Ольга Изюмова

В кедах в новый день по лестнице Ламарка?

Во второй и третий дни фестиваля прошли читки новых пьес. Программа открывалась пьесой Ольги Стрижак «Кеды», где молодой герой во время митинга таранил на велосипеде милицейский автобус, а завершалась «Лестницей Ламарка» Аси Волошиной — там в финале взрыв происходил не на площади, а в человеческом сердце.

Первый герой — то ли современный Зилов, «алик из аликов», которого достало решительно все, то ли хипстер (которых на самом деле не существует, как авторитетно заявил один из слушателей), заслоняющий от мира свою зыбкую «самость» козырьком кепки строго определенного фасона, — то ли современный революционер, которого на площадь толкают не только неудовлетворенность мироустройством, но и необходимость купить кеды, пройдя через ряды митингующих.

Герой второй пьесы — и князь Мышкин, и Пьеро, решивший добиться смерти Чорта в душе отдельно взятого человека, заставляет Коломбину-Настасью Филипповну испытать тяжесть груза мировых страданий. В «Кедах» персонажи — «мальчики», для которых как будто существует лишь одна модель отношений с миром — эскапизм. Искусство, наркотики, любовь, природа, алкоголь — все это отгораживает их «высоченной дамбой» от тех, кто, по словам володинской Кармен, бегает с куском пирога во рту, боясь, как бы не выхватили. В «Лестнице Ламарка» в сердце героини происходит ядерный взрыв, завершающий битву бога с дьяволом, приводящий к смерти обоих; и делающий «обладательницу сердца» легкой, тривиальной и пустой.

Так «Первая читка» началась с поиска уникального современного героя («Кеды» сопоставляли с «Кислородом» как возможный манифест нового поколения), а закончилась перемещением иронично-сниженных коллизий Достоевского в сегодняшний день. С их помощью хотелось проверить, в каком все-таки багаже вселенских «болей, бед и обид» (от которых бегут герои «Кед») нуждается сегодняшний человек, чтобы принять на себя ответственность за измученное замороченное человечество.

Выстраивается драматургия читок, «градации» современного героя, амплитуда. Между этими крайностями и дань русскому авангарду — «Л.» Евгения Бабушкина — интеллектуальная драма, маскирующаяся под историю про Льва Троцкого, с метерлинковскими и документальными нотками, желающая быть классической трагедия изгнания без собственно трагедии (так определил свой замысел драматург). И комедия положений «Не про нас» Татьяны Голюновой с героями-«чудиками», один из которых пытается прожить несколько жизней, выдавая себя за бомжа, учителя, богатого любовника; и новая пьеса Ярославы Пулинович «Дальше будет новый день», в которой сильная железная «бизнес-вумен» в финале под взглядом младенца вдруг осознает истинные ценности жизни; и парадоксальная эксцентричная комедия о потерявшейся в супермаркете девочке, которую должен играть татуированный мужчина — «Парентэктомия» Наташи Боренко.

Перед режиссерами стояла задача высказаться, проявив свое отношение, и, главное, донести текст, оставаясь в формате читки. Разная степень условности текстов диктовала разные способы подачи и актерского существования. В читке Андрея Корионова по пьесе Татьяны Голюновой «Не про нас» было слишком много «поставленного» — от текста отвлекали и лишние яркие детали в костюмах (к тому же расходящиеся с ремарками — зачем?), и иллюстративная музыка, неловкие переходы… Актеры были поставлены в сложное положение: они одновременно вынуждены были и переживать (хотя этого сам текст не требовал), и презентовать пьесу. Возникало ощущение спутанности формата, неполноценности происходящего — еще не спектакль, но уже и не читка…

Баланса достигла Полина Неведомская, поставившая «Жанну» Ярославы Пулинович, придумавшая остроумную фигуру ироничного автора-демиурга-помощника (жеманно отрекомендовавшегося в начале «Ремарка»). Главную роль исполнила Светлана Смирнова, актриса, которая не может сыграть просто сильную, яркую и полнокровную женщину, а всегда является чем-то большим, привносит нечто почти мистическое, наделяет героиню особенным объемом. Благодаря легкому остранению актрисы и без того насыщенный юмором текст звучал еще смешнее.

Поэтичную трагедию Евгения Бабушкина представляли актеры театра «Lusores» под руководством Александра Савчука, уже имевшие опыт работы с авангардными текстами, вдохновившими драматурга. Однако за формальным ходом подчас терялся текст сложной для восприятия на слух пьесы, утрачивая видимую легкость и чистоту поэзии, оставляя только почти заумный гул, за которым точно нельзя было разглядеть фигуру главного героя… Герои «Кед» в читке Александра Артемова обретали выразительные характеры благодаря тому, что режиссер дал раскрыться актерским индивидуальностям. Не привлекая лишних средств, четко работая с ритмом, взаимодействуя с партнером, актеры сумели сгладить некоторые шероховатости пьесы, обосновать, возможно, затянутые моменты…

Не нарочито метафорическую историю персонажа, заплутавшего в мире, населенном бесхитростно-бесчувственными мило-одномерными людьми Михаил Смирнов решил средствами кукольного театра. Режиссер фактически представил эскиз по пьесе Наташи Боренко «Парентэктомия». Ход показался остроумным, и повышенная степень остранения казалась оправданной. Но возникли проблемы с темпоритмом, из-за которых юмор, заложенный в тексте, иногда пропадал, а абсурдность порой выглядела как бессмысленность.

С помощью приемов клоунады, одномерных марионеточных образов была решена поэтическая, нагруженная аллюзиями пьеса Аси Волошиной в постановке Алексея Забегина. С одной стороны, уводя все в плоскость комедии масок, которая заложена в треугольнике героев, исполнители обнажили для зрителя иронический, сниженный план пьесы, но при этом слишком увлекаясь не только эксцентрикой и клоунадой, но переходя в откровенное гримасничанье, актеры порой просто заслоняли собой текст…

Сложно сделать единый вывод после столь разных по тематике и форме пьес, открытых разными ключами. Приятно и правильно, что в пьесах, прочитанных на Володинском фестивале, возникают близкие драматургу поэтические, комедийные и трагикомические интонации, что с разной мерой остранения и иронии исследуются и вечные, и остросовременные вопросы.