Блондинка

О, вещая душа моя!
О, сердце, полное тревоги!
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!..
               Ф. И. Тютчев

Это происходило так: все в «трениках», закатанных по колена, в рубашках, ушастыми узлами впереди. Странноватые движения. Каждый по-своему. Но — общее, единое, согласное.
Он похлопывал в ладоши то быстрей, то медленней. Тогда их движения становились то медленней, то проворней. Он показывал что-нибудь новое, все тут же повторяли за ним. Вот ленивые, мелковатые зверушки. А вот уже не смешные. И не зверушки, а птицы. Округло устремлялись вниз. Сам он в свитерке, худой, такой же, как все, но если приглядеться — старше. То к одному подойдет, толкнет легонько, то к другому — один за другим падают ниц. И снова, вскинув руки, взлетают. Преодолевая земное притяжение. Там, в вышине мгновение раздумывали, стоит ли возвращаться обратно. И падали на землю. Один — словно бы убит, другая — будто бы решила отдохнуть, третий — как бы просто дурачится. И снова взмывали вверх, ввысь.

Ира. Какая у него цель? Освободить в человеке такие физические и духовные возможности, о которых он и сам не подозревает. Красота человеческого тела. Но чтобы это была и красота человеческого духа! Для него главное не результат, а процесс. Он говорит: это будет наш дом. Здесь мы будем просто жить. Учиться ощущать радость существования. Это необходимо для жизни. Для веры в то, что жизнь имеет смысл. Но он и предупреждал: я вам ничего не обещаю и ничего не гарантирую. Может быть, мы будем работать три года, а потом я скажу, что я ошибался, и мы с вами делали не то… И все было бы прекрасно. Но именно такому человеку на земле не хватило места — угла! — где он мог бы сосредоточиться, побыть наедине с собой! Негде! Так получилось…

Ира бежала. Волосы летели вслед, словно важное происходило не здесь, а где-то там, впереди.

Ира, хозяин

Хозяин. Вот такая квартирка. Не знаю, подойдет — нет…
Ира. Конечно! Какой разговор! Как раз то, что нам нужно.
Хозяин. Ну, санузел и те де. Осмотрите.
Ира. Нет, зачем санузел, я верю! То есть санузел — это в конце концов не главное!
Хозяин. Почему же? Снимаете квартиру не на месяц, давайте уж освидетельствуем все, чтобы не было недоразумений.
Ира. Да-да, чтобы не было — тогда конечно. (Пошла, посмотрела.)
Хозяин. Но чем могу действительно похвалиться — вид из окна. (Подвел к окну.) Сейчас не разберешь — дождит, собака.
Ира. Почему! Вид превосходный, ничего не скажешь. Я представляю: утром, когда солнце…
Хозяин. Солнце — там. (Показал в противоположную сторону.)
Ира. Но тогда закат! Можно же смотреть на закат!
Хозяин. На закат смотреть можно. (Достал из стола бутылку.) Ну, тогда а ля фужер?.. (Разлил.) С новосельем! Насчет цены вас уведомили?
Ира. Цена нас устраивает. Задаток я принесла. Сразу за два месяца.
Хозяин (в сильном затруднении и огорчении). Вот тут произошли перемены. Вчера вдруг. Звонит моя супруга. (Распаляясь.) Оттуда. Требует аванс шестьсот рублей вперед! Хоть умри тут! Интересно создает природа!
Ира (не сразу сообразила, что это значит. Пыталась вспомнить имя-отчество хозяина, в смятении забормотала). Но ведь… Трифон Иванович… я не ошиблась?.. Мне этого не говорили.
Хозяин. В том-то и дело! Такая история! И главное, на севере живем, как боги. Ехал в отпуск — вот такие были карманы, веришь-нет? Но я не крохобор, кончился отпуск — нет наличных на обратный билет, на полном нуле! И никуда не денешься! В среду, в десять ноль-ноль как штык на самолет. Так что в нашем распоряжении остается четыре дня. Но поймите меня правильно. То есть неправильно. Если не устраивает, прошу прощения, найдем другой вариант.

Она молчала, все еще улыбаясь.

Зато потом никаких забот, переводов по почте. И, как видите, все на уровне мировых стандартов. Можете звать гостей.
Ира. Да где же я достану такие деньги? За четыре дня! Если бы мне сразу сказали. А то, не знаю…
Хозяин. Что я мог раньше сказать? Дорогая моя! Выполняю приказы! И так все время ко мне там претензии! Я специально с ней в разное время отпуск беру! Чтобы хоть отдохнуть немного. Сложно все…
Ира. А если я не смогу достать? Сразу. Тогда?..
Хозяин. А вы перехватите где-нибудь. Ведь практически какая разница: все время висели бы над головой. Я — прагматик. Вот, обдумайте мое предложение, пораскиньте…
Ира. Хорошо, пораскину…

Ира, Нина. Подруга мыла пол — в мужниной рубахе, в подоткнутой юбке.

Ира. Нинка, прости, я прямо к делу. Мы со Львом сняли, наконец, квартиру, и какую — блеск! Но хозяин. Вдруг потребовал аванс. Шестьсот рублей! Ничего себе! Причем отдать надо в течение трех дней. А то он пересдаст и уедет! Не посоветуешь, у кого можно одолжить?
Нина. А у Льва Николаевича ничего нет?
Ира. Если бы было, неужели он бы разрешил мне ходить, побираться!
Нина. Ну, конечно, что спрашиваю. Именно такие всегда без денег.
Ира. Главное, отдам же рано или поздно! Я сейчас работу беру любую. Прогуливаю близнецов. Мою стекла в одной конторе. Пишу под диктовку мемуары одной старушке. Это дает… В общем, дает.
Нина. А у своих он подзанять не может? Ему же всякий дал бы.
Ира. Что ты, он для них — бог. А богу не пристало просить взаймы.
Нина. Плохо говоришь, грех это. Если бы он окурок в мою сторону бросил, я бы счастлива была. Ты обратила внимание — я ведь ни разу не попросила тебя познакомить с ним. Мне хватит знать, что такие люди есть.
Ира. Ладно, идеализировать тоже не надо… Есть ваза «Фаберже». Это мне дедушка завещал, как выйду замуж — мое.
Нина. Хочешь правду? Прости за эти мысли — иногда задаюсь вопросом: почему именно ты?
Ира. Здравствуйте.
Нина. Он — и ты. Загадка. У него все недоступно пониманию.
Ира. Остановись.
Нина. Прости, позволила себе. И заткнулась навсегда.
Ира. Есть лодочный мотор. Папочкин. Уже не новый, но… Не знаешь, кому нужен лодочный мотор? От бывшего папы мотор, никому не нужен?
Нина. Одна просьба. Пускай смешно, прими у меня… (Достает из фартука.) Хочу, чтобы ты приняла у меня именно все, что есть. А есть четырнадцать рублей семьдесят копеек, можешь не пересчитывать. Пускай это будет символически! Если ты человек — примешь! Если не человек — скажи без обиняков.
Ира. Спасибо. Теперь у меня сто и четырнадцать. Сто четырнадцать. У кого, у кого? Полный ноль. У этого? Нет. У этой? Не стоит. «О бедность, бедность, как унижает сердце нам она!..»
Нина. Идея! Сходила бы к Ляльке, она богатая. Мне неудобно, я сама год не могу долг вернуть. А тебе, может, постесняется отказать?..

Ира, Ляля.

Ира. Лялька, я по делу. Только прошу: да — да, нет — нет.
Ляля. Только не обижайся — давай прямо здесь, а то Игорь дрыхнет. Как дурак изматывается на работе. Хотя, ты понимаешь: кто-кто, а он-то мог бы себе позволить.

Она скромно торжествовала.

Ира. Острая нужда в деньгах. С отдачей, естественно. Пятьсот рублей. В перспективе я кредитоспособная.
Ляля. Пятьсот рублей! Что стряслось? Не смущайся, говори прямо.
Ира. Сняли комнату, собственно, даже квартиру.
Ляля. Будешь там обитать с этим, своим?
Ира. С этим, с моим.
Ляля. Боюсь я этих непризнанных.
Ира. Короче. Можешь?
Ляля. Ну, ты умеешь. Лучше не могла выбрать момент. Только начали обзаводиться. Это ведь прорва! Изо всего ухитрились сделать дефицит, не представляешь, как это изматывает!
Ира. Как разнообразно люди умеют не дать в долг.
Ляля. Ты уже обнаглела. Вообще…
Ира. Приятных снов.
Ляля. Ладно, так и быть. Сходи к Нинке, она у меня уже двести рублей набрала и год, поганка, не возвращает. Скажи, я велела отдать этот долг тебе. Если скажет…
Ира. Вот интересно. Сейчас знаешь, как у нас? Разбогатевшие хотят породниться со знатными, как во времена Бальзака. Только понятие «знатность» изменилось. Дочь завмага вступает в брак с сыном профессора.
Ляля (холодно усмехнулась). Остроумно. Ладно, ты сейчас в стрессе, успокоишься — заходи.
Ира. Разбежались. Досыпай.

Ира, мать.

