«…Но где-то копилось возмездье»

Круглая площадь средневекового городка. Здесь грязновато. Серо. Жестяные вывески. На одной — старинный башмак из сыромятной кожи, на другой — тоже башмак, но более модный, с загнутым носом. На трактире вывеска с надписью: «Мы — три дурака» (нарисованы только две дурацких головы в колпаках, третий, мол, — ты, глазеющий на них). Другой трактир — «У чаши»: кварта эля с пеной. А на этом домишке лишь красный фонарь. Вдалеке, на возвышенности виднеется туманная башня замка со шпилем. С другой стороны, на более высокой возвышенности — другая башня со шпилем.
Остается предупредить, что многие мужчины, населяющие эту местность, страдают заметными повреждениями: у одного голова все время обращена в сторону, у другого рука навсегда повернута назад. Что касается изогнутых носов или одноглазия, то об этом и упоминать не стоит.
Раннее утро. Ставни домов заперты. Где-то прокричал петух. Ему нервозно ответил другой. Вывернутой рукой неся за спиной кошелку, к трактиру «Мы — три дурака» подошел простолюдин. Он постоял перед вывеской, засмеялся и присел в ожидании открытия на ступеньку крыльца. Вскоре на площади появился еще один простолюдин — тот, что словно бы не знает, куда ему идти. Мутно оглядевшись, он выбрал трактир «У чаши» и присел на его крыльцо.
Из печной трубы башмачника потянулся дым. Пошел дым из трубы другого башмачника.
На крыльцо вышел трактирщик. Рассеянно потрепав своего первого клиента, он обратился к тому, кто сидел на другом крыльце.
— Эй, милый, ты чего там ждешь?
Простолюдин (сипло). Поздно открываете, хозяин.
Трактирщик. Ставлю вас в известность: отныне трактир «У чаши» открывается на четыре минуты раньше. Прошу вас, добрые люди!
Но на крыльцо трактира «Мы — три дурака» вышел другой трактирщик.
Второй трактирщик. Не торопитесь, любезные. С этого дня мы открываемся на шесть минут раньше.
Трактирщик. Эй, парень, пока ты хихикал, глядя на эту вывеску для уловления дураков, тот мошенник за своими ставнями хохотал над тобой, подливая воду в твою кружку эля.
Второй трактирщик. Эта вывеска рассчитана на людей, которым доступно чувство юмора. Здесь они могут хотя бы побеседовать с грамотным человеком.
Трактирщик. Пока его жена будет разбавлять водой следующую кружку эля!
Второй трактирщик. Если бы я даже наполовину разбавил ее водой, то и тогда там осталось бы больше спиртного, чем в твоей чаше, которую ты остроумно именуешь квартой. Хотел бы я заполучить эту пресловутую чашу и для сравнения поставить ее рядом с моей!
Трактирщик. Я сам как-нибудь приду к тебе с моей чашей и расшибу ею тебе голову.
Второй трактирщик. Сначала приди ко мне и хорошенько подкормись. Могу предложить окорок из вепря.
Трактирщик (простолюдину). Слушай, друг, на моем очаге кипит отличный овечий суп.
Второй трактирщик. Тринадцатый век на дворе, никто уже не завтракает супом!
Трактирщик. Клянусь землей и морем — овечий суп никому не повредит!
Второй трактирщик. Клянусь небом — с утра только окорок! На это указывает вся современная медицина.

Первый простолюдин блудливо перебежал в противоположный трактир. Но второй простолюдин, соблазнившись, побрел за овечьим супом.
Трактирщики поторопились втащить их к себе и захлопнули за ними двери.
Некоторое время на площади тихо. Еще раз прокричал петух и ему нервно ответил другой.
Открыл ставни башмачник. Другой башмачник тоже открыл ставни.
Первый башмачник (вглядываясь вдаль). Кто-то поскакал в верхний замок.
Второй башмачник. Кажется благородный рыцарь Гутьере де Гуччо.
Первый башмачник. Скорее — это Эрнесто де Ховальенос, которому сломал шею дон Альба.
Второй башмачник. Нет, пожалуй, это Хосе де Кальяно, который стукнулся головой о голову Гутьере де Гуччо и повредился в рассудке.
Первый башмачник. Однако, пора и за дело. (Он уселся на подоконник, свесив ноги наружу и стал тачать башмак.) А ты что же? Боишься, что украду твои секреты?
Второй башмачник. Тебе это не поможет, старик.
Первый башмачник. Уж если это тебе и самому не помогает…
Второй башмачник. Мне-то помогает.
Первый башмачник. Что-то незаметно.
Второй башмачник. Другим заметно, старик, другим заметно.
Первый башмачник. Герцог, однако, заказал башмаки мне.
Второй башмачник. Герцог — оригинал, старик, герцог — оригинал. Таких немного.
Первый башмачник. На мой век хватит, любезный, на мой век хватит.
Второй башмачник. Как знать, любезный, как знать. Тринадцатый век, новые вкусы, тут надо улавливать, не то раз — и остался за бортом.
Первый башмачник. Кто шьет хорошо, за бортом не останется.
Второй башмачник. Современность — понятие сложное, милый, очень сложное. Тринадцатый век. Век формы.
Первый башмачник. Значит — форма ради формы? Красота ради красоты? Выделываешь туфли для мирных спален? Измышляешь моды, понятные только для посвященных?
Второй башмачник. Сказать, почему у тебя не ладится дело? Потому что ты мне завидуешь. А от зависти дрожат руки.

Он хотел скрыться в своей мастерской, но не успел закрыть ставень, как первый башмачник запустил в него колодкой. Тогда он запустил колодкой в ответ. Прикрываясь ставнями как щитами, они стали швыряться колодками.
Из трактира тем временем вышел опохмелившийся простолюдин.
— Нельзя ли потише?
Башмачники скрылись в своих мастерских.
Жмурясь на солнце, посмотрел на дорогу.
Второй простолюдин. Опять кто-то скачет в замок. Да это благородный рыцарь Антонио, которому сломал шейный позвонок дон Дьего.
Первый простолюдин (тоже вгляделся). Проснись! Это благородный одноглазый рыцарь Фуонторес, который так удачно швырнул на землю Фернан де Альфонсо, но потом повредил себе поясницу в поединке с одноухим доном Манрике.
