Страшно даже произнести, сколько лет связывает меня с Сашей — сорок. С 1958 года. Считай, что жизнь прожита рядом с ним...

В моем городе жили три таких человека: Георгий Александрович Товстоногов, академик Дмитрий Сергеевич Лихачев и Александр Моисеевич Володин. То, что они жили, было залогом порядочности, прочности, уверенности в себе и в том, что, банально говоря, добро восторжествует, зло будет побеждено. Эти три человека были основой моей жизни. И очень горько, что ни того, ни другого, ни третьего сейчас нет. Но я сознательно не хоронила их, не ходила на похороны — для меня они уехали: один туда, другой сюда, и, в общем, они для меня все равно живы. И еще я Саше всегда говорила, что у меня два самых любимых, дорогих, близких драматурга, писателя и человека — Антон Павлович Чехов и Александр Моисеевич Володин. Мне близко и понятно все, что они пишут, писали, что осталось для нас. Но Саня всерьез к себе никогда не относился и говорил: «Ну, с твоим чувством юмора с тобой трудно общаться»...<…>

За прошествием лет я уже, конечно, не помню первого появления Володина в «Современнике». Мы жили тогда очень тесно, как-то скученно: не только встречались на репетициях, чтобы разойтись до следующего утра, — все время варились вместе, куда-то ходили, где-то ели за пять копеек. Ни у кого денег не было, собирали по рублю, брали в долг, ходили в ВТО или еще куда-нибудь, потому что квартир тоже ни у кого почти не было... Существовали как одно целое, нечто неразрывное... И Александр Моисеевич, Саша, когда приезжал в Москву, всегда был с нами. Виделись часто, постоянно, множество и множество раз, как-то мы даже устроили ему в честь дня рождения целый вечер в театре, но вспоминается не целое, не хроникально-бытописательский ряд, а какие-то очень особенные моменты. Володинские проявления. <…>

Милый, любимый, необыкновенный, великий Саша!

Часть времени своей жизни ты связал с нами, с «Современником», тогда мы были Студией молодых актеров при МХАТе. Это такое счастье! Счастьем было репетировать, учить роли в твоих пьесах, спорить, пробовать новое, проваливаться и побеждать, играть спектакли, на них зрители по ночам выстаивали очереди за билетами. Было много сомнений, бессонных ночей, слез, страданий, но если неудача — вместе впадали в отчаяние, а если успех — умели вместе радоваться. И все это было счастьем! Счастьем настоящей творческой жизни! Спасибо!«

Это часть письма, написанного мной не так давно, к 80-летию Володина. (Скорее всего, струсила и не отправила.) <…>

Сентябрь 1926 года. Какое точно число — не помню...

Школа № 33 Сокольнического отдела народного образования находилась во дворе № 5 по 1-й Мещанской, в том самом дворе, где мы и жили.

Первую учительницу, проучившую нас четыре года, звали Антонина Федоровна Сапожникова. Это была худощавая добрая женщина средних лет. У нее была дочка Леля, которая училась в этой же школе, но класса на два постарше. В классе было человек 25-30 мальчиков и девочек, в основном небольшого роста. Некоторых я запомнил: худой подслеповатый Юра Земцов с нашего двора, толстенький Костя Выборнов, черный как жук Илья Глобус, говоривший уже тогда глубоким басом. Ко мне подошел мальчик моего роста и очень тихим голосом сказал, что его зовут Шурик Лившиц, что родился он в Минске 10 февраля 1919 года, что мама у него умерла. Глазки у него были мышиные.

С этим Шуриком мы подружились и проучились в этой школе все 10 лет. И почти все годы сидели на одной парте.<…>

Про него говорить очень трудно, потому что все, что про него должно быть сказано, — должно быть достойно его. Хороший? Да. Умный? Да. Талантливый? Да. Ну и что? А должно быть сказано что-то, чтобы было ясно: он — Володин.

Он всегда был такой, как, скажем, в дни своего 80-летия. Ну, поседел. Ну, постарел. Но не слишком, нет, не слишком. Чуточку. В чем же суть того, что он не менялся? Наверное, это оттого, что в нем было много детства.<…>

Я могу рассказать о Саше, в сущности, на бытовом уровне, а не на творческом. На творческом — это совсем особая история, это история III Творческого объединения студии «Ленфильм», которым руководили Эрмлер и Венгеров, но Эрмлер вскорости умер, и худруком остался Владимир Венгеров (я делала с ним почти все картины), а главным редактором был Яша Рохлин, самый близкий друг Саши Володина до последней минуты жизни. Неразлучная троица: Яша Рохлин, Саша Володин и Толя Юфит.<…>

Володин был одним из самых «влиятельных» людей моей жизни в том смысле, что оказал на меня едва ли не самое большое позитивное влияние. Только сейчас, когда всех тех, кто на меня серьезно повлиял, уже нет и я один, а время гнет людей в разные стороны, — я понимаю, как ужасно могла сложиться моя жизнь, если бы в ней не было Володина, Дунского, Фрида...<…>

С Александром Володиным, этим удивительным, совершенно не похожим ни на кого человеком каких-то крайних взглядов, человеком, который в своей драматургии и прозе, в своих пьесах, в своем мироощущении, в совершенно необычных ремарках, дающих режиссеру такой простор для размышления, фантазии, — с таким Александром Володиным жизнь столкнула меня в работе над фильмом «Фокусник»<…>

Практически никто не помнит, что однажды Александр Моисеевич был кинорежиссером.