Ира. Лев не заходил?
Мать. Увы.
Ира. С удовольствием сообщила. Нет, какой-то садизм у людей есть. Особенно у матерей. Не пойму, что такое.
Мать. Не затеряется.
Ира. У него сейчас трудная полоса, какой-то кризис. И нет способа узнать, где он, что с ним. Смешно? На занятия его я теперь не хожу, говорит, я его сковываю. Домой тоже неудобно. Получается…
Мать. Домой-то почему неудобно?
Ира. Ну, не знаю. Так уж повелось, что он сам приходит.
Мать. Диковинные у вас отношения. Если у него дом есть, зачем, объясни…
Ира. Дом. Название. У них, знаешь, семья? Родовая община, не пересчитать. Конечно, ему там трудно сосредоточиться. Снял какой-то холодный вагончик за городом. Его спроси — ему вообще ничего не нужно. Такой человек.
Мать. Словом, оригинал.
Ира. Мам, не надо сейчас.
Мать. А что такое? Вообще уж ничего сказать нельзя?
Ира. Не будем ссориться, мама, честное слово. Лучше попытаться понять друг друга!
Мать. Тогда для начала я хотела бы вот что понять. Так сказать, исходные данные. Оформляться собираетесь, нет? Не хочешь, можешь не…
Ира. Пока не думаем.
Мать. Почему? Я не ханжа, но все-таки…
Ира. Кому охота закабаляться.
Мать. Закабаляться, положим, всем охота. Только закабалять нас мало кто хочет.
Ира. Это верно.
Мать. А зачем тогда квартира? И кто за нее платить будет? У него, как я понимаю, все проблематично. Он зарабатывает что-нибудь?
Ира. Мама, его давай оставим в покое, но вопрос действительно в деньгах. Разумеется, в долг.
Мать. Ты же говорила, что тебе вообще не нужны деньги. А на винегрет и кефир ты зарабатываешь.
Ира. Говорила, но тут особый случай. Хозяин вдруг потребовал вперед.
Мать. Так. Вот зачем я тебе понадобилась. А я думаю… (Говорила холодно, официально.) Так вот, дочка, если бы ты работала, как твоя бабка работала, как я работаю, у тебя и деньги были бы и все. Если хочешь знать, потребность работать — она заложена в человеке. Вот представь, я тоже не захочу работать. И никто не захочет! Что же тогда? Обратно, в пещеры?
Ира. Мам!
Мать. Ладно, я для тебя не авторитет. Миша для тебя авторитет? Попробуй, найди сейчас такого человека. И любит тебя, любит! Нет уж таких, все в прошлом веке остались… Научный сотрудник…
Ира. Младший.
Мать. Будет старший. Так что же, он ничего для тебя не значит? Не знаю тогда, кто для тебя…
Ира. Мама, с Мишей все давно кончено…
Мать. Жаль. Впрочем, больше тебя жаль, чем его.
Ира. Точка, все переговорено…
Мать. Нет уж, раз начали — дай высказаться. Я бы поняла еще — решила учиться дальше. Ведь не девочка уже, давно не девочка… Ладно, молчу. Но все объяснения твои такие, знаешь, неясные, что я все время их забываю…
Ира. Что же неясного. Во-первых, я учусь.
Мать. Чему же, если не секрет?
Ира. Знаешь ты, осваиваю английский язык.
Мать. Зачем тебе английский язык?
Ира. Сейчас все изучают. Всем зачем-то надо.
Мать. Все для дела изучают. А ты для чего?
Ира. Детективы читать, фантастику.
Мать. Детективы и на русском языке есть.
Ира. Вот на русском ты и читай. А во-вторых, ты все время ухитряешься забывать, что я все-таки работаю.
Мать. Как ты работаешь? Что ты называешь…
Ира. Я работаю, чтобы по возможности быть свободным человеком.
Мать. Ты — свободный человек? Ты — ничто!
Ира. Давай договоримся: там, у себя — ты начальство. А со мной, прошу тебя, я не привыкла. В общем, денег не будет, так я сразу и поняла.
Мать. Простота ты моя. Разве так денег просят?
Ира. Как умею.
Мать. Как отдавать будешь? Плутократка.
Ира. Можно пока продать хоть дедушкину вазу с маркой «Фаберже». Ты знаешь, что такое сегодня «Фаберже»? Это — ценность. Только найти любителя.
Мать. Дедушка подарил тебе на память, а не для продажи.
Ира. Если бы дедушка знал, для чего мне это нужно, он бы не возразил.
Мать. Вдобавок, это не твой «Фаберже», дедушка велел тебе вручить в день замужества!
Ира. Давай считать, что это — день.
Мать. Тут нам не понять друг друга. Так вот, свободных денег у меня нет. Но обидишься — дура будешь. Из-за денег будем цапаться? Мать с дочерью!
Ира. Я пошла!
Мать. Куда?
Ира. Мемуары печатать.
Мать. Свои?
Ира. Пока нет. Но придет время — и про тебя там напечатаю. О, деньги, деньги. Три карты, три карты, три карты!..

Ира, старая женщина.

Ира (за машинкой, прочитала текст). «Человеку хочется быть великим, а он видит, как мал он. Ему хочется быть совершенным, а он полон недостатков. Эта двойственность его поведения…»
Женщина. Ну, что же ты? Дальше.
Ира. «Человеку хочется быть великим, а он видит, как мал он. Ему хочется быть совершенным, а он полон…»
Женщина. Что это там, я два раза продиктовала?
Ира. Простите, зациклилась.
Женщина. Что с тобой сегодня?
Ира. Что-то такое сегодня, да… Попала в тупиковую ситуацию. Понимаете, мы сняли квартиру…
Женщина. Выходишь замуж?
Ира. Да, можно назвать так.
Женщина. Можно назвать. Это ты хорошо сказала. А можно не назвать… Кто же он?
Ира. Это трудно объяснить.
Женщина. Да попросту. Профессия?
Ира. В том-то и дело. Это слово к нему как-то не подходит. Закончил технологический институт. Отработал положенные три года. Но главное его увлечение — другое. Собрал вокруг себя одаренных молодых людей, нечто вроде студии. Рассказать, чем он с ними занимается, не берусь, получится ничего особенного. Ну, он каждому предоставляет все возможности подняться выше, чем он есть. Учит радости жизни. Потому что творчество раскрывает двери духу. Есть легенда, что один индус, Махатма, взлетел при помощи ноги. Как птица. Конечно, легенда. Но все не так просто. Если бы этим занимался не он, а другой человек… Дело в том, что он не стандартный, «не» отдельно, не обыкновенный, «не» отдельно. Знаете, как бывает: хочется прожить пускай два месяца, но вовсю. А там — пускай конец, не плестись, поматывая головой. Так вот, около него так можно прожить всю жизнь. Понимаете?
Женщина. Бог мой, как все повторяется! Представь себе сумасшедшую любовь человека необыкновенного. Играли словами, что там, играли жизнями! Но, может быть, в этом и был смысл? Он приходил ко мне долгие годы, но вместе с ним, кажется, являлись все его женщины. Мне мерещилось, что они квартировали у меня, я готова была ставить им приборы за столом…

Ира смеялась, женщина тоже.

Меня спасло то, что не один он был не обыкновенный. «Не» отдельно. Потом появился еще один необыкновенный. И еще один возник. А в чем смысл старости? Как ты думаешь?

Ира не знала.

Я тоже не знаю. Глупо жила, бездумно жила, но вольно! Может быть, смысл жизни в душевной свободе?
Ира. Евгения Николаевна, вы говорите — в свободе! Это моя главная мысль! Но кто свободен? Вот для меня, например, сейчас свобода — это, как ни странно, деньги. Дело в том, что мы должны заплатить за эту несчастную квартиру вперед. Причем — сегодня последний день! Если бы не срочность… (Вот из-за этой ее дурацкой привычки говорить с восклицательными знаками получилась как бы просьба. Она казнилась.) Но это я ничего, это я к слову!
Женщина. Сколько?
Ира. Какая разница, для меня сейчас это космическая сумма. Пятьсот рублей. А я не плутократка… (Перевела каретку.) Поехали.
Женщина. Пожалуй…
Ира. «Пожалуй». (Напечатала.) Дальше.
Женщина (подсчитала в уме). Пожалуй, ссужу тебе эту сумму.
Ира (напечатав, остановилась). Что? Нет, к чему это! Получается, как будто я специально! Я же ничего!.. Хотя в перспективе я кредитоспособная…
Женщина. Эту сумму я тебе ссужу.
Ира (одна). Грандиозно! Есть же люди!.. Вперед, девочки!.. В пасть ко Льву!

(И стала проделывать зверушечьи и птичьи ликующие движения из тех, что показывал Лев…)

Ира, Нина.

Ира. Вот тут-то и началось. Что началось? Не знаю, как и назвать. Несуразное. Нелепое. Бред. Исчез. Не успел ни проглотить, ни выплюнуть. Лев исчез.
Нина. В каком смысле?
Ира. В буквальном. Просто исчез. И, главное, неловко спрашивать людей, куда он запропастился. Значит, он от меня скрывается? А я его разыскиваю, преследую?
Нина. Что значит «преследую»? Что, они не знают ваших отношений?
Ира. Я и сама теперь не знаю. Вот найду его — узнаю. Где искать, где искать — вот вопрос.
Нина. Ты говорила, у него какой-то вагончик. На год зачем-то снял. Хотя ведь холодно уже.
Ира. Вагончик — да. Вагончику хоть ничего объяснять не надо. Я и начала свой «отлов» с вагончика. Голая лампочка, и все. Пыльно, заброшено. Привет.
Нина. Правду сказать, эти его причуды все-таки обескураживают. Наверное, чего-то не понимаю. Для эффекта, что ли? Смотрите, какой я? Это ему не к лицу.
Ира. Знаешь, что ему к лицу, что не к лицу. Да без этих, как ты полагаешь, причуд, он был бы не он. Ты лучше соображай, соображай!
Нина. От него всего можно ожидать. Раз он такой необычный. Тебе лучше знать.
Ира. Мне лучше знать. Но я сейчас как-то не в форме.
Нина. Просто за тебя обидно. А в студии была?
Ира. В студии его давно уже нет. Там другой теперь. Этот, малохольный. Уже на Льва бочку катит. Полный разлад. И тоже никто про него не знает… Не мог же он взлететь, как Махатма. Один, без единомышленников. Что же, постучимся в запретную дверь? Куда нам вход заказан?

Приближаясь к запретному дому, поколебалась, не повернуть ли обратно. На лестнице поколебалась второй раз, не спуститься ли вниз. Потом поколебалась, звонить ли…
В доме Льва разнообразно соседствовали шумы: закатывался ребенок, прорыкивал баян, брякала посуда, слышалась перебранка женщин. Кто-то крикнул: «Тихо! В дверь звонят! Полон дом — открыть некому!» Бабка остановилась со сковородой, парень, видимо, брат, перестал рычать баяном, мальчик прицелился в дверь из ружья. Девушка, очевидно, сестра, крикнула: «Людка, успокой!» Ребенок стал вопить иначе.

Ира. Здравствуйте.
Сестра. Кого?
Ира. Льва Николаевича.
Сестра. Его дома нет.
Ира. А когда будет, вы не скажете?
Сестра. Его уж неделю дома нет.
Ира. Так давно?
Сестра. А вот так, давно.
Ира. Где же он может быть? В вагончике его нет. Сюда, говорите, тоже давно…
Брат. В каком вагончике?
Ира. Вы разве не знаете?
Брат. Мы ничего не знаем. Кто вы — это мы тоже не знаем. Это пока гипотеза.
Ира. Я — его знакомая. Не знаю, как точней. Соратница. Хочу, чтобы вы меня правильно поняли.
Брат. Поняли. (Развернул мехи.)
Сестра. Не колготись, Коль.

Откуда-то послышалось: «Кто там?»

Никого, никого. Коль, перестань пилить.

Брат рванул мехи.

Назло, что ли?
Брат. Вопрос престижа.
Сестра. Опять приложился. Девушка, давайте вот так. Мы вас действительно не знаем. Кто-то, где-то, видела на улице — это, собственно, ничего не значит.

Мальчик, державший на мушке Иру, дал по ней «очередь».

Этот еще. Марш!

Он остался.

