Ксения Ярош
Только упущенная любовь жива
Фестивальная газета "Проба пера". 7 февр. Вып. 2.
«С любимыми не расставайтесь». А. Володин. Театр юного зрителя, Москва. Режиссер — Генриетта Яновская.
«Любви нет, нет», — заключает Таня (Арина Нестерова) — уборщица в суде, где разводятся Володинские герои. «Нет, нет, не приемный день», — эхом вторит медсестра психбольницы, обращаясь к любящим Мите (Евгений Волоцкий) и Кате (София Сливина). Один любит настолько, что не смог простить малейшего подозрения, вторая от любви сошла с ума.
Володинское «все с ума посходивши», в начале спектакля звучащее причитанием в устах Судьи, к финалу всё более буквализуется. Нет, конечно, не так, как у Николая Шейко в Минском ТЮЗе, где, по словам Володина, «в конце все действующие лица, в том числе и прелестная золотоволосая судья, бродили в больничных халатах по коридору сумасшедшего дома». Может показаться, что в постановке Генриетты Яновской с ума сходят лишь Катя, не желающая смиряться, и смирившаяся Агафья Тихоновна (Оксана Лагутина), заплутавшая в драматургии, в воспоминаниях о женихе, выпрыгнувшем в окошко. Но нет! Всё, что творится на этом скошенном планшете сцены, — по-театральному безумно.
Пространство, созданное Сергеем Бархиным, — калейдоскоп из осколков быта. Ванная, дверь, раскладушка, торшер, телефонная будка, табуретки разбросаны по зелёной траве, оказывающейся ковром, который уборщица Таня чистит шваброй. Квартира как микрокосм. Здесь каждый сходит с ума по-своему. Парами — абсурдно, буффонно, ритмично. В одиночку — горько, с воспоминаниями, самобичеванием. В итоге — спектакль об упущенной любви. Не Кати и Мити — многих. Даже судьба здешней «златовласой судьи», гениально сыгранной Викторией Верберг, устало харизматичной, ироничной, профессионально-циничной, с насмешливым взглядом поверх больших очков, и судьба уборщицы Тани, простой, выцветшей, суетливой, навсегда искалечены ошибкой юности — страхом полюбить. «Я старею», — глухо откликаются остальные женские иссохшие от тоски голоса. «Нет, нет, любви нет», — снова повторяет Нестерова. Любовь есть, но только — невоплощённая. Занавес открывается, а за ним — невесты, невесты, невесты. (Соответственно: надежды, надежды, надежды.) Их фотографирует злополучный Вадим (который якобы Митю «с женой развел»). Занавес закрывается, а за ним — кричат, кричат, кричат… Кричат женщины («Я скучаю по тебе, Митя!»), одинокие, без надежд, без любимых. И меж ними носится фотограф; щелчки его затвора как точки, как кресты — на каждой. Но не Вадим виною их разбитых судеб, ведь тоже не отлюбил свое, потому как попросту не жил, а лишь снимал (чем он занимается и после окончания спектакля, запечатлевая поклоны).
Виной всему — Иван Кузьмич, «с него, гражданочки, всё и началось», — доверительно сообщающий весть Агафье Тихоновне. Её чудесный монолог (а ля вербатим), потерявший начало и конец в вечности, является почти гимном несбывшейся любви. Главных героев будто бы и нет, кроме вездесущей (и все комментирующей, вздохом иль словом) Судьи, мудрой, но столь же несчастной, как и все.
В спектакле тексты, пространства, истории, диалоги взаимопроникаемы. Герои досказывают свои мысли цитатами из «Записок нетрезвого человека», пьес Гоголя и Володина. Переход от одного текста к другому осуществляется легко, просто, по-актерски изящно. Похожие на подростков, они беззастенчиво миксуют эпохи, дробят-разламывают жизни. В Ирине, какой её играет Софья Райзман, так же, как и почти во всех героях этой постановки, очень много детского. Из-под большого зеленого плаща торчат две тоненькие ножки, которые скачут, играя в классики, вертятся, постукивают и ходят подпрыгивающей походкой. Она фокусница, смешливая, порывистая, пугливая и доверчивая. Ирина готова по первому знаку «навсегда» убежать прочь и по первому зову вернуться. Если Митя ей звонит, то Ирина мчится к нему, прямо с трубкой, выдрав провод с мясом. Вообще, в спектакле, если герои чувствуют, то они не стоят на месте: чуть что срываются с места, убегают, догоняют, мечутся, бросаются навстречу друг другу. И громко дышат запыхавшись.
Катя и Митя по-детски упрямы. Страстно и беспомощно они ищут друг друга, но их обида — словно игра, даже соревнование, кто кого. Бегая наперегонки, перебивая друг друга, вредничая, дразня, брызгаясь, юные супруги очень хотят и не знают, как простить. Услышав о том, что «Митя человека порезал», Катя падает и встает, как непокорный жеребенок, у которого разъезжаются и подкашиваются ноги. Снова и снова. Наконец поднявшись, она вся как-то сосредотачивается, сжимается, собирается, и озвучивает новость, озабоченно и немного по секрету. В финале мы ее увидим на негнущихся ногах, остриженную, в халатике, поправляющую воротничок мужу, говорящую с теми же интонациями, но неестественной расстановкой.
Однако, несмотря на всю боль, спектакль большей частью гомерически смешной, парадоксально легкий. Персонажи ссорятся и разводятся под терпкие звуки музыки Фаустаса Латенаса или ироничные — Паскаля Комелада. Ритмично чередуются эпизоды, актеры появляются и исчезают, то сгущая, то прореживая пространство. Характерные, комические и, одновременно, трогательные эпизоды разводящихся в суде оттеняют трагичность темы. Особенно сочно сыграны пары Мироновых (Марина Зубанова, Павел Поймалов) и Шумиловых (Екатерина Александрушкина, Олег Ребров).
Жалко всех этих, как мы, несчастных, нескладных, обычных людей, ошибающихся и в ударениях, и в выборе. Простых людей, о которых, по словам Генриетты Яновской, Володин «говорил просто, что попытались сделать и мы». Многие из них упустили свою любовь, но тем самым сохранили образ, не дав ему со временем превратиться в буффонный.
