Марина Дмитревская

Пять вечеров с любимыми

Вот чем я точно не страдаю — так это раздвоением личности, но арт-директор Володинского фестиваля «Пять вечеров» и театральный критик всегда живут во мне порознь.

Арт-директор должен разложить перед зрителем пасьянс из новых спектаклей-карт: сегодня Володина ставят так-то и так-то… Пусть даже мне это не близко, но такая карта есть и важно создать драматургию фестиваля.

Критик приходит в зал «с лейкой и блокнотом, а то и с пулеметом» и наутро обсуждает то, что отобрал арт-директор. Театры уже давно привыкли к этой моей «двухличности» (замечательное володинское слово из «Любимых», вложенное в уста мамы Ларисы Керилашвили, кричащей дочери: «Двухличная!»). «Двухличность» позволяет мне видеть процесс изнутри и снаружи.

Изнутри

Каждый год мы с директором Виктором Рыжаковым не знаем, состоится ли фестиваль. Но наступает декабрь. И еще не зная ничего о «матобеспечении», стекаются в подвал «Петербургского театрального журнала», становящегося на полтора месяца штабом фестиваля замечательные девочки-менеджеры, ежегодные энтузиасты этого дела, начинают шмыгать туда-сюда студенты-волонтеры под чутким руководством Кати Миллер и Юли Воронцовой. И вот уже таскают тюки с «сувениркой», и я уже верстаю буклет и «трамвайки» (в долг!), и Катя Строганова — завлит театра на Литейном, рассылает пресс-релизы, собирает «прессуху» и требует от меня всякой информации. Администратор этого же театра Света Норман сообщает, что в 9 утра я должна быть на Лиговке, на собрании театральных кассиров, — Света ежегодно заполняет зал до полных аншлагов… Студенты заранее готовят материалы к газетке «Проба пера». В этом году ездили на «Красный треугольник» и изучали вещественный мир володинских пьес: какое вино приносит Ильин? На какие фильмы (сеанс 8.30) могла звать Катя?

В результате все участники фестиваля накормлены, напоены, обогреты и обнимают наших девочек при отъезде. На столах после спектакля каждый вечер вареная картошка, квашенная капуста и бычки в томате (это особая статья моего пристального внимания), а в фойе стоит за прилавком легендарная буфетчица Клава и торгует по советским ценам бутербродами и водкой. Роль, не написанная Володиным, стала буквально «культовой» и исполняется только и исключительно театроведами — в силу глубокой концептуальности и необходимости ласкать покупателя и хамить ему с полным знанием всего творчества Александра Моисеевича. В этом году за прилавком стояла моя аспирантка Вика Аминова — театральный обозреватель «Вечерки». За пять вечеров она набралась леденящих душу впечатлений: соотечественники выстраивались в дикую очередь не поиграть в советский буфет. Они совершенно серьезно, с боями, набивали сумки копеечными бутербродами с докторской и, несмотря на грозный окрик: «Одна банка в одни руки!» — требовали выдать вторые шпроты…

Почти всегда фестиваль дает непредвиденные «володинские» сюжеты.

Например, в этом году мы открывались «Пятью вечерами» Омского Пятого театра. Режиссер Константин Рехтин ввел в спектакль нового персонажа — дворничиху: она метет ленинградскую улицу и бормочет володинские строчки. Еще в Омске на мой вопрос — зачем, Рехтин ответил, что в годы стажировки вЛГИТМиКе у А. А. Музиля и А. И. Кацмана подрабатывал дворником во дворе дома № 32 по Моховой, соседствовавшим с институтом, и его опекала пожилая женщина-блокадница, жительница дома, а дворником работала бывшая студийка Мейерхольда. И сценическая дворничиха — это память о них. Накануне фестиваля, поздно вечером, Рехтин зашел в редакцию «ПТЖ» на Моховую, 30. И когда мы небольшой компанией выходили на ночную улицу, я попросила Костю показать тот двор. Конечно, ворота были заперты, но именно в эту минуту со стороны двора возник парень: «Вы кого ищете?» — «Ищем прошлое», — по-володински ответил Рехтин, словно был в эту минуту Ильиным, решившим навестить Тамару. Мы вошли. Горело только одно окно, и именно окно бабушки с собачкой Снежком… «Она жила именно там», — поразился Костя. — «А кто живет сейчас?» — «Я», — отозвался парень, открывший калитку.