Брат. Как звать?
Ира. Ирина. Ира! Ира! Может быть, это вам: что-нибудь говорит?
Сестра. Ничего не говорит.
Брат. Ничего не говорит.
Ира. Нет, вы странные какие-то! Пропал человек. И никого не волнует. Вы — брат или кто? Может, куда-нибудь заявить. В милицию.
Брат. В милицию нельзя.
Ира. Почему?
Брат. Может, он от милиции и упорол.
Бабка. Надо бы теплое ему послать. Пишет, холодно.
Сестра. Бабуля, вы идите, стынет все.
Ира. Где холодно?
Сестра. Сейчас всюду похолодание, циклон.
Ира (бабке). Но он же писал вам откуда-то? Что холодно. Адрес-то есть на конверте?
Сестра. Письмо Лешка порвал. Вместе с конвертом.
Мальчик. Я не рвал! Я не рвал!
Сестра. Иди, Лешенька, играй, никто тебя не ругает.
Ира. Поразительный народ. Тайны какие-то…
Сестра. Ну, ладно, давай по-хорошему. Тут ему трезвонят, спрашивают, а мы сами не знаем, что говорить. И чем они занимаются у вас — нам тоже неизвестно. Он же нас не пускает, говорит, что это процесс. Бесконечный какой-то процесс… И никто ничего не видел. И почему он сбежал от этого вашего процесса — нам неизвестно. И считайте, что на этом наше интервью закончено.
Ира. Да я же комнату ему сняла! Люди вы? Чтобы у него был свой угол, чтобы он мог там думать, работать. Вы послушайте, что у вас здесь творится! Можно в таком содоме сосредоточиться?
Сестра. А я вам советую вот что. Ни ему это не нужно, ни тебе это не нужно.

(Укладывала портфель.)

Ира. Это что, шпаргалки?
Сестра. Шпаргалки.
Ира. И не стыдно?
Сестра. Нет.
Ира выхватила шпаргалки. Ты что, больная?
Ира. Больная.
Сестра. У меня зачет! Мне зачет сдавать!
Ира. Не сдашь. Пока не скажешь, где Лев.
Сестра. Да что вам нужно от меня? Объясните толком.
Ира. Что мне нужно — я буду спрашивать. А ты будешь быстро отвечать, тогда успеешь на зачет.
Сестра. Черт с тобой, спрашивайте. Но предупреждаю, это вам не поможет, а только испортит настроение.
Ира. Почему уехал? Без вранья.
Сестра. Отвечаю протокольно. Месяц назад к нему приехали трое приятелей, еще по институту. Двое ребят, одна дама.
Ира. Что за дама?
Сестра. Дама к вам не имеет отношения. Жена то ли одного, то ли другого. Будете задавать побочные вопросы, я опоздаю. Стали уговаривать вместе ехать в какой-то город, забыла, как называется. Там, куда-то, по его специальности. Выпили, веселились. Он тогда сказал «нет», не может бросить своих, этих, ваших…
Ира. Дальше.
Сестра. Через какое-то время прислали оттуда уже письмо. Снова зовут, как там хорошо и подобрались как раз люди — в общем, много соблазнов. Он даже посоветовался с нами. И мы ему рекомендовали ехать. Но он опять ответил «нет».
Ира. Когда же он ответил «да»? Вы долго очень.
Сестра. Вот неделю назад. И мы считаем, что он поступил правильно. Перерос он эти увлечения.
Ира. Почему мне не говорят, куда он поехал? Я же вижу.
Сестра. Не велел.
Ира. Именно мне? Не велел…

Сестра молчала.

Чем же это я его так напугала?
Сестра. Вам лучше знать.
Ира. Тогда так. Будете писать, успокойте братика, сообщите, чтобы он меня не боялся, я замуж вышла. Я вышла замуж.

Ира, Миша, Наташа.

Ира. Мишка! Я к тебе.
Миша. Проходи…

Огонь из полуоткрытой печной створки неровно освещал комнату.

Ира. Что это у тебя такой полумрак? Свет не горит?
Миша. Почему? Для уюта.

Тут только она разглядела девушку, которая полулежала, глядя на огонь.

Ира (самой себе). Мне и в голову не приходило, что он так быстро отыщет мне замену.
Наташа (приподнялась, протянула руку). Наташа.
Ира. Ирина. Я не помешала?
Наташа. Нет, что вы! Садитесь. И познакомимся заодно. И ты, Миша, садись.

Наташа была хорошенькая и очень юная. Волосы — как попало, глаза ясные.

А я сразу догадалась, что вы Ира. Миша мне о вас говорил.
Ира. Уже успел. (Покоробило, что он рассказал о ней.)
Наташа. А здорово так, у огня, правда? Что-то в этом есть. Просыпается первобытное. Не плохое первобытное, а хорошее! Хочется исполнить ритуальный танец… (Исполнила.)
Ира. Что же, интересно, он обо мне говорил?
Наташа. Только хорошее! Как раз это меня в нем и подкупило. Не люблю, когда одной девушке говорят про другую, что она неплохой человек, но чего-то в ней не хватает. Я ведь знаю, как он любил вас, сколько лет! Одно это в наши дни поражает. Ведь такая юная школьная любовь потом питает нашу душу всю жизнь. У кого в юности такой любви не было, те потом становятся или карьеристы, или зануды, или тираны.
Ира. Вы знаете, что в Большой советской энциклопедии, оказывается, вообще нет слова «любовь». Есть Любович — русский историк, а потом сразу Любомиров — тоже русский историк. А где же спрашивается «любовь»? Начинаешь сомневаться.
Наташа. Все эти расхожие идеи мне известны. Папа говорит: в браке любовь длится недолго, потом идет способ существования. Есть даже афоризм. Мужчина, мол, говорит «люблю» на день раньше, чем полюбит, а женщина говорит «люблю», когда уже разлюбила. А с другой стороны… Когда мы влюблялись, не казалось ли нам, что это на всю жизнь? А сколько раз мы ошибались в этом? Не радовались ли мы новым людям, новой жизни, которая, казалось, будет непохожа на прежнюю? А когда мы узнавали все это поближе, мы не разочаровывались?.. Миш, у тебя такое было?
Миша. А как же.
Наташа. Нет, честно! Я не для того, чтоб ты обязательно со мной соглашался!
Миша. Почему? Я соглашаюсь, потому что я согласен.
Наташа. Ах ты прелесть моя! (Погладила.) И все, все понимает!
Ира. Мишка! Я сейчас сказала маме, что мы с тобой решили пожениться.
Миша (ошарашен). Почему вдруг?
Ира. Ты считаешь, что вдруг? Ничего себе. А мне кажется, наоборот, всё это преступно затянулось.
Миша. Постой, не понимаю. Почему именно сейчас?
Ира. Постой, это я не понимаю. Почему бы и не сейчас? Что-нибудь случилось? Тогда можно конкретней? Растолкуй мне, что случилось, и я тут же сообщу маме, что все отменяется.
Миша. Много, сама понимаешь, неясных вопросов.
Ира. Родителям Льва, если ты это имеешь в виду, я тоже сказала. Что таить, все равно узнают. А Льву они сами передадут. Да это теперь и не существенно.
Миша. Кто кого обидел?
Ира. Миш, если бы ты знал, как мне об этом неинтересно.
Миша. А все-таки. Что изменилось?
Ира. Все. И кардинально.
Миша. А мама не удивилась?
Ира. Мама удовлетворена. Мишка, я тебя не понимаю. Неужели передумал? Не поверю. Это перевернуло бы мои представления о человечестве.

Поражена была и Наташа.

Наташа. Мишка, так ты, что ли, женишься?.. Объявить на работе, вот фурор будет! А мне ничего не говорил. Я ведь и знать ничего не знала! Значит, вас можно поздравить?
Ира. Поздравьте.
Наташа. Поздравляю. (Она держалась хорошо, глаза ее блестели почти весело.) Должна вам сказать, вам крупно повезло. Миша — человек-стенка, в трудную минуту к нему можно прислониться.
Ира (обняла его). А то я не знаю.
Наташа. Выходит, вы прямо без передышки, из одного романа — в другой? Можно позавидовать.
Ира. Чтобы быть точной, то был именно роман, хотя и безумный, а это — другое.
Наташа. Мишка, ну что ты, как бревно, в самом деле! Обнял бы невесту.
Миша. Ира, я, надо признаться, в шоке. На тебе трудно сосредоточиться.
Ира. Так и есть. Уже на попятный. Любович — и сразу Любомиров? (Взглянула на Наташу.) А может быть, я не вовремя?
Наташа. Судари! Все же разъясните мне! Как я начинаю понимать, у вас еще ничего не решено? Ведь для меня, сознаться, это тоже неожиданность. Были обронены какие-то слова — упаси бог, ничего особенного, никаких прав! И все же… Бедная девушка могла ведь и поверить? И вдруг. Она видит своими глазами такие объятия. Правда, несколько односторонние. Ей надо бы уйти, прилично бы даже хлопнуть дверью. Но, видимо, у меня нет принципов. Что же, мы взрослые люди, давайте разберемся!
Ира (рассеянно). Да-да. Вы правы. Мишка, я пропадаю. Знаю, обокрала себя, обокрала тебя, и, конечно, эта девочка моложе, и прочее и прочее. Но вот — приползла. Хочешь — уползу обратно. Только учти. У меня-то принципы есть. Или все… Или все.

Наташа поднялась, постояла, пытаясь поймать Мишин взгляд, не поймала.

Наташа. Ну, не буду вам мешать. Не ответили.
Миша, может быть, скажешь «до свидания»? А то как-то уж очень…
Миша. Прости, прости, Наташа! Видишь?..
Наташа. Вижу.
Ира. Вы идите, идите, девушка. Потом, потом…

Та качнула головкой, пожала плечиком, ушла.

Теперь, если ты не женишься на мне, получится, что ты меня бросил. Второй человек бросил. Тогда уж не знаю, как мне жить.
Миша. Он тебя бросил?
Ира. Он меня бросил, я его бросила… Одновременно друг друга бросили, такое совпадение.
М и ш а. А если он передумает?
Ира. А вот это уже меня не касается. Поверишь, я почувствовала физически прямо облегчение. Я же при нем как под плитой жила. А теперь эта плита свалилась. Добротная плита была. Тяже-лая-я!..
Миша (молчал, потом). Ну что же, давай попробуем. Еще раз… И — забыто. И ничего не было. Здравствуй, Ира…

Ира, мать.

Ира. Мать, для тебя хорошая новость. Можешь считать, что в нашей жизни стало меньше одним человеком. Льва нет. Отпал.
Мать. Отпал?
Ира. Отпал.
Мать. Можно верить?
Ира. Верь. Далее. Только что мы договорились с Мишей, что женимся.
Мать. В каком смысле?
Ира. В таком в таком.
М а т ь. И он — ничего?
Ира. Ничего, ничего. Я сделала ему предложение, и он согласился.
Мать. Сразу? Безо всякого?
Ира. Еще с какими со всякими! Но я преодолела. И это не главное…
Мать (разволновалась). Это главное! Это главное! Ты и сама еще не понимаешь, да это подарок судьбы тебе! Может быть, это за меня тебе подарок. Твой отец у меня жизнь отнял, я примирилась уже, что с тобой будет то же самое. Ты ведь погрязла уже в уловках. Вранье на вранье!
Ира. К чему ты, мать. Теперь-то!
Мать. А к тому, что… Вот он тебе письмо прислал. Ты замуж выходишь, а тот письма шлет. Вот, разбирайся.
Ира взяла конверт, взглянула на обратный адрес, метнула глазами по листку.
Неожиданностей нет?
Ира. Что?..
Мать. Снова будут тайночки, секретики?
Ира. Болен.
Мать. Чем?
Ира. Тут нету. «Лежу один». Это хорошо, что один. Лежит.
Мать. Коротко об интересном.
Ира (читала дальше про себя). Что ж, раз так… Но странно, хотя… от него всего можно ожидать.
Мать. Что ты бормочешь, тогда молчи.
Ира. «Объясняться трудно» и так далее… «Но принято, не будем нарушать традицию» и так далее. «Меня сейчас нет, надо прийти в согласие с самим собой, собрать себя ложками во что-нибудь целое». Это у него стиль такой. (Кидает вещи в сумку.) Эгоцентрики несчастные. Его сейчас нет. Ему собирать себя ложками. Ему надо прийти в согласие. С кем? С ним же самим.
Мать. Куда же это он все-таки укатил? Собирать себя ложками.
Ира. А, мама. Какая разница!