Второй простолюдин. Всегда споришь со мной. Когда-нибудь я поверну тебе в обратную сторону и другую ногу, и ты не найдешь дорогу в трактир.
Первый простолюдин. Берегись, парень, как бы я не подправил тебе вторую руку, будешь крестить свой затылок!

Неторопливо, как бы прогуливаясь, на площадь вышел окоченевший от утреннего холода шут. Он одет просто, на шее кольцо с бубенчиком. Поклонившись, он счел необходимым объяснить свое присутствие в городе:
— Потешное недоразумение: герцог срочно вызывает меня к себе. А страже забыл сообщить. И вот хожу у моря, жду погоды. Говорю иносказательно. Правая рука не знает, что делает левая. Вольный перевод латинской пословицы, применяя ее к себе…
Распахнулись ставни окна под красным фонарем, и миловидная женщина, потянувшись, облокотилась на подоконник. Раскрылось другое окно под красным фонарем, и более полная, но тоже миловидная женщина облокотилась на подоконник.
В остальных окнах возникли жены и увели мужей от соблазна.
Первая миловидная. Говорят, ты понизила таксу?
Вторая. Кто это тебе сказал?
Первая. Те, которых не смущает дороговизна.
Вторая. Не обольщайся, они идут к тебе потому, что ты принимаешь без очереди инвалидов и школьников. А у меня живая очередь.
Первая (мелодично рассмеялась). Очередь? Что-то не видно. Наверное, ты имеешь в виду очередь бесплотных душ, которые погибли в твоем логове?
Вторая. Злишься много, оттого такая тощая.
Первая. Что же! У меня седьмое место в герцогстве по тонкости талии.
Вторая. Шестое место по объему бюста, это существенней.
Первая. Зачем тебе такой объем? Мучного меньше надо есть.
Вторая. На юге есть местность — забыла название, где общепризнанно, что красота — это полнота.
Первая. Вот и отправлялась бы в эту местность.
Вторая. После того, как ты отправишься на тот свет!
— Идет, идет! — оповестил кто-то.
Миловидные женщины, расправляя шали, несколько открыли себя взорам.
В маленьком городе развлечения редки.
— Где, где?
— Огородами, огородами!
А Петруччо между тем уже протискивался в заборную щель. Он поклонился людям.
Те, в некотором замешательстве, поклонились в ответ.
Петруччо подошел к крайнему дому и, тяготясь общим вниманием, спросил:
— Не могу ли я временно поселиться у вас? Разумеется, за плату. Правда, скромную, сейчас у меня затруднения…
Первый башмачник (растерянно). Ваша милость! К лицу ли вам жить у башмачника?
Петруччо. Это меня не смущает, добрый человек.
Жена башмачника (тоже смущена). Но у нас нет подобающих удобств, у нас кожей пахнет, ваша милость…
Петруччо. Благодарю вас. (Он подошел к дому другого башмачника.) Может быть у вас что-нибудь найдется?
Второй башмачник. У нас дети, благородный рыцарь, едва ли вы представляете наши условия…
Его жена. И потом, у нас тоже пахнет кожей.
Петруччо. Благодарю вас.
Первый трактирщик. Кварту эля — милости прошу. Оставаться же на ночь вы бы сами бы не согласились, все время народ: мошенники, алкоголики, ночные бродяги…
Петруччо. Благодарю вас.
Второй трактирщик. Я бы посоветовал добраться до Пуньело, там есть постоялый двор, чистое белье, рукомойники.
Петруччо. Вы правы, но я не могу отсюда уйти. Некоторое время я должен пожить здесь.
Горожане молчали. Заметив шута, Петруччо обратился к нему.
— Поняли, почему они меня не пускают? Боятся неприятностей. Им самим еще непонятно — каких. Поэтому лучше всего не пускать.
Горожане смотрели на него покорно и внимательно.
Шут. Запуганный народ.
Петруччо (присел рядом). Тоже ищете пристанища?
Шут. Слава Богу, нет. Просто коротаю время, наблюдаю. Я уже вступил в тот период жизни, когда окружающее перестает быть поводом для мечтаний, а становится интересным само по себе.
Петруччо. Глубокая мысль.
Шут. По интеллигентности я занимаю третье место. Бронзовая медаль.
Петруччо. Я наверно обидел вас, когда спросил, не ищите ли вы ночлег.
Шут. А если бы и обидели? Сейчас принято обижать. Это делается совершенно незаметно.
Петруччо. И здесь вы правы.
Шут. Простой пример: герцог вызывает меня в замок. Срочно! Специально послал гонца! А если я не могу? Меня нет? Я заболел? Что тогда? Развелось столько шутов, а ему почему-то понадобился именно я. Положим. Но в чем дело? Что случилось? Даже не удостоились сообщить.
Петруччо. Вот скотина!
Шут. Кто?
Петруччо. Эти твари вызвали вас для того, чтобы вы потешались надо мной.
Шут. Поверьте, мне это было бы неприятно.
Петруччо. Потешаться над другим приятно всем. Сейчас это модно… Единственная мода, которая не стареет. К сожалению, я покинул замок и теперь не знаю, как вам быть.
Шут. Что же они не сообщили об этом вчера!
Петруччо. Вчера еще никто об этом не знал. Я решил уйти сегодня.
Шут. Выходит, притащился за семь верст киселя хлебать. (Пояснил): Шуточное выражение, имеющее смысл: ехать черт знает за чем, черт знает куда.
Петруччо (вгляделся в сторону дороги). А вот это за мной.
Послышался голос поспешающего человека: — Эй, вижу вас! Все равно вижу!..
На площадь выбежал человек из благородных, но обедневших. Горожане смотрели в окна.
Благородный. Так… Сейчас… Минутку… Я, благородный, вызываю… на поединок вас, благородного, по причине, вам известной… Вплоть до перелома кости или же полного лишения чувств жизни. Вот только отдохну.
Петруччо. Да я бы и не прочь. Только причину, честно говоря, не припомню.
Благородный. Не прикидывайтесь!
Петруччо. Вы знаете, решительно не припомню.
Благородный. Замечательно. Я напомню вам. Прошлым летом, на трапезе у герцога вы заняли место за столом, которое как по годам, так и по всему остальному подобало не вам!
