белых фотографиях того времени, газетных вырезках, атрибутах советской эпохи, вроде старого дискового телефона и двери в бывшую квартиру Володина на Каретной, но в продавщице Клаве за прилавком буфета. В этот вечер — никаких дорогих кофе и бутербродов с красной икрой. Исключительно советские продукты: «Тархун» или «Дюшес» в граненых стаканах по 10 копеек, пряники — 3 копейки, любимые володинские бутерброды с докторской или кильками — 25 копеек, бычки в томатном соусе и компот.

Наевшись, менее чем за рубль, зрители проходят в зал. Там уже вовсю идет последняя подготовка к спектаклю. Актеры то и дело выбегают на сцену. Сами приносят и расставляют реквизит, передвигают декорации, переговариваются со зрителями. «Какое сегодня число?» — спрашивает девушка в скромном ситцевом платье. Ей отвечают — шестое. Шестое февраля — старательно выписывает она на спинке деревянного стула. И тут же приписывает: «ЦСКА — чемпион», раззадоривая преимущественно питерскую публику. Только с началом спектакля зритель (кто не узнал сразу) понимает, что это была одна из главных актрис Яна Сексте, исполнительница роли Лиды.

Совершенно аналогично, весело и непринужденно общаются с нами и другие артисты: «Уважаемые зрители, у Александра Моисеевича никогда не было мобильного телефона. Давайте же сделаем так, чтобы на этот вечер его не было и у нас» — говорят они. После непродолжительного вступительного слова Светланы Крючковой, специального гостя фестиваля и близкого друга Володина, действие начинается.

Тамерлан захватил город и послал за данью своего гонца. Дали мешок золота. Тогда он послал еще раз — не дали ничего. Гонец сослался на то, что жители города плачут и просят их больше не трогать, мол, ничего уже не осталось. Тогда Тамерлан сказал: «Раз плачут, значит, есть, что терять». Когда гонец собрал еще мешок золота с жителей города и принес Тамерлану, тот спросил об их настроении. «Смеются, песни поют» — ответил гонец. Эта притча, рассказанная брошенной женой Шурой — маленькая подсказка зрителю, ведь главные героини пьесы — совсем как те жители города N.

В центре внимания — две сестры, живущие в мрачной послевоенной коммуналке, бывшие детдомовки, строгие и правильные на вид, но мечтательные и страстные на деле. Режиссер Александр Марин невероятно удачно подбирает декорации — пепельно-серые стены с трещинами, лампочка Ильича под потолком, небогатый интерьер с двумя железными кроватями, клетчатые пледы и тонкая ширма, отгораживающая девочек от назойливых соседей. В этом чопорном и чересчур приличном мире живут сестры — живые, порывистые, эмоциональные натуры, которых душит окружающее общество со всеми его правилами и с дядюшкой-моралистом. Он, этот дядя Митя (Павел Ильин), человек старой закалки, знающий жизнь, или наивно принимающий за бытовую мудрость свою заскорузлость, ретроградство и чрезмерную опеку. Он-то, конечно, как никто другой знает, что нужно сестрам, ведь его вклад в их воспитание — время, кусок души и немного здоровья, как в сберкассу — априори обеспечивает ему звание наставника.

Давят на сестер и любопытные сплетники-соседи, по делу и без сующие свои носы в чужие разборки. Как филигранно и иронично играют артисты этих беззлобных любопытных варвар. Во время сцены выяснения отношений Нади (Алена Лаптева) и Огородникова (Игорь Петров), они заглядывают в комнату сестер, кто с чайником, кто с зубной щеткой во рту, кто с огуречной маской на лице. Невероятно смешная, до слез, сцена, напоминает атмосферу другого любимого сюжета — Покровских ворот.

Эти люди вершат за девочек их судьбу, на каждом шагу подсовывая свои решения, устраивают их на работы, приводят «подходящих» женихов, решают, кому остаться в их судьбе, а кому исчезнуть. Так дядюшка выгоняет возлюбленного Лиды — Кирилла (Денис Никифоров) лишь на основании того, что тот недостаточно, на его взгляд, серьезен. В этом плане остроумной и саркастичной получилась сцена знакомства Нади с дядюшкиным Володей (Алексей Усольцев), милым и интеллигентным, но до безобразия скучным, неуверенным и ошеломленным Надиной страстностью и энергией молодым человеком. «Кекс!» — торжественно объявляет он, а после, кажется, не может и двух слов связать. Какое там! Даже танец с яркой и динамичной Надей у него не вяжется, не то, что разговор. Она просто сбивает его с ног в прямом и переносном смысле. А уж ее танец — лихой, дерзкий и даже немного, по воле режиссера, развязный не то, чтобы Володю смущает — зрителя выводит из равновесия — только он привык к спокойной, рассудительной и мудрой старшей сестре, как рождается новая, сильная и яростная девушка, настойчиво претендующая на свое счастье.