Володин пришел на Ленфильм поставить по собственному сценарию фильм «Происшествие, которого никто не заметил». Меня пригласил к себе директор студии, попросил прийти в группу, помочь Александру Моисеевичу. Я к этому времени уже хорошо знал его пьесы, любил<…>

Мне позвонил Александр Моисеевич Володин, сказал, что написал сценарий, ему кажется, что это комедия, и он думает, что нашему объединению этот сценарий может быть интересен. (Я тогда был худруком объединения комедийных и музыкальных фильмов.) И принес сценарий «Горестная жизнь плута». Я дал почитать его молодым режиссерам Юре Кушнереву и Валерию Харченко. Им сценарий понравился. Но на следующий день мне позвонил Володин, извинился и сказал, что, к сожалению, актеру, на которого он написал этот сценарий, не нравится, что я хочу доверить фильм дебютантам. Он считает, что этот фильм должен снимать зрелый режиссер. Тогда я отобрал сценарий у моих молодых протеже и дал почитать режиссеру с именем — Павлу Арсенову. Паша сказал, что сценарий хороший и он, как закончит свой фильм, будет снимать «Горестную жизнь плута». <…>

Вот жил-был советский Театр, каким мы его знали. Вообще-то замечательный был Театр, с аншлагами и стояниями по ночам за билетами, а порой, в определенные периоды, и с пустыми залами. И вдруг, в один прекрасный вечер, происходит чудо: в ЦТСА в Москве — премьера пьесы «Фабричная девчонка». Автор — Володин, который на следующий день (как ни банально это звучит) проснулся знаменитым. Это было в 1956 году. Потом уже стали говорить: театр Володина, кино Володина, поэзия Володина... А тогда его появление действительно было событием в жизни Театра. Вот здесь, на этой премьере в ЦТСА, мы и познакомились с Александром Володиным, и подружились, и всю жизнь не расставались, несмотря на то, что он жил в Ленинграде, а мы (я и мой муж Михаил Григорьевич Львовский) — в Москве. <…>

Сегодня он — в Ленинграде, а завтра мы уже разыскиваем его по всем возможным каналам в связи с предстоящей премьерой его «Монологов» и не можем найти, а он, оказывается, у Фазиля Искандера, в Москве. А еще через неделю я приезжаю к себе на родину, в Калининградскую область, и мне рассказывают, что совсем недавно видели Володина здесь, в Народном театре, — он помогал репетировать свою пьесу «Две стрелы»...

Он был странник, и, как всякий странник, он исчезал и появлялся неожиданно...<…>

В Театральной библиотеке было хорошо.

Там был кот гиннесовских размеров, который ложился на то, что ты в данный момент читал. И лежал. Сгонять его было не принято. Кот знал, что каждая находящаяся под ним книга является Красной Книгой Котов. Отводящие при этом гордые и смущенные взгляды сотрудницы библиотеки никогда его в этом не разубеждали. <…>

Александром Моисеевичем Володиным мы были знакомы, что называется, шапочно. Познакомились 15 января 1997 года в Большом драматическом театре на вечере, посвященном восьмидесятилетию Евгения Лебедева. Во время перерыва знаменитости, коих было несчесть, по одиночке, попарно, «повзводно» покидали зал. В проходе между сценой и литерным рядом остался один Володин. Стоял, никому не нужный. Его даже не тормошили собиратели автографов. <…>

Мое любимое мужское имя — Александр. Моего сына зовут Александр. И младшего брата тоже. Сама называла. Сызмальства знала, что Александр — это «муж, защитник». Видимо, потребность в защите была спрятана в закоулках сознания. Руководителем режиссерского курса, где я училась, был Александр Александрович Музиль (это уж без меня называли). И пьесу «Моя старшая сестра», в которой я сыграла свою первую роль, тоже написал Александр. Володин. <…>

Александр Моисеевич Володин.

Твои попытки жить незаметно ни к чему не привели. Ты живешь и будешь жить очень незаметно. Ты населил наши души старшей сестрой и осенним марафоном. Если интеллигенции не станет, ее будут изучать по тебе.