Петруччо. В таком случае вам следовало бы вызвать на поединок не меня, а герцога. Ведь это он усадил меня на неподобающее место.
Благородный. Герцог рассеян, вы же должны помнить свое место всегда!
Петруччо. К тому же это случилось так давно. Почему же вы не вызвали меня сразу же, не
откладывая?
Благородный. Тогда у меня был поврежден сустав.
Петруччо. Вот теперь я припомнил эту досадную историю. Едва я заметил, что вас это обидело, я хотел заметить герцогу, что он усадил меня на чужое место.
Благородный. Но вы же не пересели обратно!
Петруччо. А вот это обидело бы его.
Благородный. Значит, герцога обидеть нельзя, а меня можно? Словом, приступим, я отдохнул.
Петруччо приблизился к нему и что-то неразборчиво сказал.
— Что, что?.. Как, как?
Петруччо (с неловкостью). Я готов принести вам свои извинения.
Благородный (испугался). Так что же, так я и останусь в дураках? Что получится? Вы уедете, с вас взятки гладки, но я-то остаюсь!
На площади, тем временем, появился другой Благородный из обедневших. Он тоже очень поспешал сюда.
Второй благородный. Здесь. Прекрасно. Думал, скроешься, милейший? Не так просто! (Обратился к первому Благородному.) Вы, как я понимаю, находитесь здесь по той же причине. Но попрошу вас уступить свою очередь мне. Надеюсь, что вы…
Первыи. Да почему… однако, вы на это надеетесь?
Второй. Да потому, что у меня, уверяю вас, более веская причина.
Петруччо. Но какая у вас-то причина? Хотелось бы знать и мне!
Второй благородный. А вам и невдомек?
Петруччо. Абсолютно.
Второй. Позвольте назвать вам одно имя.
Петруччо. Если вас не затруднит.
Второй. Паула.
Петруччо. Подумать только. Паула. В каком смысле?
Второй. В простом, зайчик мой, в самом простом!
Петруччо. Помилуйте, я с ней словом не обмолвился.
Второй. А взглядом? Взгляды эти ваши!
Петруччо. Мой?
Второй. Ну, ее, какая разница!
Петруччо. Вот это да. Толстушка Паула?
Второй. Толе… как вы сказали?
Петруччо. Виноват, я хотел сказать, пышная Паула, то есть в хорошем смысле. Это, собственно, ее даже красит!
Второй. Так. (Скинул плащ, остался в кожаной рубашке и коротких штанах.) Исполняйте свой долг, зайчик!
Первый благородный. Постойте, приятель. Мы, кажется, так не договаривались. Я первый нашел его.
Второй. Но я же попросил у вас разрешения!
Первый. Но я же не дал вам его! И кстати. Вы не в первый раз перебегаете мне дорогу.
Второй. Когда? Когда!
Первый. А вы не знаете.
Второй. Прекрасно, раз уж об этом зашла речь, то смею вспомнить, и вы не впервые торчите на моем пути.
Первый. Что же, вот случай разрешить эту проблему раз и навсегда.
Второй. Я не сделаю вам больно, я сверну вам шею быстро, как петуху!
Противники согнулись и, волоча по земле длинные руки, стали медленно ходить по кругу. Горожане молча смотрели из окон. Но вот бойцы ринулись друг на друга. Этот поединок немного напоминает потасовки акробатов-эксцентриков, которые перекидывают партнеров через себя, поднимают их с земли на голову, вертят и вертятся сами, и выворачивают противника в направлении, обратном тому, как это было задумано Богом. И первый Благородный повержен в прах. Боком, как краб, он покидает площадь. А второй, под одобрительные возгласы горожан, вернулся на исходную позицию и обратился к Петруччо:
— Что же, теперь ваша очередь… Вот, отдохну… немного.
Однако, победитель чувствует себя из рук вон плохо.
Он стоит, пошатываясь, свесив голову на грудь.
Петруччо. Видите, как нехорошо получилось. Теперь придется лежать. Читать вы не умеете, представляете, какая тоска? Хорошо еще, если нет скрытых переломов. А вечером у герцога танцы. Теперь это все уже не для вас.
Второй. Вам посчастливилось, сейчас я не в форме… Но когда я буду в форме…
Петруччо. Разумеется.
Поддерживая поврежденную руку, Благородный
удалился.
Шут. Все так. Но что же со мной, ваша честь? Меня же вызвали, как вы понимаете, специально… А получается, что вас нет!
Петруччо. Вы правы. Я не снимаю с них вины.
Шут. Должен напомнить, что у меня три поощрительных приза за остроумие.
Петруччо. Я тебя уважаю.
Шут. А с каких это пор мы на ты? Хорошо, я не благородный. Но и вы теперь, как я понимаю…
Петруччо. Виноват.
Шут. И вообще…
Петруччо. Что вообще?
Шут. Шли бы вы обратно. От себя не убежишь. Как бы пословица, народная мудрость.
Петруччо. Я не от себя бегу.
Шут. От себя, от себя. Все от себя бегут. Моя мысль. А ведь здесь ты человек был. А там ты кто будешь?
Петруччо. Где — там?
Шут. Там, куда ты бежишь.
Петруччо. Я и сам еще не знаю, куда я бегу.
Шут. А вот мне сдается, что ты никуда не убежишь.
Петруччо. Почему же это тебе так сдается?
Шут. Потому что ты вот сидишь и думаешь: не вернуться ли мне?
Петруччо. Я не думаю. Я жду. Должна придти дама. Впрочем, может быть и не придет. Но на всякий случай надо подождать. А ты иди.
Шут. Куда идти-то! Я ведь по твою душу пришел. Образное выражение. И должен признаться, кое-что для меня тут есть. И для легкой шутки, и, извините, для сарказма.
Петруччо. Пошел, кретин. И подальше уйди, чтобы мне не наткнуться на тебя.
Шут. Ты не наткнешься — я наткнусь. Пути Господни неисповедимы. Цитата.
Ушел.
Город тем временем возвращался к мирной жизни. Заблеяла овца. Залаяла собака. Зазвонил колокол.