Только вот тут выходит неувязка — оказывается, что это самое счастье для двух таких разных сестер коренится в одном — в театральном училище, куда изначально поступает Лида. Эта трогательная, нескладная, пылкая девочка дрожит и плачет на вступительных, волнуется, потными ладонями хватает воздух. Она, как Наташа Ростова — ничего в ней нет поддельного — не зря она читает монолог из «Войны и мира» именно об этой героине. Но Лида с треском проваливается, не теряя при этом присутствия духа и своей цельности. Она на редкость независтлива — поддерживает сестру, когда ту неожиданно берут в театральное. Но Надя ради сестры жертвует всем — учебой, любимой сценой и мечтой.

Так начинают рушиться судьбы двух героинь. Однако эти еще только маленькие трещинки в фундаменте их жизни умело прикрываются шутками, песнями, яркой иронией. Но, несмотря на все это, зритель больше уже никогда не увидит прежних сестер. Лида поступает в инженерное, чертит сложные и занудные механизмы. И вроде бы разбитая мечта не так тяготит младшую сестру, но она страдает от другого, каждый раз отдавая законной жене своего любимого Кирилла, как от сердца отрывая. Надежда же и вовсе меняется до неузнаваемости, становится грубой, непримиримой, раздражительной. Ей приходится носить маски, которые она ненавидит, играть в неискренность, которая противна всему ее существу. Вот перед нами холодная и отчаявшаяся женщина, говорящая с дядей, как с врагом, а вот разбитная собутыльница, осатанело горланящая похабные песни в сцене посиделок с соседками. Марин не жалеет героиню, доводя ее до полнейшего отчаяния и одиночества, с примесью гадливости к этой опостылевшей жизни. Но самое главное — оказывается, никто не просил ее выбирать все это, а такая жертвенность получилась надуманной и напрасной.

Надя утопает в ею же изобретенном кошмаре. Кажется, что конца ему нет и не будет. И вот уже даже ее сестра хотя и через отказ от любви, и через боль, но обрела все-таки себя, отступила от Кирилла и Шуры, его обманутой жены, трепетной девочки с тихим голоском (Анна Чиповская). А Надя, между тем, потеряла себя окончательно. Слабым утешением для зрителя, которой искренне болеет за нее, может служить лишь то, что спектакль анонсирован, как история в двух снах. Однако режиссер знает, что их границы зыбки, и не ясно, где же все-таки тот самый счастливый час для Нади, и будет ли она счастлива по-настоящему.

В одном из вариантов она становится жалкой тенью, подобием себя прежней, с завистью наблюдающей за страстным и откровенным танцем Феди (Вячеслав Чепурченко) и Шуры, которая неожиданно становится роковой красоткой. Надины страсти уже никого не удивляют и не волнуют. Все, в прошлом добрые, а нынче безразличные и отстраненные соседи, лишь отмахиваются от нее, как от назойливой мухи, и продолжают завороженно наблюдать за гипнотическим танцем на столе.

Во втором варианте Надя добивается успеха, став звездой, высокомерной, эгоцентричной и пустой. Она командует дядюшкой и тем самым насватанным женихом, которому не так давно дала отставку. Она шагает по сцене с осознанием собственного превосходства и недоступности, упиваясь восхищенными взглядами. Она беззастенчиво флиртует с юношей прямо из зала, усмехаясь магнетической улыбкой и протягивая принесенный Володей изюм. И она снова теряет себя, теперь уже безвозвратно и до основания.

И выхода из этого замкнутого круга нет. Разве что — проснуться от тяжелого сна, от надвигающихся стен, протянув руку к той же скудной лампочке, что висела когда-то в старом, мрачном общежитии. И Надя завершает историю, в отчаянном порыве выкинув руки в зал, как бы отдаваясь на суд зрителя. Свет гаснет.

Зрители встают с напряженными лицами, каждый со своей неразрешенной дилеммой, но тут же улыбаются и аплодируют. Аплодируют искренне и долго, всей душой благодаря артистов за содеянное, за то, что невозможно выразить словами, за сокровенное. На сцену выходят уже полюбившиеся люди. Яна Сексте — с открытой лучезарной улыбкой. Кажется, она и в жизни такая — неунывающая, сильная, искренняя. Вслед за ней — Алена Лаптева с, казалось бы, отстранённым лицом, на самом деле — счастливая за добросовестно и ярко отыгранный спектакль. Три часа смены настроений — от выдержанной строгости до сумасшедшего смеха, а вслед за ним неподдельных слез — все же не всем подвластно. Вячеслав Чепурченко выбегает под шквал аплодисментов — любимец зрителей надолго запомнится своей талантливой пародией на Чацкого… Грандиозно и сильно, но вместе с тем душевно и тонко — как умеет «Табакерка», и как пишет Александр Володин.