Маша Забалуева

Заснеженные вечера

Александр Володин. «Пять вечеров». VENE TEATR Русский театр Эстонии. Режиссер — Александр Кладько. Художник — Борис Шлянин.

Эксцентрика, которой насытил свой спектакль Александр Кладько, бьет ключом и порой захлестывает публику с головой. Зрительские ряды расположены с двух сторон от сценической площадки и как будто образуют два берега, между которыми бурлит неспокойная река жизни героев «Пяти вечеров». Каждое движение этих людей театрально: акцентировано, утрировано. Они как будто живут с повышенной температурой; кипит кровь, гремят тазы в прихожей, и капает, капает (весь первый вечер капает) вода в туманной дали предполагаемого коммунального коридора. И подгоняет, будто метроном. И не дает взять дыхание между forte и fortissimo, умерить пыл. Такое буйство театральных красок характерно для режиссера. В его «Утиной охоте» на протяжении всего спектакля тоже идет непрерывное кипение страстей. Но там на фоне всеобщей горячки происходит сгорание (самосожжение) главного героя. В «Пяти вечерах» этого нет. Здесь лихорадка —не фон, а просто состояние.

Сам режиссер неизменно декларирует: важно, чтобы искусство задавало вопросы. Но к этому спектаклю неизбежно должно возникнуть множество вопросов у зрителя. Главный из них: почему недосягаемая звезда Тамара Ларисы Саванковой и продавщица из бакалеи Зоя Елены Тарасенко столь разительно схожи. Обе героини — роскошные и (надо от-дать должное) очень советские красавицы, про которых хочется сказать словами Ильина: «Сейчас таких нет». Обе производят впечатление сошедших с киноэкрана, щедро и броско раскрашенных кинодив из черно-белых кинолент. «Встреча двух королев» в гастрономе на Пестеля и Литейном — как встреча двух отражений. В какой-то момент режиссер акцентирует это, выстраивая зеркальную мизансцену. Тамара, разумеется, чуть интеллигентней, и страдание ее глубже — оно застыло маской на лице (Лариса Саванкова вообще отыгрывает многие ключевые сцены через остолбенение). Но все-таки обе героини с льняными завитыми волосами, бескомпромиссно красными губами и пламенными взорами относятся к одному и тому же типу женщин. Женщин, которые, может, и бывают брошенными, но хронически одинокими — никогда. Такое распределение сразу наводит на мысль, что перед нами разыгрывают историю о случайности любви, о том, что с решением Амура не поспоришь, но иногда ему трудно найти объяснение. Несуразные слова Зои «А я виновата, что он тогда познакомился не со мной, а с вами?» здесь звучат очень убедительно. Но действие движется, и становится очевидно, что такой подоплеки нет. Зеркальность не принципиальна, режиссер воспринимает и преподносит главную героиню как прекрасную даму. Как Дульсинею (которая просто по какой-то причине никогда не была Альдонсой).

Невозможно ставить «Пять вечеров» сегодня, не решив, что такое Тамара, как относиться к ее идеализму, что в нем напускного, самообманного, разросшегося от несчастья… а что исконного, стержневого. Не вычленив основной сюжет этой роли — возвращение к себе, нежданное пробуждение после спячки, много лет казавшейся жизнью (той самой «полной жизнью», которой живут, натягивая на себя «общественное лицо» и не жалуются; только выходные тихо ненавидят). Тамара в спектакле Русского театра Эстонии не пробуждается и не возвращается. Она изначально привлекательна, элегантна (пусть и по-советски), по-женски сильна. Просто в первой сцене мы видим ее в бигудях, а потом без них — вот и вся метаморфоза (даже макияж один и тот же). И нельзя поверить в то, что она и правда восемнадцать лет жила работой и общественной нагрузкой, что восемнадцать лет сушилось ее большое любящее сердце. Сушилось, но не высохло. Не решившись сделать героиню мнимо некрасивой и черствой вначале, режиссер лишил ее драматического движения, на котором, по большому счету, держится вся пьеса.

И это странно, потому что Кладько старается быть крайне внимательным к каждому персонажу. Даже эпизодическому Тимофееву — бывшему однокурснику главного героя — дан короткий монолог, который полностью оправдывает для зрителя его маленькую вину перед другом. И проявляет его собственную душевную неустроенность. Герой Сергея Черкасова после ухода Ильина стоит, одинокий, и, недоумевая, чуть конфузясь, спрашивает пустоту: «Почему я должен говорить, что я не главный инженер, если я главный инженер? Почему я должен говорить, что я работаю не в Подрогске? Я работаю в Подгорске!». И из глуповатой этой речи становится так ясно, что столь уверенный в себе и успешный человек — только главный инженер, и все — и самому ему тяжело и грустно от этого. И он-то точно ненавидит выходные…

Ильин же в трактовке Кладько — человек, махнувший на себя рукой и бравурно (но не весело) веселящийся. В первой сцене с Зоей герой Александра Ивашкевича совершенно холоден к ней, но старается себя подарить. Видно, что он не сам греется у одинокой женщины, а случайно захотел согреть ее, но не умеет. Да и скучно. И потому, когда она, зажмурившись, целует его, сидящего за столом, в затылок, и обнимает слишком долго, Ильин украдкой тянет за скатерть и придвигает к себе бутылку… Позволяет себя любить из добрых побуждений, но томится невыносимо. Да, Ильин в этом спектакле по своей природе именно неумелый гуманист, не знающий, что делать со своей жизнью, и желающий вроде отдать ее другим, но так неумело… Он вообще мало что умеет из того, что следовало бы, — и это хо-рошо. Потому что здесь есть зона для драматического движения. Приходит к любимой и смотрит через стол, как будто вызвал на дуэль. Как будто ненавидит. И хорошо, что после прихода Славика, почти отчитавшего их, они с Тамарой ведут себя, как нашкодившие дети (перешептываются через сцену, через ширму). Но зачем же режиссер решает сцены объяснений с помощью многозначительных замираний под звук записанных на пленку голосов, невыносимо проникновенно читающих текст?.. Комические моменты в спектакле сделаны убедительней и тоньше, чем чувственные.

В «Пять вечеров» драматургом заложена очень рискованная доза мелодраматизма. Ее лиричность слишком легко обратить в слащавость, ее «сказочность» в сентиментальность. И есть ощущение, что в этом спектакле грань не единожды переступается. Героиня Ларисы Саванковой, обнимая любимого в финале, льет настоящие слезы и растворяется. Но через минуту над сценой начинает кружить искусственный снег. А в театре падающий снег давно стал позапрошлогодним.