Первый башмачник, совершая прогулку по площади, проследовал со своей супругой мимо окон второго башмачника. Второй башмачник тоже проследовал и тоже удалился на покой. Трактирщик протирал полотенцем глиняную кружку, поглядывая на окно второго трактирщика, где тот тоже протирал кружку, независимо поглядывая на него. Миловидная дама приблизилась к окну, чтобы подышать воздухом и расстегнуть застежки платья. Обнаженно мелькнула в окне и В т о р а я миловидная дама. Спать тогда ложились рано. Вот уже в окнах заполыхали одеяла. Одно за другим окна погасли, подул ночной ветер.

Молоденькая девушка (по виду служанка) появилась на площади.
— Здравствуйте, ваша милость. Госпожа велела, чтобы вы вернулись.
Петруччо. Скажи госпоже, что это исключено.
Служанка. Госпожа сказала, что все можно еще исправить. Она берет это на себя.
Петруччо. Скажи госпоже, что я не хочу исправлять. Я хочу портить дальше.
Служанка. Госпожа велела поговорить с вами лично в своей опочивальне. Она говорит, если вы не придете, то между вами все кончено.
Петруччо. Значит, все кончено.
Служанка. Тогда подождите минутку, она здесь и сейчас подойдет.
Петруччо. Она здесь!
Служанка. Но она сказала, что никогда этого вам не простит.
Служанка ненадолго исчезла. Слышался горячий шепот.
Госпожа появилась внезапно. Она была закутана в шаль. Она зябла и простуженно кашляла.
Она. Простите, что у меня такой вид. Я простужена.
Петруччо. У вас прекрасный вид!
Она. Бросьте!
Она обняла его, засмеялась, посмотрела в глаза проницательно и весело.
— Ну что? Как настоящий мужчина убежал от большой любви? Была бы поменьше, остался бы?
Петруччо. Я убежал не от тебя.
Она. От кого же? Ты был мой. Значит, убежал от меня. Правда, подружка моя, Доротея, на что-то рассчитывала. Но не тут-то было.
Петруччо. Промокла! В такую ночь, больная!
Она. Ну. Как же вы собираетесь жить дальше? Конкретно. Там же нужна какая-то профессия, или как это у них называется?
Петруччо. Буду куплетистом.
Она. Зачем вам это! Так уж невозможно жить здесь? Люди живут.
Петруччо. Не могу видеть этого. Которому сломал позвоночник. Я не хотел. Теперь он ходит вот так. (Показал, согнувшись под прямым углом.) Так теперь и будет ходить до конца жизни. И все время, то и дело встречался бы мне. Нарочно попадался бы мне на глаза.
Она. Да это же страшный человек! Вспомни, какой он был, когда ходил еще так! (Показала, как ходил, выгнувшись величаво.) Хитроумный, вкрадчивый такой вампирик! И вот, ты из-за него бежишь от меня?
Петруччо. От тебя?.. Ты знаешь, чего мне это стоит. Я от этой жизни бегу. Базар больных честолюбий. Все самоутверждаются. «Я такой. А ты какой? А я — вот такой!» Я думал: как жил, как живу, будет так продолжаться до ста лет. Вдруг разом! Все лопнули связи! Зависимости, неудобства! Один лишь поступок! Простое решенье! И — к Богу, и к черту! Разнузданная беззаботность! Всем мир объявляю почетный! В дорогу! Куда? А, не знаю, по белому свету!
Она. Пешком?
Петруччо. Ну и что? Подвезут по дороге — подъеду.
Она. Там будет лучше?
Петруччо. Будет иначе. И этого достаточно.
Она. Нет, дорогой мой, всюду одно и то же. Будет только помельче, пожальче. Станешь куплетист по нумерации талантов, скажем, номер семнадцать. Это в лучшем случае. А восемнадцатый будет тебя подсиживать.
Петруччо. Согласен быть девятнадцатым.
Она. А хозяин из благородных, который пригласит тебя для развлечения гостей, будет тебя демонстрировать: смотрите, этот тот самый Петруччо, который сбежал в куплетисты. Неужели тот! Быть не может! Поразительно, во что может превратиться человек! Петруччо, рассказал бы нам, как ты, что ты. Доволен ли своей жизнью?
Петруччо. По-разному, хозяин, как когда.
Она. Где же ты теперь обитаешь, бедняга?
Петруччо. Где придется, хозяин.
Она. Где же ты хранишь свое имущество, дружок?
Петруччо. Вам известно, что у меня нет имущества.
Она. Что же у тебя есть, плут? Не может быть, чтобы у человека так уж ничего и не было!
Петруччо. Свобода у меня есть, хозяин. Одна только свобода. А так, из наличности больше
ничего.
Горожане в ночных колпаках, облокотясь на подоконники, внимательно слушали их.
Она. Свобода. От всего? И от долга? И от чести? И от стремленья к совершенству? А ведь это закон жизни. Это хороший закон. Лучшие становятся примером для других. А если они немного красуются, можно простить. Многим это стоит жизни. Нет, милый, рыцарская честь чиста как белый снег. Заслуг ее тебе не счесть, и не поднять на смех. Нет, милый, рыцарская честь — сестра веселых зорь! Предателю — укор и месть. Насильнику — позор. Что нас хранит от суеты до самых поздних лет? Наивной юности мечты, гербов старинный свет. Нет, милый, рыцарская честь — за всех, кто угнетен. О, рыцарство! Победы весть, надежды женской стон… Его мечей умолкнет звон, поржавеет доспех — но станет рыцарства закон навек законом всех…
Петруччо. Посидим на прощанье.
Он сел на землю. И она села. Петруччо смотрел на нее. Она смотрела в сторону. Горожане смотрели на них.
Она. Мы прощаемся как думаешь, навсегда?
Петруччо. Хочу верить, что нет.
Она. А я хочу, чтоб навсегда…

На сцену вышла молодая женщина, гримерша. Она подошла к Петруччо — тот поднялся и стала накладывать на его лицо черты возраста. Реквизитор накинул на него что-то живописное, хотя и потрепанное. Вручил простенький музыкальный инструмент, наподобие виолы. Тем временам Она тоже поднялась и, скорбно глядя на Петруччо, исчезла.

Прошли годы.
На подмостках Петруччо и еще один куплетист, тоже с инструментом и такого же потрепанного облика. Они сидят в ожидании и, видимо, уже давно.