Она долго петляла по бесцветным улицам, оказалась вдруг на снежном пустыре, разыскала его дом, такой же бесцветный, как другие, поднялась по белесой лестнице… Лев смотрел на нее прямо, словно бы проверял и гипнотизировал — она и забыла, что он любит так смотреть.

Лев. А!.. Ирина Григорьеувна!

Она и это забыла — шуточки его. Он любил поговорить то с прибалтийским акцентом, то с английским, то с хохлацким.

Сидайте, Ирина Григорьеувна. Проходите. Извиняйте за непорядок у хате.

Беспорядок действительно был — «я, мол, беспорядок, принимайте меня таким, каков я есть».
Прямо на стене была нарисована огромная картина.

Ира. Твоя работа? Увлекся живописью? Что-то новое.
Лев. Иес. Туточки усе мое.
Ира (глядя на картину). Какая странная… А почему прямо на стене?
Лев. Пока холстов не было. Чаю хочешь?
Ира. Чаю? Ты болен? Или здоров?
Лев. Бюллетень. Но чай подогреть могу. Но без сахара, еще не выхожу.
Ира. Один здесь лежишь? Никого нет?

Он развел руками.

Но у тебя здесь друзья. Насколько я знаю.
Лев. Когда я не в форме, забираюсь в нору. Психологическая яма. Не хочу никого.
Ира. И меня?
Лев. Тебя хочу.
Ира. Чудить начал?.. От меня-то почему скрылся? От меня-то! Еле тебя нашла! Не объяснить, не попрощаться!
Лев. Началось.
Ира. Не говори так со мной. У тебя нет оснований так говорить со мной, нет!
Лев. Ну, хорошо… Видишь ли…
Ира. Не надо «видишь ли»! Ты скажи просто, чтобы я поняла! Ведь что-то произошло?
Лев. Ты права, приношу извинения. Итак, попытаюсь доступно. Иротшка! Это тебе поньятно, что времья течьет? Как это сказать по-русску… как ручье… как ретш-ка… двигается и двигается. И вдруг так сделается от тут, в голове, что раньше или после станет пора жить дальше. То поньятно говорю? Эскьюз ми?
Ира. Не старайся, не смешно.
Лев (удивился). Не смешно? Упростим. Представь ситуацию — приезжают мои друзья по институту. Вот тут в первый раз и проклюнулась эта мысль. Пока мы не виделись, они жили дальше.
Ира. А, может быть, не дальше, а просто иначе? Чем ты виноват, что ты не такой, как они?
Лев. Дальше они жили, трудно объяснить — но дальше. Хорошо это или плохо? Как смотреть. Задаю себе вопрос: могу показать им, чем занимаюсь? Почему бы и нет. Покивают головами, пожмут ручку. Словом, глянул их глазами — нет, не смогу, неловко! (Улегся на матрац.)
Ира. Ну что же, тебе свойственны сомнения, колебания. Но это естественные колебания, без этих колебаний ты был бы не ты…
Лев. Что смотришь? Что еще хочешь сказать? Спрашивайте — отвечаем.
Ира. Я думала, что ты хочешь что-то сказать…
Лев. Что может сказать усталый больной человек.
Ира. Ты начал, договаривай. О старых знакомых ты задумался. А о своих ты не задумывался? Они тебе уже никто?
Лев. О своих я еще глубже задумался. Попытался представить, что же дальше, так сказать, их ждет. Что же выпало на картах?
Ира. Что выпало на картах?
Лев. Через какое-то время их заметят. Вспыхнет небольшой ажиотаж. Возможно, даже поездка в соцстрану. А далее разногласия, междоусобицы, козни. Затем семьи, распределения после института. Тоже будут жить дальше.
Ира. Угрюмые прогнозы. Что же, перепады настроений бывают у всех. Только нельзя быть рабом настроений, когда от них зависят люди, нельзя!.. Увлечь людей, бросить и даже не объяснить ничего!
Лев. Виноват, виноват, повинен, повинен. Экс-кьюз ми, каюсь, каюсь. Лихорадит, ну, подумай!
Ира. Да у тебя озноб, укрыться надо, горячего! Градусник есть?
Лев. Не держим.
Ира. Ложись. А это все потом, потом.
Лев. Да уж, пожалуйста, потом. Хотя и потом не стоит. Жить дальше надо все равно. Однажды приходит время бросить в речку шляпу.
Ира. В какую речку?
Лев. И дать объявление: «Прошу меня считать несуществующим». И начать другую жизнь.
Ира. Минуточку… Я считаю…
Лев. Что там вытарчивает, посмотри?
Ира. Пружина вытарчивает! А я ведь квартиру тебе сняла! И какую! И ничего там не вытарчивает! Надеялась, будешь там работать, думать!
Лев. Какую квартиру? Зачем квартиру! О чем думать! Я тебя просил?!
Ира. Я не о себе думаю — о тебе!
Лев. Вот этого, прошу тебя, не надо! О себе я сам привык думать!
Ира. Я вижу, как ты о себе думаешь! Больной, неухоженный… Что я, действительно… Лежи!
Лев. Ляг рядом.
Ира. Еще чего.
Лев. Рядом, говорю, ляг.
Ира (легла, но, увернувшись от него, поднялась). Сейчас не могу. Не надо сейчас. Потом.
Лев. Тогда посиди тихо.

Присела на матрац. Потом легла рядом.

Ну вот.

Зазвонил телефон, Лев не пошевелился. Ира сняла трубку, протянула ему.

(Послушал, прикрыв глаза.) А, Галя? Ну, хорошо, пиши. Первое: при команде «шлюзовать вверх» закрываются двухстворчатые ворота нижней головы. Ворота верхней поднимаются. Так, на чем ты там застряла?
Ира (выхватила трубку). Гражданочка, поимейте совесть! Лев Николаевич болен! Никак нельзя отложить?
Лев (отнял трубку). Позвони попозже.
Ира. Не дергайся, родной мой. Пусть тебя утешает мысль: только скажешь — я уезжаю.
Лев. Ну зачем уж так. Не будем драматизировать. Я — легкий, непритязательный в быту человек, со мной просто!
Ира. Ну что же, поиграем в эту игру.
Лев. Да уж, давай поиграем.
Ира. Ты говоришь, с тобой просто? Нет…
Лев. Да почему же, родная моя! Никаких претензий! Я что-нибудь не так сказал?
Ира. Ты ничего не сказал, но я чувствую, думаешь обо мне что-то плохое. Лучше скажи! Хоть что-нибудь!
Лев (задумался). Хоть что-нибудь?.. Пожалуйста. Вот ты, например, смотришь на меня.
Ира. Нельзя?
Лев. Но ты смотришь, прости меня, не просто.
Ира. Если тебе это неприятно, прости, никаких взглядов. И давай будем говорить друг другу все. А то я же не знаю…
Лев. Отлично! Превосходно! И спасибо, что ты приехала.
Ира. Правда?..

Утром проснулась — за окошком снег. Один падал вниз, который ближе, а другой, подальше, казалось, летел вверх. И вдруг — картина. На стене, во всю стену. Бесцветные дома, между которыми она вчера плутала. И пустырь, даже свалка какая-то. Битый кирпич, скрученная проволока, что-то тряпичное, мусорное. Пейзаж жутковатый. А на переднем плане стоит женщина с холстом на треноге. Вглядывается в тусклый пустырь, но рисует совершенно другое: яркий выпуклый зеленый луг и вот такие преувеличенные цветы…

Лев. Привет! (Смотрел просто, добро.)
Ира. Вот теперь хороший…
Лев. Спасибо.
Ира. А вот это, на стене, действительно ты?
Лев. Тут все я. Это, кстати, не лучшее, у меня там этих холстов навалом.
Ира. Сам не понимаешь, что это такое!
Лев. Сердечно тронут.
Ира. Помнишь, о чем мы с тобой вчера условились?
Лев. Вчера? А да, условились!
Ира. Тогда поговорим?
Лев. Иес.
Ира. И никто не обижается?
Лев. Никто.
Ира. Меня знаешь, что удивляет? Что ты даже не спросил, не поинтересовался, как там твои подопечные. Вспоминают тебя, нет? Продолжают свои занятия, нет? Ведешь себя, прости, как страус, думаешь, если спрятать голову, то никто тебя и не видит. Решил забыть? Все? Раз и навсегда?
Л е в. Иес, иес, не без этого.
Ира. А так не получается. Тебя вспоминают, о тебе говорят, тебя судят. Кто как. Занятия продолжаются, за тебя там этот… (Показала.) Он — подонок, хочу, чтобы ты это знал. Хитренько так катит на тебя… А ребята — некоторые подлаживаются. Но большинство за тебя.
Лев. Отлично себе представляю.
Ира. Да и сама причина твоего решения… Из-за того, что было стыдно перед приятелями, что подумают о тебе? Их постеснялся, а своих нет? Лев, ты поступил недостойно! Тебе никто не скажет этого, кроме меня!
Лев. Так, со мной все ясно.
Ира. Опять нехорошо говоришь. Не отказывайся от меня! Не отказывайся. Ты от многого уже отказался, да так легко…
Лев. Не так уж легко. Я начал с того, что отказался от самого себя…
Ира. Чего я и боюсь! Будешь безразличен к себе — станешь безразличен и ко мне.
Лев. Ты сюда на сколько времени?
Ира (не сразу). Я?.. Вообще-то договорилась на несколько дней.
Лев. Просто в смысле обратного билета. Это у нас довольно сложно.

Поднялась. Стояла молча.

Что такое?
Ира. Пить хочется.
Лев. Поставь чайник.
Ира (не двинулась). Там попью. Я сейчас.
Лев. Присядь.

Не ответила.

Мне, что ли, встать? Я болен!
Ира. Что, надо в аэропорт? Или есть городские кассы?
Лев. Говорю, надо заказывать предварительно!
Ира. Я достану. Еще не было случая…
Лев. Кто тебя гонит!
Ира. Отказался от меня, отказался… Но я все равно считаю, что это не окончательно… (Бледно улыбнулась, зверьком из сказки укорила.) Я тебе еще пригожусь!.. (Жалостное было кокетство.)
Лев. Если тебе не к спеху — поживи, в чем проблема.
Ира (не сразу). Выздоравливай. (Наклонилась, поцеловала.)
Лев. Пос…
Еще поцеловала.
…той!.. Я же не…
Ира. Общий поклон!