Бывают странные совпадения! И мы зашли в квартиру, ту самую, коммуналку… Нет, той женщины там уже не было. Но квартира была та самая.

10 февраля мы всегда празднуем день рождения Володина. С утра едем на кладбище в Комарове, втыкаем в глубокой снег цветы, кричим верхушкам елок: «С днем рождения, Александр Моисеевич!» — и выпиваем первую рюмку за именинника с полным ощущением, что он сказал нам: «Хлопнем!» — как говорил всегда. Не «дернем», не «выпьем», а именно «хлопнем». Нынче, прежде чем «хлопнуть», мы буквально утонули по пояс в комаровских снегах, протаптывая тропу к скромному, похожему на обложку одной из его книг, памятнику Александру Моисеевичу.

День рождения Володина празднуется по-разному. В этом году в финале последнего спектакля «Две стрелы» Пермского театра «У моста» на сиену вышли новосибирцы, театр С. Афанасьева и пели его стихи из своего спектакля «С любимыми не расставайтесь», потом на стене зала шла запись С. Юрского — володинское «Хобби» (о том, как у него появилось хобби — выпить), а затем в аншлаговый зал победительно вошли сразу пять Клав (в том числе прошлых лет) с подносами, «завлекалочек», как называл их Володин, — и под «Королеву красоты» каждый зритель выпил свои 30 г. в честь именинника. Ему был бы 91 год.

Снаружи

Володину не слишком повезло с театральной судьбой. Какие спектакли вошли в историю театра, были настоящими событиями? Л. Фетисова в «Фабричной девчонке» ЦАТСА? Наверное. Точно — товстоноговские «Пять вечеров», «Назначение» в «Современнике» (может быть, и «Моя старшая сестра»), «С любимыми не расставайтесь» Г. Опоркова в ленинградском Ленкоме… Сам Володин любил «Аттракционы» Ф. Бермана в Ленкоме московском и «Любимых» Н. Шейко в Минске. Он, сам трагический клоун в старости, вообще любил эксцентрику, театральность. Именно поэтому, просмотрев за годы фестиваля больше тридцати спектаклей, принципиально новым словом в прочтении Володина считаю спектакль Г. Бызгу «С любимыми не расставайтесь», в котором Роза Хайруллина два часа держит зал трагической клоунадой, играя монологи Офелии, Агафьи Тихоновны, куски из разных пьес, объединенные темой великого и смешного русского женского юродства: «По статистике многие женщины от усталости сходят с ума».

Конечно, с появлением фестиваля (нынче прошел Шестой) Володина стали ставить больше. Случаются сезоны «дульсиней», прошлый год был урожаен на «идеалисток» — спектакли по монологам. Но вот что стало очевидно: ВОЛОДИНА НЕВОЗМОЖНО ИНТЕРПРЕТИРОВАТЬ. Он не дает вариантов. И дело здесь не в эстетических, а в этических параметрах. Добро и зло, нравственность и непорядочность отчетливо и неколебимо разделены в его пьесах, все раз и навсегда поставлено на свои места. Не может Тамара не любить Ильина, Надя Резаева — сестру Лиду, а Альдонса остаться неразвитой скотницей. У Чехова можно трактовать любовь-нелюбовь Андрея Прозорова и Наташи, а у Володина любовь Кати к Славе трактовке не подлежит.

Но есть нюансы. Этим и занимаются театры в хороших спектаклях. Достичь этой подлинности, «невранья» куда труднее, чем придумать концепцию. Не то чтобы в 1950-60-е вода была мокрее, а сахар слаще, но лица, глаза были другие, степень и качество застенчивости, стыдливости, их проявления — другие. Ну, глаза нынче заросли катарактой от телеви дения, «легкая доступность ко мне», как говорит Зоя из «Пяти вечеров», стала нормой жизни, и совершенно не понять, почему кроме Ильина у Тамары столько лет никого не было.

В общем — проблема лиц, глаз и нюансов.