Куплетист. А здорово ты его подсек. Я, признаться, тоже хотел ему сказать, но, думаю, ладно. «Где, говорит, хранишь свое имущество?» «А вам известно, граф, нет у меня имущества!» «Что же, говорит, у тебя есть?» «А свобода, граф, больше ничего!»
Петруччо. Интересно, долго они там?
Куплетист. Откушают — вызовут. Наше дело торчать тут наготове. Да еще заплатят ли? Там ведь все со вкусом. Сейчас у всех вкус. Опозоришься — погонят и до свидания не скажут. О! Вот взгляните-ка, это поучительно. Первый наш тащится. Талант ты наш, популяр ты наш, номер один! Только номер-то твой уже под сомнением, и не встретил-то тебя никто! Все, тишина.
Куплетист № 1 вошел, вперил в коллег тяжелый взгляд.
— Здорово, братцы.
Куплетисты поднялись.
— Да сидите вы, чего там.
И сам присел.
— А давно вы так?
Куплетист. Да вот, вас ждем. Это ведь вы у нас главный, а мы так, гарнир. Позвольте представиться…
Первый. Давайте уж попросту, а то нет памяти на имена. По гамбургскому-то счету, вы кто?
Куплетист (смутился). По гамбургскому-то счету номер восемнадцать.
Первый. Чего же смущаться. Лучше быть твердым восемнадцатым, чем проблематичным первым.
Куплетист № 18 (засмеялся шутке). Ну уж, вам ли уж… Ну, вы скажете! Но мое имя действительно не стоит запоминать. А вот его имя — Петруччо — с вашего разрешения!
Куплетист № 1. Да ну. Тот Петруччо?
Куплетист № 18. Тот, тот!
Куплетист № 1 (заволновался). Ехал сюда — чувствовал: что-то должно случиться. Давно хочу встретиться с вами! Разъезды эти чертовы. Не принадлежал себе. Теперь принадлежу, разъездов стало меньше. Что, кстати, симптоматично. Есть вопросы. Именно к вам. Может быть один вопрос… (Обратился к восемнадцатому.) Слушай, друг. Прости меня ради Господа и не обижайся. Пошел бы погулял. Такой случай…
Куплетист № 18. Вас понял. Но если вам когда-нибудь понадобится сбегать за спичками — кликните меня. (Исчез.)
Куплетист № 1. Как вы решились? Вот что меня поражает! Ведь это поступок! Я ведь тоже подумываю: а что, если взять и отказаться? Уйти в тень. Подальше, далеко. Пока не поздно. Но возможно ли — уйти? Все равно мы числимся. У всех, от кого, казалось бы, ушли. Любой на виду, как на ладони. Им даже интересней, когда мы начинаем дергать лапками как лягушки под током. Ее уже нет в живых, а она дергается. Любопытно же наблюдать! С другой стороны: я далеко, мне их не видно, для меня не имеет значения, чем я у них там числюсь! Ведь так можно рассудить! Хотел задать вопрос, а заговариваю вас, прошу прощения. Вот вопрос: почему вам пришла в голову эта мысль? С чего началось?
Петруччо (в затруднении). Началось-то, собственно, незаметно. Я и не знал еще, что это началось…
Куплетист № 1. Вы не теоретизируйте, это и я умею. Что толкнуло? Конкретно.
Петруччо. А толкнуло, пожалуй, вот что: в каком-то бестолковом поединке повредил человеку позвоночник. После этого он согнулся пополам. Вот так он ходит, вот так!.. И каждый раз, как он попадался мне на глаза, я сворачивал в первый попавшийся закоулок. Перестал ходить по улицам, где мог его встретить! Но он — как нарочно, как нарочно! Ходил по всем улицам!..
Куплетист № 1. Да, это причина… Простите, я слушаю, слушаю, просто немного устал. Сегодня с утра какой-то негодяй испортил настроение на целый день: хвалит песенки этого пенкоснимателя, Рейнальдино. Ну, того, который выцыганил себе приз на межпровинциальном фестивале. Не знаю, как вы к нему относитесь, но мне сдается, что у него даже в песнях о смерти слышится самодовольная улыбочка популяра… Вот так живем ради сомнительных оценок сомнительных ценителей. Рабы престижа. Кстати, вы, я слышал, по-гамбургскому — семнадцатый? Берегитесь восемнадцатого. Рейнальдино совсем недавно был третьим, потом съел второго, теперь хочет закусить мной.
Петруччо. Что касается меня, то, сказать по чести, мой порядковый номер не имеет для меня большого значения. Я же не учился петь песенки, имею право не уметь! Но зато — зато! Прежде я все время был занят мыслями о себе самом, все время как бы поглядывал на себя со стороны. Теперь же у меня открылись глаза на все вокруг! Брести по дорогам, нести, что стоит и то, что не стоит. Я клоун, политик, философ! Я эпикуреец, я стоик! Где страхи, тревоги? Унынье, заботы, обиды? Дороги! Пороги! Разнообразные виды!.. Нет, не думайте, что я все вижу в розовом свете, я не слепой. Я понял, что покоя и равновесия нет нигде. Да, мне невтерпеж видеть достоинство, которое просит подаянья. Видеть, как ложь глумится над простотой, видеть ничтожество в роскошной одежде…
Первый. Постой, постой, как ты сказал? Ничтожество в роскошной одежде… Ничтожество в роскошном одеянье… Это неплохо. И вот тебе — справедливость: ты куплетист номер семнадцать, а этот пенкосниматель — знамя прогресса. Но ты мыслишь! А он? У меня все ученики говорят, что он бездарен! «Ничтожество в роскошном одеянье.» Ему было бы непонятно, что это значит! Или даже вот: мне невтерпеж видеть… Мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянье. Да ведь и еще что-то такое было,— как это, про ложь. Ну да, над простотой глумящуюся ложь. Именно — над простотой. В яблочко. Именно над простотой. Благодарение Богу, что у меня такая память.
Петруччо. Когда эти ничтожества, эти нули выносят свои бестолковые приговоры всему и всем! Иной раз — совершенству, которое они не в силах оценить!
Куплетист № 1 (возбуждаясь все более). Да! Да! И совершенству ложный приговор!