Ира, мать, Евгений Евгеньевич.

Мать. Быстро вернулась.
Ира. А он выздоровел. Обыкновенный грипп… Ах, ты не одна.
Мать. Да, я не одна. Если нетрудно, поздоровайся — Евгений Евгеньевич.
Ира. Здравствуйте.

Гость приблизился, по-хозяйски переваливаясь, раскрылив руки вокруг животика.

Евгений Евгеньевич. Сослуживец вашей мамы…
Ира. Слышала, слышала. А ты, мать, все совершенствуешься. (Имеет в виду прическу.)
Мать (теперь она блондинка). Век стандартов, сопротивляться бесполезно.
Ира. Но знаешь, я ничуть не жалею, что съездила. На работе его уважают. Он болен, а телефон не остывает. Это что касается его основной профессии. Но искусство он, оказывается, тоже не забросил! На стене, прямо во всю стену — картина. Не знаю, может, не было под рукой холста, а потребность что-то выразить вдруг возникла. И вот. Никто и не догадывался, что он еще и рисует. Да как!
Евгений Евгеньевич. Невольно вспоминаются люди Возрождения.
Мать. До человека Возрождения, ему, положим, еще далеко.
Евгений Евгеньевич. Почему же не допустить, что это — человек незаурядный.
Мать. Евгений Евгеньевич! Вы что-то…
Евгений Евгеньевич. Может быть, я неточно выразился, но я ценю незаурядных людей. Больше ничего не хотел сказать плохого.
Мать. Ладно, с незаурядным все ясно. Миша знает, куда ты… слетала?
Ира. Пока нет.
Мать. Что значит пока?
Ира. Скажу — узнает.
Мать. Удивительное — рядом. Всю жизнь будешь на Мишином благородстве спекулировать?
Евгений Евгеньевич. Миша, судя по рассказам вашей мамы, тоже незаурядный человек. Такое поколение, это теперь сплошь и рядом. На порядок выше.
Мать. Когда к Мише?
Ира. Не знаю.
Мать. Не тяни, потом хуже будет объяснить.
Ира. Хорошо.
Мать. Что ему скажешь?
Ира. Не знаю.
Мать. Скажешь, была у тетки в Вологде.
Молчание.
Поняла?!
Ира. Нет.
Мать. Не поняла? Или не скажешь?!
Ира. Скажу, что летала ко Льву Николаевичу.
Мать. Решила все растоптать? (В крик.) Не будет там ничего! И здесь ничего не будет! Состаришься — и пес не взлает! Так и проживешь на голом месте. Этого добиваешься? Кому назло? Себе самой?

Молчание.

Не молчи! С тобой говорят!
Ира. Я не молчу…
Евгений Евгеньевич. Она не молчит…
Ира. Главное решиться — и вниз башкой. Кувырком. Голова — ноги, голова — ноги, ноги •— голова… (Ушла.)
Мать (вслед ей). Такая честная стала? С этой минуты? Как на вулкане живу, как на вулкане…

Ира, Миша. Миша улыбался странновато, чего-то ожидая от нее.

Ира. Была у Льва Николаевича.

Он все так же смотрел.

Не спросишь, как это случилось?
Миша. Не спрошу.
Ира. Только пришла от тебя домой в тот вечер, а там от него письмо, и, оказывается, он болен… И зовет меня. Пришлось ехать. Устала…
Миша. Ну, как он там?

Трудно было смотреть — так внимательно вперился в нее. Она подняла глаза к потолку, словно для того, чтобы припомнить поточнее, как он там.

Ира. Ну, как он… Стал просто другим человеком.
Антипод по сравнению с тем, какой был.
Миша. Чаю хочешь?
Ира. Чаю? Нет.

Если бы она сказала ему все сразу у двери, было бы легче. А так придется проговорить все, что положено, и потом уж…

Во-первых, он работает по специальности. Что-то серьезное, во всяком случае, по его словам. Видел бы ты его сейчас! Как бы тебе объяснить? Он научился жить в ладу с окружающими и в мире с самим собой. Вот, поняла, что главное: он стал скромный. Не веришь в подобные метаморфозы?
Миша. Я ведь могу судить о нем только по твоим рассказам. Но знаешь — пресловутая эта скромность. Я, мол, такой талантливый, а скромный. А вы такие посредственные, а гордые.
Ира. Как ты можешь говорить, когда действительно не знаешь человека!.. Но что для меня совершенно неожиданно — он, оказывается, художник! Нарисовал, например, картину прямо на стене, во всю стену. Пустырь, даже свалка какая-то, битый кирпич, скрученная проволока, все как бы прикрыто снежком, пейзаж жутковатый. А на переднем плане стоит женщина с холстом на треноге… Ты слушаешь?
Миша. Слушаю.
Ира. А рисует она не то, что видит… Не слушаешь. Нет, все-таки он одаренный человек, этого отрицать нельзя. У него все на сливочном масле, все без дураков.
Миша. Я не консерватор, но о таланте, прости, привык судить по результатам. Одна картина на стене — маловато.
Ира. Многих не понимали. Ван Гога не понимали. Результат зависит, положим, от того, поняли человека или нет.
Миша. Положим. Есть люди, которым просто нравится быть непонятыми. Нравится, чтобы стреляли в грудь. Холостыми, разумеется, патронами. Тебе не кажется?

Она вдруг устала. И все сделалось безразлично. И говорить больше не хотелось.

Ира. Устала.
Миша. Хорошо, допустим, он такой. Но он ведет какую-то свою игру. А ты — пешка в этой игре! Страдания пешки на шахматной доске!
Ира. Но без этой пешки он пропадет!
Миша. Не думаю. Так вы, простите, как в наш город, совсем или на время?
Ира. Не знаю. Миша, что юлить. Я перед тобой виновата. Как я виновата перед тобой! И перед этой девочкой Наташей тоже виновата. Какая девочка хорошая! Хочешь, пойду к ней, попрошу прощения за свою бестактность, наглость, черт знает что! Миша, все еще можно переиграть, прости за дурацкое выражение, переиграть. Все можно вернуть к прежнему! Она только еще больше будет тебя ценить! Хочешь, все устрою?
Миша. Вот это уволь. Я сам все, что нужно, устрою. А ты сейчас иди. Пожалуйста. Прошу тебя. Постепенно все станет на свои места. На какие — неизвестном никому. И никто ни перед кем не будет виноват. А сейчас не надо. Иди. Иди!
Ира.

Простите, простите, простите меня!
И я вас прощаю, и я вас прощаю.
Я зла не держу, это вам обещаю.
Но только вы тоже простите меня!
Забудьте, забудьте, забудьте меня!
И я вас забуду, и я вас забуду.
Я вам обещаю — вас помнить не буду.
Но только вы тоже забудьте меня!
Как будто мы — жители разных планет.
На вашей планете я не проживаю.
Я вас уважаю, я вас уважаю,
Но я на другой проживаю. Привет!

Ира, девушка. Мальчишкообразная, с трепаным портфельчиком, в джинсах, она рассеянно оглядывала квартиру, которую ей пересдавала Ира.

Ира. Чем действительно можно похвалиться, это вид из окна. Вот, гляньте.

Девушка подошла к окну, глянула, но и здесь не сосредоточилась на открывшемся виде.

Квартира, как вы поняли, отдельная, там удобства, можете ознакомиться.
Девушка. Зачем, я верю.
Ира. Но вас предупреждали, что деньги придется внести вперед? А то я уезжаю в другой город и надо расплатиться. У вас найдется, где занять?
Девушка. У меня — родители.
Ира. Но деньги нужны срочно.
Девушка. Понимаю… (Выложила деньги.) Шестьсот. Правильно?
Ира. Да… Простите, но хотелось бы знать, чтобы не было недоразумений. Вы одна здесь будете жить?
Девушка. Нет, я буду жить… вдвоем. Это имеет значение?
Ира. Так ты что, уже замужем?
Девушка. Нет, еще не замужем. Вернее, еще не расписались формально. Единственное препятствие — я в общежитии и он в общежитии.
Ира. Что же тогда он не пришел ознакомиться? Может быть, ему не понравится, что-то не устроит. Знаете, какие бывают случаи? А квартира уже за вами. Поверьте, в данном случае я не о себе думаю, а о вас.
Девушка. Не пришел по простой причине — потому что он мне доверяет. Он на лестнице ждет, что я скажу. А я скажу, что нам подходит.
Ира. Как-то странно. Стоит на лестнице. Почему на лестнице?
Девушка. А он не хочет, как Ионыч, ходить по квартире и тыкать палкой.
Ира. Какой Ионыч?
Девушка. Рассказ Чехова. Он ходил по квартирам и тыкал палкой. Впрочем, все это для нашей договоренности не имеет никакого значения.
Ира. Посмотрел бы хоть, что снимаете.
Девушка. Я ему объясню. Вселяемся. (Учтиво спросила.) Ну, а вы куда же, если не секрет? Получаете, наконец, квартиру?
Ира. А мы?.. Вот отправляемся в Центральную Африку. Я — врач, муж — врач, будем лечить, учить, может быть, влияние Альберта Швейцера, не отрицаю. Не знаю, как вы к этому относитесь, но прозябать, знаете, надоело…
Девушка. А мы уж немножко попрозябаем здесь…

Ира, мать, Евгений Евгеньевич.

Ира. Мама, у нее ни одного родственника, хоть шаром покати! Все родственники были старше ее! Была у нее на могиле — сиротливая, неухоженная. Мама, я ее цветами завалю. И все время буду носить цветы. У нее ведь теперь никого нет, кроме меня. Мама, ты подольше живи, обещай мне!
Мать. Я пока никуда не собираюсь.
Евгений Евгеньевич. На мой взгляд, ваша мама как раз вступает в период расцвета. Акме. Знаете, что такое акме?
Ира. Слышала.
Евгений Евгеньевич. Когда нас посещают иностранцы, их непременно подводят к ней для паблисити. Внести какую-то женственность, культуру — это она.
Мать (смущена). Женя!..
Ира. Мама, так значит, возвращать долг просто некому? Что делать?
Мать. А что делать. Раз уж так получилось. У нас деньги не валяются. Как, Евгений Евгеньевич?
Евгений Евгеньевич. Не государству же отдавать. Читали фельетон? Человек завещал жене передать государству сумму на детские дома. И вот несчастная толкается уже два года — никто не берет, не знают, как заприходовать. С оформлением замучаешься.
Ира. А деньги?.. Что с деньгами делают. Тратят? И теперь я хочу вам сообщить, на что я решила их потратить.
Мать. Значит, уже решила? Зачем же тогда меня спрашиваешь?
Ира. А потому что, знаешь, как я решила? (Положила деньги к ногам матери.) Мам, сколько лет ты не отдыхала по-человечески? Все какие-то полумеры! Лялька в прошлом году была в Болгарии, на Золотых Песках. Вернулась — не узнать. Почему Ляльке можно, а тебе нельзя? Причем сейчас уже не сезон, путевку можно достать, не так сложно. Евгений Евгеньевич, подействуйте! Главное, думать не надо! Не надо раздумывать!
Евгений Евгеньевич. Если абстрагироваться от всего, в пятьсот рублей уложиться возможно. Хотя и со скрипом.
Мать. Даю себе самоотвод. На все пятьсот да еще со скрипом! Да еще и не в сезон!
Ира. Есть вариант. Шубка, искусственный мех, четыреста восемьдесят. Нинка, и та позволила себе. Неужели ты не можешь позволить? Бегает в затрапезе. Теперь в твоей должности тебе нельзя бегать в затрапезе.
Мать. Жень, ты представляешь меня в шубке из искусственного меха?
Евгений Евгеньевич. Если абстрагироваться, может хватить на воротник.
Мать. Не надо абстрагироваться. Если уж шубка, то натуральная. Итак, хватит препираться, резюмирую. Деньги твои. Вот и распорядись ими по собственному усмотрению. И вся альтернатива.
Ира (Евгению Евгеньевичу). Тогда, может быть… велосипед?