В спектакле маленького театра «Подиум» из Димитровграда (режиссер В. Казанджан) вдруг возникли эти лица и глаза. Поразительна достоверность их «Пяти вечеров» — от подробностей быта до подробностей поведения. Тамара (О. Троицкая) здесь совсем не «звезда», но точно — работница «Красного треугольника», и в чем-то даже похожа на Зою из бакалеи. Любил, видимо, Ильин женщин одного типа… Социальная точность не отменяет драматизма и точности эмоций, «завернутых» в точный быт. Здесь не забывают выключить рефлектор или вскипятить чайник, и если девочка с телеграфа Катя (И. Коноп-лянова) разулась в прихожей, то и дальше она, даже пьяная, будет входит в комнату только в больших «гостевых» тапках, а Ильин (С. Борисов), звонящий из телефона-автомата, не забудет опустить пятак… И, кажется, даже свет на дверь падает, как в детстве. Театр не берет поэтические «верха» пьесы (Товстоногов ставил спектакль «с волшебством»), но играет точную человеческую историю.

«Пять вечеров» Омского Пятого театра (режиссер К. Рехтин) — новогодняя сказка с елочкой и осыпавшимся на улицы серебристым «дождем», который подбирает дворничиха. Лейтмотивом идут гитарные переборы, и песня «По зелёной травушке-муравушке / Да не сыскать растерянных колец…» звучит на разные голоса. Уверенно распевает пошляк Ильин (С. Зубенко), поистаскавшийся по «северам» бабник, которого настигает вдруг любовь — возвращение. Учатся этой песне молодые — Слава (Е. Фоминцев) и превосходная Катя (Е. Заиграева): она абсолютно естественно берет не только аккорды, она берет в мягкие уверенные руки судьбы окружающих.

Это вообще-то был фестиваль «Любимых» (в финале премию «Пять вечеров» — бронзового Володина работы Резо Габриадзе вручили первым исполнительницам роли Кати — Ларисе Малеванной и Эре Зиганшиной).

Спектакль молодой В. Родионовой (Центр драматургии и режиссуры А. Казанцева и М. Рощина) — оказался попыткой поставить Володина в стилистике корпоратива. То, что когда-то было парком культуры, стало попсовым мутным потоком с летающим черным демоном и невнятными куплетами. Спектакль гремит и мигает, по-моему, теряя всякий смысл. На обсуждении парадоксальным образом мнения разделились: старшее поколение приняло «корпоративную» стилистику, молодое (на которое, собственно, рассчитан спектакль) — нет.

Вторые «Любимые» Ярославского театр им. Волкова (режиссер С. Пускепалис) тоже призваны прежде всего удивить. Перенесенные в сегодняшний день, помещенные в замысловатую декорацию — арену, сложенную из пазлов, герои спектакля пробалтывают Володина «своими словами», замусоривают точно и лаконично написанные фразы… В этом спектакле неточно почти все. Ну, например, всем известная «Перегородка» заканчивается тем, что пожилая Женщина на наших глазах выламывает доски из проема двери и обнаруживает, что ее сестра, с которой они построили перегородку, — умерла… И как объяснить, что володинская перегородка, на которую не было справки, — не физический объект, что ее нельзя снести? А если можно — это уже не Володин… Его перегородки между людьми снести нельзя… Потому что когда их воздвигали, не взяли справку…

Третьи «Любимые» сыграл Хабаровский ТЮЗ (режиссер К. Кучикин). Люди и куклы — маленькие болванчики… мелодии Камчатки 1960-х… девушки в мини… Спектакль-ретро, идущий легкими поэтическими ходами прямиком к трагедии, к смерти Кати — лучезарной красотки, всё смеявшейся и танцевавшей… Это спектакль атмосферы и опять-таки «несегодняшних» чистых лиц и глаз.

Сегодняшнему театру очень трудно брать володинские ноты. Кажется, инструменты делают теперь только в далеких провинциальных городах. Не потому что там вода мокрее, а потому что жизнь еще похожа там на ту, «староукладную», где порядочность означает порядочность и ничего больше, а любовь — это любовь, а не «легкая доступность ко мне».