Петруччо. Но дело даже не в этом, не в призвании, не в славе. Что с теми, кто и защитить себя не может? Что вам говорить. Женщины! Поруганная девственность, да еще нагло, грубо…
Куплетист № 1. И девственность, поруганная грубо! Эту мысль, прости, я у тебя украду. Не девушка, поруганная грубо, а именно девственность, поруганная грубо. Образ непривычный, но иной раз можно и рискнуть… (Записал.) Ну, что ты замолк? Говори, что тебе еще видеть невтерпеж?
Петруччо (польщен, растерян). Еще? Не знаю… Вообще, честно говоря, — все!
Куплетист № 1 обнял его. Затем настроил свой инструмент, стал перебирать струны. Аккорд, другой — предчувствие вдохновенья — забормотал:
…Мне видеть невтерпеж
Достоинство, что просит подаянья,
та-та-та-та, как там (заглянул в запись)
над простотой глумящуюся ложь,
ничтожество в роскошном одеянье…

Отворилась дверь парадной залы, в гуле застолья и звоне чаш вошел Хозяин. Увидел Куплетиста № 1. Раскрыл объятья, но на расстоянии.
— Драгоценный вы наш! А мы тебя ждем!
Куплетист № 1.А я уже здесь.
Хозяин. И ничего не говорят, вот люди! Уволю!
Куплетист. Ладно, это мелочи жизни… Но — дурацкое положение! Честно говоря, я в растерянности. Охота запереться и остаться с собой наедине. Как-то осмыслить. А потом уж выходить на люди с песнями. Вам бы лучше пригласить этого пенкоснимателя, тот всегда готов, прямо завидно.
Хозяин. Потому-то мы и пригласили не его, а тебя!
Куплетист № 1. Ну, не знаю… (Беспомощно обернулся к Петруччо.) А что, если взять и исполнить им эту штуку? Сымпровизировать. Рискнуть. А?
Хозяин. Что ты спрашиваешь, конечно рискни!
Куплетист (захохотал). Но — предупреждаю: возможен скандал. Тем более, что — буквально сейчас, вот здесь, ничего законченного…
Хозяин. Экспромт? Тем лучше! Я так и объявлю, что экспромт! Присутствуем при рождении песни!
Куплетист № 1 (прикрыл глаза, подергивая струны, забормотал):
…и совершенству
ложный приговор
и девственность
поруганную грубо…
И совершенству ложный приговор…
И девственность, поруганную грубо…
Так верней. Хотя все равно пока еще не то… А! Была ни была! Ругай меня, мой друг.
Петруччо. К черту.
Куплетист № 1. Что?
Петруччо. К черту, — это я ругаю вас.
Куплетист № 1. А, спасибо…
Куплетист от волнения неуклюже направился в залу.
Петруччо сидел, прикрыв глаза.
—Камилла! Что ты там топчешься! Заходи, никого нет.
Со двора, быстро оглядевшись, вошла служанка. Теперь это вполне зрелая уже девушка и пышет здоровьем.
— Здравствуйте, сударь.
Петруччо. Да, да, здравствуй…
Служанка. А мы видели, как вы прятались от нас в саду. Госпожа расстроилась.
Петруччо. Я не хотел ее компрометировать.
Служанка. Об этом поздно уж думать.
Петруччо. Что ты имеешь в виду?
Служанка. К ней уже не относятся серьезно. Над ней посмеиваются, ваша милость.
Петруччо. Что же они находят в ней смешного?
Служанка. Невежды подтрунивают над госпожой из-за вас…
За спиной появился шут. Тоже проник со двора.
— Кто тебя звал сюда! А ну, пошел! Вот, скажите ему. Проходу не дает, не отогнать.
Шут. Привет, куплетист.
Служанка. Обращайся к его милости как должно, шут!
Шут. Да ведь мы с тобой теперь почти что собратья, куплетист? Скажи ей.
Петруччо. Ты прав, почти собратья.
Шут. Почему же ты смотришь на меня сверху вниз, приятель?
Петруччо. Тебе это кажется.
Шут. Хотя, верно. Это я по привычке смотрю снизу вверх.
Петруччо. Возможно.
Шут. Что же, когда-нибудь ты мне и за это заплатишь.
Служанка (выталкивая его). Слов не понимает.
Шут. Видишь, как со мной? Смотри, плата растет!
Служанка. Прошу прощенья, ваша милость.
Петруччо. Говоришь, она расстроилась?
Служанка. Она надеялась, что у вас более завидная участь. Честно говоря, я тоже надеялась.
Петруччо. Как видишь, она менее завидная.
Служанка. Госпожа изъявила желание поговорить с вами наедине. Ей отвели комнату для гостей.
Петруччо. Не хотелось бы лишний раз появляться. Ненужные вопросы.
Служанка. Тогда можно еще проще. Сейчас она как раз здесь, поблизости. Если вы не против… Госпожа!
Через мгновенье появилась Она. Время сказалось и на ней, она немного поблекла. Стояла, пристально глядя на Петруччо.
— Видно, жизнь и тебя не обласкала.
Петруччо. У меня отличное самочувствие, превосходно идут дела, единственное, что немного беспокоит — замечательное настроение.
Она. Почему ты не подошел ко мне?
Петруччо. Не хотел тебя смущать.
Она. Чего там. Теперь… Что бы со мной не происходило — все равно смешно. Дама, от которой так смешно улепетнул поклонник. Но меня одно утешает: что бы с ними не происходило, мне тоже смешно. (И вдруг вскричала.) Мое сердце пустует, злодей ты мой!..
Петруччо. Но как же теперь? Что же — теперь! Ты всегда была умней, скажи!
Она. А я знаю? Теперь — ничего…
Петруччо. Нет!
Она не ответила.
— Нет!
Она не отвечала.
В парадной зале взорвались аплодисменты. Слышны возгласы, короткие мужские, пронзительные женские: «Браво!» В двери появился куплетист. За ним повалили гости. Не обошлось без забавного недоразумения: его самого едва не затолкали. Усталый певец протягивал руки поклонникам. Дамы трепетали поодаль, ожидая своей минуты. Смелые решались приблизиться, бормотали беспомощные слова. Певец тоже робел, но внимательно выслушивал каждую.
— И главное, смело! Смело! — оглядываясь, переговаривались молодые.
Вот это место: «Ничтожество в роскошном одеянье!» И ты граф! Мог принять на свой счет!