Но тот поднял руки, отказываясь.

Бессребреники вы мои! Куда же их тогда? В кубышку? На черный день? На самый черный, черный день?
Евгений Евгеньевич. Подобные выражения мне чужды. Я по природе оптимист.
Ира. Тогда — не знаю. Тогда — тупик. Тогда возникает кощунственная мысль. Однако отгоняем эту мысль как кощунственную.
Мать. Поделись уж, если она возникла.
Ира. И вообще, ты ругаться будешь.
Мать. Не делай из меня ведьму.
Ира. Но уж прости заранее. Что, если прогулять их? Махнуть куда-нибудь? И помянуть старушку там!
Мать. Ах, вон что. Понятно, куда съездить, известно, с кем прогулять. Но он же болен!
Ира. Он давно выздоровел, мама!
Мать. Женя! Это тебя не касается?
Евгений Евгеньевич. А мне как раз представляется, что Ира права. Молодость — она мыслит инстинктивно. А инстинкт не обманывает. Вы говорили, что старушка взяла от жизни все?.. Так, значит, если… там… что-то есть, она в претензии не будет. Так что, если вам подсказывает инстинкт…
Ира. Инстинкт-то мне подсказывает!.. (Стала собираться в дорогу.)

В комнате Льва Ира убиралась. Она брякнулась в эту жизнь как кошка, сразу на все четыре лапы. Проводы на работу — ожидание с работы, засыпание поздно ночью — просыпание рано утром…

Лев (проснулся). Ира.
Ира (мела пол). Ты разве не спишь? Сейчас разогреется.
Лев. Иротшка!
Ира (также). Ч-то?
Лев. Иди сюда.
Ира. Я же все на газ поставила!
Лев. Погаси.

Подошла к нему.

(Обнял.) А мне говорят: «К вам какая-то блондинка приехала». Думаю, какая блондинка?
Ира. А у тебя их много?
Л е в. А как же.

Зазвонил телефон.

(В трубку.) Галина Владимировна?

Ира насторожилась.

Наконец-то. Получается так: отделы систематически не сдают чертежи, мы не хотим портить отношения — нарушаем дальше, упорядоченная система деловитого безделья!
Ира. Так ее, так.
Лев. Ладно, действуй и вали на меня.
Ира. А что это она такая рыхлая? Посоветуй сесть на диету. По системе Шелтона. Гадаю, что у него там за магнит?.. Нет, правда. Ты уж сказал бы им всем там…
Лев. Кому?
Ира. Да ведь сонмы за тобой ходят, сонмы, уж знаю я!

Обоим стало смешно.

А, может, ты, наконец, обнародуешь меня? Наконец.

И был мальчишник.

Ира. А по-моему, твои друзья меня приняли. И знаешь — все как один хорошие, умные, ни одного дурака, это редко случается! Ты доволен?
Лев. Главное, чтобы ты была довольна.
Ира. О, если б навеки так было! О, если бы навеки так было!..
Лев. Да у тебя слух?
Ира. А ты не знал? У меня не только слух. У меня много чего еще. По гороскопу я — стрелец.
Лев. Это хорошо?
Ира. Это неоднозначно. Всю жизнь целюсь в невидимое. («Выстрелила» — он упал.) Вот мы тут веселимся, а что у меня там дома?..
Лев. А что там может быть?
Ира. Может, и ничего. Просто давно не была… Не знаю, может быть, вообще пора ехать? Неспокойно, как там она без меня?
Лев. Ну, так позвони.
Ира. Ты же знаешь маму, разве она скажет.
Лев. Тогда что, билет заказывать? Это ведь надо заранее. У нас с этим сложно…
Ира (не сразу). Ну да, опять проблема билета. Не в первый раз… И еще другая проблема, ты-то как здесь будешь? Один.
Лев. Я-то что. Жил ведь.
Ира. Да. Легко ты меня отпускаешь.
Лев. Постой, ты же сама сказала, что пора. Это ты считаешь, что надо ехать. Это мне надо обижаться, а не тебе!
Ира. Что же ты не обижаешься?
Лев. Да обижаюсь я, обижаюсь! Просто я думаю о тебе, а не о себе!
Ира. Удобная позиция.
Лев. Слушай, так мы не договоримся. Нашла время, честное слово!
Ира. А я задумала: скажешь, чтобы я возвращалась? Спросишь, когда вернусь? Не спросил.
Лев. Неужели ты думаешь, я не спросил бы! Не сейчас же ты исчезаешь, не в эту минуту!
Ира. А почему ты так уверен, что я прилечу еще?! Спросил бы, прилечу ли? Не спросил. Значит, это мы прощаемся?
Лев. Почему прощаемся?
Ира. Я не знаю, нужна тебе, не нужна? Получается так. Приехала? Ну что же, отчего бы и нет. Уехала? Тоже ничего страшного.
Лев. Ты же сказала, что тебе нужно ехать?! Я поверил! Что такого?!
Ира. Поторопился поверить! Поторопился! Тебе удобно поверить!
Лев. Иротшка! Прошу тебя. Не сейчас. С этими людьми мне жить, работать. Когда уйдут, пожалуйста.

И вдруг, за минуту и не думалось об этом, Ира стала колотить его. Она била его как придется, кулаками. Он стоял, опустив руки. Побледнел.

Ира. Ах, теперь тише! Тебя только это беспокоит? Ничего. Пусть слышат! Друзья твои! Собутыльники, сотрапезники! Собардачни-ки! Что они здесь! Эй, что вы здесь! Ну, нервы сдают! Сдают у людей нервы! Натянуты нервы! У людей! Сдают!

Ира, мать, Евгений Евгеньевич. Ира вернулась с работы. Ира шагала кругами в одну сторону, в обратную.

Мать. Что с тобой?
Ира. Совершаю круги, пунктуальные такие окружности.
Мать. Ты не одна в доме. Можно ясней?
Ира. На работу проходными дворами. Потом фанерным коридорчиком за пульман. Сделать лицо. Рот, ресницы. Тут все так, ритуал. Потом — чертеж на кальку. Включается извилина внимательности, остальные замирают. Потом домой, садиком, проходными дворами. А утром — снова на работу, наоборот, проходными дворами, садиком. (И еще раз о своих маршрутах и — кругами в одну сторону, в обратную). У попа была собака, он ее любил. Она съела кусок мяса, он ее убил. У попа была собака, хотя это я уже говорила.
Мать. Доченька, конечно, поначалу трудно. Думаешь, мне легко? Вымоталась как собака. Распределение премий. Как объяснить человеку, почему ему меньше, а другому больше? Ведь не скажешь в глаза. Хотела не обидеть никого, обидела всех. Заколдованный круг.
Евгений Евгеньевич. С этим никто не справляется.
Мать. У него сегодня тоже был денек. Тоже заколдованный круг.
Ира. Сочувствую.
Мать. Нам? Мы живем, мы привыкли. Вот тебе мы можем посочувствовать.
Ира. Давайте так: мы все друг другу сочувствуем.
Мать. Если у тебя там что-нибудь, скажи, я улажу.
Ира. Да уж ладно, пожалуйста.
Мать. Сделаем. Позвоню твоему начальству. Кто там у тебя — Филимонов?
Ира. Плохо, что рабочий день каждый день начинается в одно и то же время. И кончается в одно и то же время. Сделай как-нибудь попричудливей, с неожиданностями!..
Мать. Сделаем… Бабы не заедают?
Ира. Бабы неплохие. Но в принципе желательно, чтобы в рабочем коллективе людей время от времени обменивали. Чтоб лица менялись…
Евгений Евгеньевич. Любопытная идея.
Мать. Внесем рацпредложение.
Ира. Хоть нарушили бы однообразие.
Мать. Разнообразие, Ира, внутри нас. Есть оно или нет. Тут тебе никто не поможет.
Ира. Вот ты нашла себе разнообразие, перекрашиваешься и перекрашиваешься.
Мать. Когда все кругом блондинки, хочется хоть чем-нибудь выделиться. Брюнетка с голубыми глазами.
Евгений Евгеньевич. Ритмы времени. Мне лично нравится.
Ира. Затеряться бы, чтоб никто не знал, где я.
Мать. Где затеряешься — всюду люди.
Ира. Правда, найдут.
Мать. А ведь можно жить и с людьми. И для людей. Ты не задумывалась?
Ира. Есть такие — уверяют себя, что живут для других. А самим на все наплевать.
Мать. На кого намекаешь?
Евгений Евгеньевич. Не нужно создавать экстремальные ситуации.
Ира. Лабиринт, в котором забыли сделать выход, а вход уже замурован.
Евгений Евгеньевич. А я отвечу тебе словами поэта: «И если никому я не дал счастья, то для чего я жил тогда, скажи!»
Ира. Не надо молитвы читать!
Евгений Евгеньевич. Я только в дополнение твоей мамы. Восьмидесятые годы! Открой газету, тут какие слова… Вот, где это? Прямо для тебя… «Устремленная в двадцать первый век».
Ира. Кто это — «устремленная»?
Евгений Евгеньевич. А, это о средней школе…
Ира. Разумеется, мамочка, это ты о себе говорила, что надо жить для людей. Наверное, ради этого и переползаешь с должности на должность. А что, если это только самооправдание? А на самом деле — обыкновенное тщеславие?
Мать. Это я переползаю?..
Евгений Евгеньевич. Хватит мучить мать! Извини. Мне и тебя жалко. Тебя еще жальче мамы.
Ира. Наверное, так все и живут. Так и живут. Все. Достигают какой-то определенной точки и замирают…

Ира, Нина и Ляля. Подруги толкают коляски с младенцами.

