Полина Коршунова

Развалины

Гастроли на фестивале «Пять вечеров» им. А. М. Володина

«Развалины». Ю. Клавдиев. Центр драматургии и режиссуры А. Казанцева и М. Рощина. Режиссер Кирилл Вытоптов.

Пьеса Юрия Клавдиева «Развалины» прозвучала впервые на Володинском фестивале 2010 года. Спустя несколько лет она вернулась, но уже не в форме читки, а полноценной постановкой Кирилла Вытоптова.

Безусловно, фестивальная атмосфера не всегда помогает спектаклю раскрыться, да и чужая сцена нередко бывает немилостива. Работе Вытоптова не повезло: спектакль потерялся в пространстве Театра на Литейном. Отсюда ‒ отсутствие энергии, невнятность, вялотекучесть. Кажется, будь «Развалины» сыграны в подвальчике ON. TEATРа, было бы намного лучше.

Про ON. TEATР вспомнилось неслучайно: именно там Дмитрий Егоров вместе с «Этюд-театром» поставил свою версию «Развалин».

Пьеса Клавдиева — это такой драматургический материал, который петербуржцу трудно воспринимать отстраненно, и совершенно не имеет значения, сколько лет зрителю, читателю, слушателю. Тема блокадного Ленинграда, неразрешимый этический вопрос «аморально ли стараться выжить любой ценой?» режет по живому.

Спектакль Егорова именно такой — оставляющий ощущение открытой раны, резкой боли от удара под дых. «Развалины» Кирилла Вытоптова, напротив, — спектакль спокойный, отстраненный, как бы щадящий зрителя. Режиссер намеренно не ставит акцента на этическом конфликте двух главных героев: Ираклия Александровича Ниверина — интеллигента, йога, вегетарианца и просто хилого мужчины, и Марии Ильиничны Развалиной — крестьянки, оказавшейся в Ленинграде с тремя детьми и кормящей их человечиной. Актеры существуют отстраненно от своих героев, но при этом и не ставят им «оценок». В свою очередь, зритель, не провоцируемый на определение своего отношения к их поступкам, теряется, остается безучастным или защищается смехом. Вытоптов привносит в сценический текст много комического. Именно комизм и отстранение снимают напряженность конфликта идей, заложенного драматургом, и сильно мешают понять, что же все-таки хотел сказать режиссер.

Мария Сизова, сравнивая петербургский и московский спектакли в статье 2012 года, писала, что в постановке Вытоптова «персонажи борются не за выживание, а за чистоту». Получается, что Развалина борется за чистоту внешнюю, формальную. Спектакль начинается с того, что Развалина (Ирина Денисова) просит входящих в зал вытереть ноги, далее в спектакле она моет пол, стирает белье и настаивает на том, чтобы Ираклий Александрович дал ей и свое белье постирать. Ниверин, по всей видимости, должен бы пропагандировать чистоту внутреннюю, духовную. Да, рассуждения героя о том, что мы — люди, и должны оставаться людьми, в спектакле присутствуют, но вот что странно: Ниверин (Андрей Огонян) произносит гуманистические проповеди голосом диктора советского радио. Это звучит неожиданно и даже интересно, но, на мой взгляд, нивелирует ценность высказываний героя. По радио никогда не говорят правду, по радио никогда не услышишь истину. Как же тогда отнестись к тому, что говорит Ниверин?

Режиссерская позиция хитро замаскирована. Вытоптов вроде как ненавязчиво намекает на практическую несостоятельность взглядов Ниверина, но финал спектакля не дает возможности «обвинить» режиссера в приверженности к той или иной точке зрения.

Заключительная сцена — Ниверин, бормоча что-то про «нового человека», который не будет есть кошечек и собачек, и вообще всяких других живых существ, расстегивает пальто на лежащем трупе, и оказывается, что труп-то — «кукла», обманка, сделанная из фруктов! Ниверин берет зеленое яблочко и падает. Подстреленный. С этим яблочком. Так и не вкусив, не отведав запретного плода. Намек ли это на возможное трупоедство или, напротив, — убежденность в правильности выбранного Нивериным пути? Как поймете — так и будет.

Но о духовной ли это чистоте? И какой неведомый конфликт между чистым полом и вегетарианством?

Ниверин-Огонян комичен. Он неуверен в себе, неловок, тих. Это далеко не тот неврастеничный, тонкий Ниверин Семена Серзина, которого мы видели в петербургской постановке. Этот Ниверин — неудачник и недотепа. Развалина Ирины Денисовой — маленькая, тоненькая женщинка, с голосом, напоминающим кудахтанье. Эдакая комическая крестьянка, иногда срывающаяся на крик, иногда переходящая в какой-то, не поймешь, откуда взявшийся, серьезный психологизм, не свойственный постановке. Чего стоит одна странная и смешная Анечка (София Райзман), похожая на робота с лязгающим голосом и походкой балетной примы на пенсии!

С любопытством ждала сцены, где Развалина читает своим детям «сказку» о фашисте-вороге. В спектакле Егорова Развалина Ульяны Фомичевой произносит монолог грудным голосом, словно поднимая из глубины веков богатырскую мощь, транслируя неистовое отчаяние, невыносимый страх войны, ритмизуя ее речь, вводя зрителя в полу-экстатический транс, выход из которого — болевой шок.

У Вытоптова эта сцена не несет никакого сильного эмоционального посыла, как и весь спектакль в целом. Это удивляет и вызывает недоумение. Доброта Вытоптова, его гуманность по отношению к зрителю, желание смягчить горечь шуткой, неоднозначность режиссерской позиции обесцвечивают провокационный текст Клавдиева. Драматург стимулирует читателя к определению своей позиции: либо ешь трупное мясо с Развалиными, либо не ешь с Нивериным. Режиссер же, щадя зрителя, оставляет его в покое и никаких решений и душевных терзаний не требует.

Дети Развалиной и Анечка, принимающая их взгляд на выживание, по мысли Егорова, — выжившее поколение. Поколение дельцов и прагматиков. Это не оценочное суждение режиссера, это всего-навсего данность, такая, какой ее видит Дмитрий Егоров. Эти дети — грубая, мощная, тупая и страшная в своей дерзости новая сила, забирающая себе право на будущее, потому что у таких, как Ниверин, нет сил на жизнь, а значит — нет будущего.

В трактовке Кирилла Вытоптова «новая сила» не так страшна и, кажется, не так вызывающе неизбежна, будто народившееся поколение, когда кончится война, возьмет в руки книги, а вслед за книгами, может, и вспомнит Ниверина с его гуманизмом и верой в человека…