Да это мог принять на своей счет не он один!.. И вот вам пожалуйста, властитель дум. А мы говорим, никого нет!
— Смотрите, граф обнял его. Все-таки молодчина, умеет стать выше этого.
Петруччо и Она стояли у противоположных стен, через головы гостей смотрели друг на друга.
— Как вам? — обратились к Куплетисту № 18, который тоже здесь.
— Не знаю, может быть я и тупица, но мне не все, мягко говоря, понятно. Нет, конечно, гениально, кто спорит! «Над простотой глумящаяся ложь.» А так — что говорить, просто на одном дыхании.
— Выхватить случайную строчку — это не довод! — возмутилась девушка.
— Положим, и в случайности должна быть гармония, — возразили ей.
— Но «чем случайней, тем вернее!» — сказал поэт. А здесь и случайно, и неверно.
— Ну уж, если совсем строго судить, то в строфах нет логической общей связи.
— Поразительно! Почему никто ничего не понимает! — вскричала девушка. — По-моему, тут сплошная логика! Тут логика сплошная!
— А я считаю, что все это вы напрасно,— заметил знаток.— Ничего такого я здесь не вижу.
— Чего — такого?
— Ну, такого, о чем вы здесь говорили.
— Мы говорили разное.
— Да, есть досадные срывы, есть просчеты, порой чего-то и не хватает. Сочинил строчку, поставил точку — и все. А глядь — недоделано.
— Не знаю, а мне, если хотите, недостает внутреннего трагизма.
—Да перестаньте вы, господа! — вмешался Хозяин. — И трагизм есть, и все. Но вот я послушал — и на душе у меня светло! Да эта штука посильней, нежели «Божественная комедия» Данте Алигьери! От всех нас низкий вам поклон!
И снова все дрогнуло от грома аплодисментов и ликующих восклицаний. Аплодировали и оппоненты.
Как вдруг — для двоих смолкло все. Люди сделались беззвучны. И Она в тишине сказала:
— Смотри, Петруччо, какие все сделались хорошие. Были бы такие всегда, как прекрасно стало бы жить! А я и не слышала, что он там такое пел, что все сделались такие. Попросить бы списать слова.
Петруччо. Начинает как-то так: «…Я смерть зову. Мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья… Над простотой глумящаяся ложь, ничтожество в роскошном одеянье…» Дальше не помню. Боюсь, что такое дается один раз. Если больше у него не получится — будет терзаться до конца жизни.
Она. А я ведь тоже думала обо всем этом!
Петруччо. И я думал об этом. Об этом все, собственно, думают.
Она. Отец мой скончался от вина. Подруги надо мной потешаются. Герцог опять собирается воевать, у него никогда это не получалось, опять куда-нибудь эвакуируемся. Речка наша обмелела, в доме холод, нет денег на дрова… Достоинство, что просит подаянья… Платья, которые не понадобятся в дороге, я продала, так что на первое время нам хватит.
Петруччо. Как хорошо, что речка обмелела! Как хорошо, что дороги дрова! А герцог, что воюет неумело — прощай! Качай без нас свои права! Отныне как безмерны будут ночи! Отныне как огромны будут дни! Как светел этот мир, наш дом как прочен! А годы, что остались, как длинны!

На сцену вышла гримерша. Она постарела. Небрежно кладет на лицо Петруччо серый тон. Затем подошла к его женщине.
Она. Мне не надо.
Гримерша. Прости, подруга, замоталась.
Реквизитор разбрасывает действующим лицам разнообразную рвань, закопченные чугунки, котелочки.
Меркнет свет.

Осторожные костры горели на голом склоне. Здесь обитали беженцы:
— Кто это здесь? Расположился. Это наше место, мы занимали.
— На кладбище место займи.
— Тут плащ был свернутый. Где плащ?
— Кинь ему.
— Мама, он ко мне пристает!
— Не пищи, кому ты нужна, сопливка!
— Тут лепешка лежала, кто лепешку спер?
— Старик здесь сшивался.
— Вот он ко мне и приставал!
— Нужна ты ему, он лепешку стащил. Куда старик пошел, кто видел?
— Ни у кого ничего нет, а у него лепешки.

От костра к костру.
— Холодрыга.
— Хороший герцог начинает войну весной, а не осенью.
— А если ихний герцог обозвал нашего герцога осенью, что же ему, терпеть полгода?
— А поговаривают, что это наоборот наш герцог обозвал ихнего «прелюбодей».
— Ну, наш герцог мог себе это и позволить. Кто он по знатности и кто — тот. Можно сравнить?
— А я слышал, что все же это именно ихний герцог обозвал нашего «прелюбодей». А уж в ответ на это наш герцог возразил, что он сам прелюбодей.
— Ну и обратили бы это в шутку. А то сразу воевать…
У ближнего костра Петруччо, Служанка, Шут.
Шут. А вот ты, наша милость, вращался в тех кругах, наверное в курсе. Наш-то, по знатности, на каком примерно месте?
Петруччо. Давно было, давно, не помню. Кажется, делит с кем-то первое и второе место. Не помню, с кем… Но заметьте — дикость: судьба ловит нас на пустяках. И карает, не разобравшись. Кто попадется под руку! А вот исправить свою ошибку уже не может. И вот, она мертва. Она хотела что-то мне сказать. Это было видно по глазам. То, что помогло бы мне жить дальше. Ведь надо жить дальше. И не успела сказать — как.
Шут. Вот тут ты прав. Парадокс! Кому, наоборот, абсолютно нечего сказать — тот обязательно воспользуется случаем. Рядом со мной, какой-то ландскнехт. Испускает дух. Его последние слова были: «С завтрашнего дня бросаю курить». А знакомый трактирщик…
Петруччо. Все бегут, ливень, паника, слышно, как пули хлещут по воде, а она хохочет, что-то ее насмешило… С другим, с таким же веселым, как она, ей, наверно, было бы лучше. И она, главное, жила бы! Но кто он — другой? Перебираю — не нахожу.
Служанка. Не вините себя, сударь. У госпожи была счастливая жизнь. Сколько женщин живут вовсе без любви? Возьмите хоть меня. Сердце мое пустует.
Петруччо. Что остается? Пройти оставшуюся дорогу без нее?