Ира. Ух ты!
Ляля. А ты и не навестишь, зазналась.
Ира. Виновата, приду завтра же. (Младенцу.) И к тебе. (Другому.) И к тебе.
Ляля. Куда придешь-то! Мы уже квартиру поменяли, теперь нас во сколько! Если не врешь, правда хочешь навестить — вот, мой завел визитку, тут на двух языках все координаты.
Ира. Ну, вы даете! А ты все учишься, Нинон?
Нина. Хватилась. Кандидатскую защищала — вот такой арбузик был!
Ира. Ну, всех поздравляю с достижениями.
Нина. Ты-то как?
Ира. А я все так же, все там же и все с тем же.
Ляля. Он ведь, кажется, где-то далеко живет?
Ира. А я к нему езжу.
Нина. А я бы своего сама выгнала бы в другой город. В другой регион… враждебный. Записалась бы в армию и пошла на него в атаку. А ты? Что, так и будешь своего навещать? До скончания жизни?
Ляля. Правда, насовсем не собираешься?
Ира. А как же!
Ляля. Ты — туда или он — оттуда?
Ира. Вот это пока еще не решено.

Подруги сочувственно покивали головами.
Ира в опустевшей конторе.

Ира. Потоптались на мне подружки. Тогда-то я и сказала себе: «Его нет». И сразу стало легче. Нет его! Нет его, нет! Его нет. Нет его! Его нет!..
Филимонов (появляясь на пороге). А я гадаю, что тут свет горит! У кого, думаю, еще осталась охота работать сверхурочно? Ха-ха! Ха-ха! (Будучи гурманом жизни, он по любому поводу готов был напористо расхохотаться, вскинув бровки и раздвинув ротик-бантик.)
Ира. Не сверхурочно, а стенгазета. Предпраздничная. Завтра должна висеть.
Филимонов. Товарищи! Золотые руки! К ней — очередь! Виртуоз чертежного дела! А она переписывает заметки в стенгазету. Это порядок?
Ира. Все обещали помогать, и вот никого. Все либо замужние, либо недомогают. Никого.
Филимонов. Обещать у нас умеют. Исполинская система невыполнения обещаний! Ха-ха!
Ира. Тут главная загвоздка — передовая. Все клялись, никто не написал.
Филимонов (ротик-бантик сделался деловит, вертикален). Передовая. Передовая. Если бы вы приняли мою посильную помощь…
Ира. Вы! Да что вы, Игорь Викторович! Этого не хватало!..
Филимонов. Итак!
Ира. Ну, не знаю, начало должно быть майское, весеннее. Просто неудобно.
Филимонов. Записывайте. «Дыхание весны чувствуется во всем».
Ира. Ой, ручка… Точно то, что нужно!
Филимонов. Ха-ха-ха-ха!
Ира. Так, теперь в чем, во всем?
Филимонов. «И в великих делах народа, выполняющего исторические задачи…»
Ира. Так, еще в чем?
Филимонов. А в чем еще? (Он жизнелюбно смотрел на Иринины ноги и потерял нить.)
Ира. Ну, вы сказали: «Дыхание весны сказывается во всем». Многоточие. (Одернула юбку.) «И в великих делах народа». Так, еще в чем?
Филимонов. Еще в чем? А зачеркни «во всем». Просто — в великих делах. Ха-ха-ха! (Он хохотал весело и дружелюбно. Собственно этим, жизнелюбием и простодушным дружелюбием, он и брал женщин.)
Ира. Ну, ладно. Тогда можно уже переходить к отчетному собранию.
Филимонов. К отчетному собранию. (Снова стал серьезен.) «И потому на отчетном собрании так взволнованно звучали выступления тружеников села».
Ира. Какого села?
Филимонов. Я сказал — села? Ха-ха-ха! Ну, это условно, вставишь — по всем нашим профессиям: конструкторов, программистов, чертежниц… В общем, завтра я принесу тебе передовую прямо к утру, оставь место, сразу и наклеишь. В такой вечер! Сидеть здесь. Ха-ха-ха! И выпускать стенгазету! Вот так теряем вечер за вечером! День за днем! Вместо того чтобы! Черт побери! (Он распростер руки, как бы приглашая в свои объятия и ее и заодно всю остальную благополучно устроенную жизнь.)
Ира. Игорь Викторович, а вы не устали от ваших романов? По-моему, это утомительно.
Филимонов. Романы? А у кого их сейчас нет? Только раньше, в молодые годы мы были охотники, а теперь становимся дичью. Вот это — ха-ха-ха! — действительно утомляет. Но с вами, Ирочка, я опять охотник. (Он взъорлил, оставляя все же возможность воспринять это как шутку.) А что! В жизни есть все, чтобы чувствовать себя несчастным человеком! Но в жизни есть все, чтобы быть и счастливым человеком! Надо только решить, что тебе больше подходит! А потомки пусть нас судят. Если им вообще будет до нас дело! (Ротик его снова развернулся в жизнелюбивый бант.)
Ира. А все думают, что вы такой серьезный!
Филимонов. Я — серьезный! Ха-ха-ха-ха!
Ира. Такой занятой!
Филимонов. Я — занятой! Ха-ха-ха!
Ира. А вы, оказывается… Ах, шутник! Ах, озорник! Да вы, оказывается, ого-го!
Филимонов. Не отрицаю.
Ира. Так, может, вы и проводите меня? Жена не отмечает явку?
Филимонов. Все предусмотрено. Куда прикажете?
Ира. Только до дома.
Филимонов. Только до дома?
Ира. Да… Погода, правда, тускловатая.
Филимонов (смотрит в окно). Дом снесли. Наконец-то. Больше года сносили. Теперь год будет вид на пустырь. Потом три года будут другой дом возводить.
Ира. А кто там? Стоит? На пустыре?
Филимонов. Какой-то с теодолитом. Неужели сразу приступают? Да еще вечером? Трудно поверить. Хотя нет, это не теодолит. Вроде бы подрамник на треноге. Художник. А чего там рисовать? Пустырь? Ржавую проволоку? Битый кирпич, мусор? Мода. Все авангардисты стали. Тогда как на Западе давно уже к реализму вернулись. Художник. Ха-ха-ха!
Ира. Художница!.. Художница!.. (Маленький колокол зазвучал в ее груди.)

Ира, мать, Евгений Евгеньевич.

Ира. Почему я подумала, что это — художница? Еще ничего нельзя было различить, а я уже подумала… Все четко! И пустырь такой же… Ржавая проволока, битый кирпич, и стоит художница и рисует! Все точно так, как у Льва на стене!
Мать. Анекдот.
Ира. Нет, ты поняла?
Мать. Ну и что, у меня то и дело такие совпадения. Подписываешь резолюцию, а кажется, что ты ее уже подписывала. Называется ложная память.
Ира. Я знаю, как называется! Но это — не так называется! Лев нарисовал именно все это! Причем давно, когда и дом еще не начали сносить! И пустыря еще не было! Это можно объяснить? Кто это может объяснить?
Отчим похаживал, богатырски поводя руками, хотя это выглядело уже несерьезно.
Евгений Евгеньевич (заметил). Объяснимо все. Есть еще непознанное, а непознаваемого нет.
Мать. Ну, допустим, даже пустырь. Что из этого следует?
Ира. Следует, что я должна у него это выяснить. Я сама хочу понять! Я должна его увидеть.
Мать. Опять? Сколько времени прошло, посчитай! Явишься к нему сообщать, что видела женщину на свалке? Я ничего не понимаю, я ничего не понимаю, у меня нет сил. Жень, ты хоть!..
Ира. Так. Возьму отгул, мне положено.
Мать. Прямо сейчас? Какая срочность?
Ира. Или отпуск за свой счет…
Мать. Какую цель ты преследуешь? Спроси себя.
Ира. А если не вернусь в срок, оформи мне ту по собственному желанию. И оставлю на всякий случай заявление.
Мать. Опять сначала?
Ира. Я хотела! Я старалась! Могли убедить. Но всему есть предел. Одно и то же, одно то же, день за днем, день за днем, заколдованный круг, и так до конца? На фига!
Мать. Да где ты найдешь, чтобы не од! и то же! Жень, прими хоть какое-то участие!
Евгений Евгеньевич. Все неоднозначо, все неоднозначно. Однозначно ответить трудно. Что-нибудь рекомендовать. Главное, с какой стороны подойти, как взгля нуть. Если бы спросили меня…
Мать. Вот я тебя и спрашиваю!
Евгений Евгеньевич. Жалко девочку.
Мать. Ну.
Евгений Евгеньевич (надевая плащ). Признаться, говорю, жалко девочку.
Мать. Все, что ты можешь сказать?
Евгений Евгеньевич. Сказать тут можно многое. А чем поможешь? Никто ничем когда не поможет. Природу не переделаешь…
Мать. И все. И собрался. Его не касается!
Евгений Евгеньевич. Ждут, Маша…
Мать. Подождут. Здесь важней вопрос решается!

Он стоял в плащике с поднятым воротником, вдруг — несолидный, жилковатый, шарф из-под ворота комом.

Ира (подошла, заправила шарф). Торчит у вас. Шарф.
Евгений Евгеньевич. Зачем же, я сам.
Ира. А то как у школьника, ей-богу, торчит комом.
Евгений Евгеньевич. Благодарствую… Благодарствую…
Ира. Да что вы так уж. Как будто невесть что. Вы идите, тут мы без вас уж. Идите, мама ничего.

Евгений Евгеньевич вышел.

Мать. Ну вот, видишь? Можешь ведь? По-человечески. Тогда давай спокойно. Выясним твои планы.
Ира. Никаких планов. Не хочу знать, что со мной будет завтра.
Мать. Опять бредовые идеи ни с того ни с сего.
Ира. Сейчас этому Филимонову сообщу по телефону. Ловелас несчастный. Лопнуло мое терпение! (Сняла трубку.)
Мать (нажала на рычаг). Зачем сейчас-то! Одиннадцать часов! У тебя такое настроение? Пережди. Завтра не пройдет — позвонишь.
Ира. Завтра я уезжаю.
Мать. Куда? Все сначала?
Ира. Все сначала. (Набрала номер.)
Мать. Ну и черт с тобой. (Ушла.)
Ира (в трубку). Не пугайтесь, это официальный звонок. Простите, что домой, но вопрос безотлагательный. Прошу считать, что я уволилась. По собственному желанию с сегодняшнего дня. Причина — надоело. Привет супруге.

Ира, Люба.

Ира (вошла, растерялась). А Лев Николаевич? Живет тут?
Люба (приветливо). Льва Николаевича еще нет. Но он вот-вот появится.
Ира. Мы с ним знакомы по давним временам, я сейчас тут в командировке, неподалеку, решила навестить. Будем знакомы, Ирина.
Люба. Очень приятно, Любовь. Мой тиран насосался, целый рожок выдул — уснул. Можно побыть человеком. Посидим, потреплемся?
Ира. Потреплемся. Раз тиран уснул…
Люба (в заботах мамаши). Ну, Лев Николаевич— что о нем. Работа есть работа, работа есть всегда, как говорится. У него даже особое какое-то положение, может разрабатывать идею, заниматься чем-нибудь своим, и начальство его не трогает. Денежные премии — каждый квартал. Мы даже заранее учитываем их в своем бюджете. (Ей показалось, что вышло нескромно.) Но это, конечно, не его одного заслуга, у него отдел такой, просто люди подобрались. Конечно, без них он не достиг бы всего этого. Но я думаю, и они без него ничего не достигли бы. Словом, шалофаться кре-ех, — как говорит Левушка. О, паразит, закряхтел. (Пошла к ребенку.)
Ира (с тяжестью на душе). Хорошая. Хорошая… Неплохая.
Люба (вернулась). От террорист. Чувствует, что я сегодня не в форме. В день голодания я злая, как черт, нервы натянуты, сама понимаешь… Ничего, что я на «ты»?
Ира. Конечно — «ты», конечно.
Люба. Это только начать, зато потом — как на крыльях. А то и не заметишь, как разнесет.
Ира. Тут картина была… На стене.
Люба. А мы ремонт делали — заклеили. Левушка перестал заниматься живописью.
Ира. Хорошие обои.
Люба. Моющиеся, финские… А вот и мы!