Шут. Не хотелось бы прерывать вашу куртуазную беседу, но там кто-то скачет.
Слышалось шлепанье копыт по грязи. Вдали, у крайних костров смолкли. Донесся голос:
— Кто такие?
— Беженцы, беженцы! — отвечали беженцы.
— Доблестные беженцы! — ветер относил голос.
— Что сказал? Кто такой? — переспрашивали беженцы.
— Доблестные беженцы! — говорит.
— Мне поручено общить вам рошую есть!
— Поручено сообщить весть! Хорошую весть!
— Тивник онес желые отер и бежит!
— Противник понес тяжелые потери и бежит!
— Важные еженцы!
— Отважные беженцы!
— Ожете щаться мой!
— Можно возвращаться домой!
— К своим гам!
— К своим гам.
— Каким гам?
— Неважно, домой!
— Можно возвращаться.
— Посланец ускакал.
— Так, собираемся. Смотрите внимательно. Все смотрят, чтоб ничего не забыть.
— Кто там спит? Будите бабулю!
— А это зачем? Тоже берем?
— Мало ли, все берем, все!
— Костры погасить.
Кричали дети, перекликались женщины. Вот уже потянулись первые. Тени в свете гаснущих костров странны.

Служанка. А мы-то что сидим? Давай, бродяга, помогай.
Шут. По-моему, нас тут двое бродяг. Очнись, разреши побеспокоить, трогаемся!
Петруччо. Куда?
Служанка. Куда все, ваша милость.
Поле быстро пустует.
Петруччо. А все вон уже обратно.
Беженец, который поспешал обратно, приостановился.
— Эй, вы! Оказывается, этот, который прискакал, — не нашего герцога был человек! Его кто-то прямо в лицо узнал! Это был того герцога приспешник! Перепутал в темноте, принял нас за трусливых беженцев того герцога! Надо наоборот не туда бежать, а туда бежать!
Отправился дальше.
Появились уже и другие беженцы. На ходу поясняли тем, кто еще не успел тронуться в путь.
— Оказывается, это не тот герцог понес потери, а наш герцог понес!
…превосходящими силами противника!
…призывает всех, кто способен носить оружие! Бросил клич!
…все, кто способен держать в руках оружие — под знамена!..
Шут. Ваша милость, вы слышали? Клич герцога. Мне сдается, что вы еще способны носить оружие. Не пора ли вспомнить, что и вы некогда числились благородным человеком!
Служанка. Он и сейчас благородный, и нечего!
Шут. Благородные люди сейчас проливают свою кровь за дело герцога!
Петруччо. Жаль, что он так заботится, чтобы корона у него сидела чуть набекрень, два пальца над бровью. На остальное у него не хватает душевных сил.
Шут. Но сейчас речь идет не о герцоге, а о вас!
Служанка. Ваша милость, прогоните его.
Петруччо. Куда он пойдет? Ночь.
Служанка. Я знаю, почему вы не хотите его прогнать. Потому что вам со мной скучно. Боитесь остаться со мной наедине.
Шут. Для наглядности он меня не гонит, для наглядности, дорогая. Чтобы всем было ясно, как я ничтожен по сравнению с ним.
Служанка. Смотрите, я терплю, хотя, по совести говоря, он должен быть наказан.
Петруччо. Ничего, он выговорится, ему станет легче.
Шут. Да уж, позвольте выговориться. Так на чем я остановился? Что люди проливают кровь. Выражение как бы образное, но кровь настоящая. Можно, конечно, и переждать. Но от людского суда не уйдешь!
Служанка. Он дурак, не слушайте его. Но ведь люди-то тоже дураки. Жить-то с ними? Пока герцог не бросал клич, ладно. Но когда бросил… Если только это не нахальная просьба, объяснили бы мне, простыми словами. А я постараюсь понять… Если вам не затруднительно.
Петруччо (в затруднении). Как бы попроще выразиться…
Служанка. Попроще, попроще!
Петруччо. Ну, если не мудрствуя — я знаю, на кровь мода, я знаю, идет бойня. Но бить кулаком в морду — мне самому больно!
Служанка. Это как раз я понимаю. Кому приятно… Только вот потом, простите, может быть, за глупость, когда все уже пройдет, и никакой бойни. А сколько людей, и благородных, не вернутся в свои семьи, вот тогда, не станете сами себя карать? Вот что главное.
Петруччо. В том-то и беда, вот что страшно. Так, с этим до конца и жить.
Служанка. А если бы вы, так уж и быть, пошли под знамена нашего герцога, и я пошла бы с вами. Перевязывала бы ваши раны, я теперь все умею!
Шут. Она, смею сказать, умеет еще и многое другое. Об этом можно осведомиться у ландскнехтов герцога.
Служанка. Видите, что он? Я говорила, надо прогнать. Не разрешайте ему говорить, велите молчать! Прошу вас!
Петруччо. Замолкни, шут.
Шут. Ах, вон как вы заговорили, наша милость. Но что делать, я человек прямой. По прямоте высказываний я занимаю пятое место в нашей шутовской среде. Так что я уж закончу свою мысль.
Служанка. Не надо! Я сама скажу! Все скажу сама! Потом!
Петруччо. Слышишь, она сама все это скажет.
Шут. Но зачем же потом! Когда можно сейчас! Полковая потаскуха! Любой может купить тебя на время или на ночь, в зависимости от настроения!
Петруччо смотрел на шута неподвижно. Лицо его исказилось.
Не поднимаясь с земли, ударил его. Шут болезненно улыбался.
— Счел меня достойным, чтобы ударить как равного. Ну что же, тогда и я…
Он поднялся. Из рукава нож скользнул в руку. Петруччо выбил нож и с неожиданно хлынувшим ожесточением ударил им шута. Тот, сворачиваясь, повалился на бок.
Тяжело проговорил:
— Его последние слова были с… се…
Служанка. Убит.
Петруччо. Нет!
Служанка. Убит, убит.
Петруччо. Я не хотел! (К Богу.) Я не хотел! Меня вынудили, у меня не было другого выхода! На моем месте любой прикончил бы его! А я терпел.
Служанка (к небесам). Он не хотел, он не виноват!.. Вообще-то, ваша милость, ничего страшного. Ему поделом! Ему поделом!

КОНЕЦ