Это пришел Лев.

(Поцеловала его.) А к тебе гостья. Проездом.

Заплакал ребенок.

Опять орет, экстремист. Вот так круглые сутки. Весело живу! (Ушла.)
Ира. Вот, случилась командировка, решила проведать, как вы здесь.

Поздоровались за руку.

Не жалей меня. Никто ни в чем не виноват. У тебя всегда были простые вкусы, и она очень соответствует.
Лев. Я хотел тебе написать. Но все откладывал, не знал, как сформулировать.
Ира. Хорошо, хорошо. Я все понимаю. Все правильно, все правильно. И закроем эту тему… Лев, скажи, картина под этими обоями осталась?
Лев. Осталась наверно, если клей не съел.
Ира. Взглянуть бы.
Лев. Привет. Обои отдирать?
Ира. Лев, ты не поверишь, я видела… (Ком в горле мешал говорить.) Я видела эту картину! На самом деле! Эту женщину, она стояла на пустыре! И рисовала! Зеленый луг!..
Лев (плохо слушал). Не надо, Ира. Не сейчас. Так получилось. Жизнь идет, что делать.
Ира. Я же сказала. Никто ни в чем. Я сейчас не об этом! Я действительно видела, своими глазами видела! Она точно так стояла на пустыре. Там дом снесли, открылся пустырь. Она стояла на этом пустыре, рисовала! И рисовала то же самое, что было у тебя на этой стене!
Лев. Да-да. Мы с тобой еще поговорим. Обо всем.
Ира. Да… Замахнулся две жизни прожить, обычную, да еще и необычную. А вот удовольствовался одной. Неприхотливо живешь.
Лев. Необыкновенной жизни нет. Есть жизнь. Но это потом, потом, не сейчас.
Ира. Жену боимся? Все на месте. К чему морочить друг друга. Не поговорим уж, это ты понимаешь. (Посидела некоторое время молча. Потом поднялась.)
Лев. Куда? (Всполошился.) Так нельзя.
Ира. Тороплюсь я. Опаздываю. До свидания.
Лев. Не вправе задерживать. Попрощайся хоть. II то как-то странно получается.
Ира. Ничего странного. Была в командировке, забежала по пути, ухожу по-английски. Гуд бай.

Ира, Миша, Рыжий. Миша и Рыжий — за шахматной доской.

Ира. Боялась — рано, я не знаю, когда ты теперь встаешь. А вы уже за делом…
Миша (поздоровался, как прежде, ладошкой о ладошку). Познакомься, Анатолий Михайлович. Механик торгового флота.
Ира. Ирина.
Появилась Наташа с чашками.
Ах, и вы? Вот не ожидала!.. Значит, у вас все в порядке?
Наташа. Смотря как смотреть.
Ира. Вы опять здесь — уже хорошо.
Наташа. И вы опять здесь.
Рыжий. Ужель та самая Ирина?
Миша. Представь себе.
Ира. Я не вовремя, у вас партия?
Рыжий. Ничего. Тут разыгрывается партия посложней.
Наташа. Вас познакомили? Мой муж.

Иру это сбило с толку.

Хотите парадокс? Мой муж любит Мишеньку больше, чем меня. (Глянула на него.)
Рыжий. Не посматривай.

Миша сделал ход.

Жертва или зевок?
Миша. Сам не разберусь.
Наташа (вдруг, возбужденно). А пора бы разобраться. Как-нибудь. Мишенька!
Рыжий. Мне уйти?
Миша. Правда, Наташа, можно сегодня? Без этого. У нас гость.
Наташа. А что я сказала? Ира, вы свидетель!
Миша. И свидетелей не надо!
Наташа. Любим делать замечания. Первый признак возраста. Вы давно видели его в последний раз?
Миша. Давно.
Ира (спешно подтвердила). Давно. Но, по-моему, он с тех пор не изменился. Напротив, я бы даже сказала…
Наташа. Хотите сказать, законсервировался.
Миша. Может, не будем истолковывать?
Наташа. Видели, что творится? Стоило возникнуть Ирине Григорьевне — готов! Спекся! (Мужу.) Тебе не кажется, любимый, что мы здесь лишние?
Рыжий (смахнул фигуры с доски). Послушайте! Решайте тут свои проблемы без меня! (Пошел, остановился, Мише.) Извини. Я помню позицию, завтра доиграем. Ход твой. (Ушел.)
Ира. Да что вы, мальчики! Если у вас такая напряженка— я пошла.
Наташа. Почему же вдруг? Если у вас к Мише дело. Полагаю, по пустячному делу вы бы не…
Ира. Именно по пустячному! Так, и сама не пойму…
Миша. Иди, Наташа.
Наташа. Ах, даже так? Становится интересно. Ну что же, в подобной ситуации я уже была. И те же действующие лица. Но на этот раз я вернусь через полчаса. Ты меня понял?
Ира. Через полчаса меня здесь не будет.
Наташа. Вот она поняла. (Ушла.)
Ира. Так и живете?
Миша. Так и живем.
Ира. Он кто ей, Рыжий? Правда, супруг?
Миша. Муж.
Ира. Велик твой зверинец, господи.
Миша. Причем отличный мужик, вот что скверно.
Ира. Да уж, терпеливый.
Миша. Через неделю отплывает в Аргентину.
Ира. Сегодня приснилось. Летаю — вяло так, под потолком. А какая-то женщина со стертым лицом достает меня оттуда щеткой.
Миша. Достала?
Ира. Кажется, достала. Не важно… Ну вот, Миша. Все лишнее рухнуло, и открылось огромное, хорошо унавоженное пространство. Ржавая проволока, битый кирпич…
Миша. Что случилось?
Ира. Не обращай внимания, я человек настроений.
Миша. Люди настроений, как правило, глухи к настроению других.
Ира. Что делать. Когда все по дешевке распродано. Испортилось настроение. До конца моей жизни испортилось настроение. Как с этим бороться? Не знаю. Ты знаешь?
Миша. Не знаю.
Ира. Мама счастлива, я рада за нее. Ты преуспеваешь, любовница твоя устроилась сверхъестественно. Лев Николаевич в полном порядке, и соперница моя в порядке. Причем и знать не знает, что она моя соперница, ведь жены соперницами не бывают. Словом, одна я не в порядке. Не подхожу вам. Порчу пейзаж… В первый раз в жизни перестала понимать: как жить? Что делать? Ради чего? А может быть, пора уже стать мудрой? Но — что я должна мудро понять? Как жить? Что делать? Ради чего? Так ведь именно этого я и не могу понять!

Молчание.

Вот эти, ты говорил, они плавают? То есть ходят…
Миша. Кто?
Ира. Ну, рыжие эти. Который шахматист. Наш муж.
Миша. В Аргентину.
Ира. Еще куда?
Миша. В Австралию, в Новую Зеландию, у них дальние рейсы.
Ира. Это через океан?
Миша. Через океан.
Ира. Через какой?
Миша. Великий или Тихий.
Ира. Как хорошо! Великий — но тихий…
Миша. Ирка!.. Как это у тебя получается?
Всем, кто рядом с тобой, портишь жизнь.
Ира. Кому же это я?..
Миша. Да мне, мне! Я плохо живу. Знала бы ты, как я скверно живу! Меня нет!
Ира. Тебе — да. Это грех на моей душе. Я не хотела…
Миша. И Рыжему этому. Которого ты и знать не знала. Ты… Но вот теперь, оказывается, и самой себе!
Ира. Да. Да. Да. Как жить? Вот беда какая, не знаю. Как жить дальше? Дальше — как! Благоразумно? Ползком? Не получится! Не буду! Не умею!

«О, сердце, полное тревоги…»

Когда меня просят рассказать о том, как я понимаю роль, которую играю в пьесе, я оказываюсь в затруднении. Как нарядить в слова чувства? И вот меня попросили, и вот я в затруднении. В большем, чем когда бы то ни было. А если говорить конкретно и подробно, так подробности торчат в разные, а то и в противоположные стороны. Попробую.

Есть люди «круглые», а есть люди треугольные, четырехугольные… и много-многоугольные. И каждый угол — взрыв, большой или маленький. Она такая. Есть люди, которые предпочитают идти по дороге, и кроме дороги и того, что находится по сторонам ее, ничего не видят, да и не хотят. А есть люди, которые пойдут по холмам и оврагам. Труднее, зато они увидят с высоты много такого, чего не увидишь, шагая по дороге. А скатившись в низину, можно вздохнуть, чтобы снова подниматься. Она такая. Женщины, чья молодость пришлась на предыдущие десятилетия, говорят мне, что Ира — не современная девушка, что это — их молодость, таких, мол, теперь уже нет. Однако девушки нынешние, да и многие (!), говорят: «Это про меня!» «Это про нас!» А ведь Ира — натура не ординарная, она исключение. Выходит, что таких исключений и сейчас немало.
Видимо, сопротивление трезвым регламентам жизни, бунт против унификации мыслей и чувств свойственны молодости во все времена. Пожалуй, только каждое время диктует степень «вооруженности» в утверждении своего способа жизни. Вчерашние были беззащитнее и уязвимее. Сегодняшние активны.

Всем известная формула: «Если бы молодость знала, если бы старость могла».

Моя шестнадцатилетняя дочь ни за что не хочет воспользоваться моим жизненным опытом. Другое дело, что одни расстаются с максимализмом молодости раньше, другие позднее. И вот такие запоздавшие неудобны окружающим, да им и самим трудно с людьми.

Эпиграф — это, как правило, ключик к «секрету» произведения, для меня во всяком случае, — будь то смысл, будь то главная эмоция автора. «О, вещая душа моя! О, сердце, полное тревоги, о, как ты бьешься на пороге как бы двойного бытия!..» Это «двойное бытие» я понимаю как вечную борьбу, противостояние трезвой, жесткой прозы жизни с ее закономерными победами и — поэзии с ее безудержными мечтаниями, потребностью прожить необыкновенно, не так, как «все». И с ее тоже почти закономерными поражениями, которые в свою очередь питают душу. И у таких одержимых, как Ира, рождают стремленье снова бежать, воспарять и падать па зависть и удивление «бредущим».

Без таких «многоугольных», которые идеализируют и разочаровываются, забирают себе все и отдают до последнего, не задумываясь, которые нелепы здравому смыслу, жизнь была бы беднее.

Алиса Фрейндлих